— Жестокое тройное убийство. Погибли три курицы. Под подозрением — члены секты вуду. Харри Холе начал расследование. — Но самое интересное — это то, чего я тут не нашел, — задумчиво сказал Харри. Бьёрн Хольм поднял бровь, скользнул взглядом по сторонам и медленно кивнул. Скарре непонимающе посмотрел на них: — Чего? — Орудия убийства, — ответил Харри. — Топора, — подхватил Хольм. — Единственный разумный способ забить курицу — рубануть топором. — Ну, поскольку кур забивала дама, — сказал Скарре, фыркнув, — она наверняка положила топор на место. Крестьяне же любят порядок. — С последним утверждением согласен. — Харри прислушался к куриному кудахтанью, которое, казалось, доносится со всех четырех сторон. — Тем более интересно, почему доска, на которой хозяева рубят кур, слетела с верстака, а тушки валяются на полу. К тому же на месте топора нет. — Нет на месте? — Скарре посмотрел на Хольма и закатил глаза. — Скарре, пожалуйста, дай себе труд осмотреться по сторонам, — посоветовал Харри, не поднимая глаз. Скарре продолжал смотреть на Хольма, который тайком кивнул в сторону токарного станка и доски с висящими на ней инструментами. — О, черт! — выругался Скарре. На пустом месте между молотком и ржавой пилой был виден четкий контур недостающего топорика. Харри потер подбородок: — Что ж, сарай мы осмотрели, и пока все выглядит так: по всей вероятности, Сильвия Оттерсен покинула помещение, так и не закончив с курами, причем инструмент прихватила с собой. Хольм, сможешь по температуре тушек определить, когда это произошло? — Угу. — О чем это вы? — встрял Скарре. — Мне надо узнать, в котором часу она сорвалась отсюда, — объяснил Харри. — Хольм, есть у тебя что-нибудь по следам вокруг дома и сарая? — Затоптали уж все, — покачал головой криминалист. — Да и темновато мне. Я нашел много следов Ролфа Оттерсена и два-три чьих-то других следа, которые ведут в сарай, но тут и пропадают. Следов, ведущих из сарая, нет. Может, отсюда ее вынесли? — Хм. Тогда следы того, кто ее нес, были бы глубже. Жаль, конечно, что никто не наступил в кровь. Харри, прищурившись, посмотрел на темные стены сарая, на которые не падал свет ламп. Со двора донеслось поскуливание пса и яростная ругань полицейского. — Скарре, сходи узнай, что там у них, — попросил Харри. Скарре испарился, а Харри снова включил фонарик и направился к стене, протянув руку к некрашеным доскам. — Это что же… — начал Хольм, но осекся, услышав глухой звук, с которым ботинок Харри ударил в стену. Показался кусок звездного неба. — Задняя дверь, — ответил Харри на незаконченный вопрос и посмотрел на чернеющий лес и силуэты елей, виднеющиеся на фоне грязно-желтого пятна, в которое слились вдали городские огни. Он направил луч фонарика вниз и тотчас увидел следы. — Двое, — сказал Харри. — Псина чертова, — послышался голос вернувшегося в сарай Скарре. — Не хочет работать. — Не хочет? — Харри провел лучом фонарика по цепочке следов, но они исчезли там, где лесные деревья сторожили ночную тьму. — Кинолог сам ничего не понимает. Говорит, пес словно страшно чем-то напуган. В лес заходить отказывается наотрез. — Может, лису учуял, — предположил Хольм. — В здешних лесах их полно. — Лису? — фыркнул Скарре. — Ты на пса-то погляди. Такая здоровенная псина лисы не испугается. — Ну, может, он и лисы-то никогда в жизни не видел, — заступился Харри. — Просто учуял дикого зверя. Ведь это нормально — бояться чего-то неизвестного. А кто не боится — склеивает ласты раньше, чем положено. — Харри почувствовал, что сердце забилось сильнее. И он знал отчего. Лес. Тьма. Типичный иррациональный страх. И его нужно преодолевать. — Так, дальше работайте как по обычному месту преступления. А я проверю, куда ведут следы. — О’кей. Харри сглотнул слюну и вышел из задней двери сарая. Все это уже было с ним — двадцать пять лет назад. Тогда тело точно так же сопротивлялось его воле. Во время осенних каникул он приехал к деду в гости, в Ондалснес. Хутор лежал на склоне горы, а над ним возвышалась величественная вершина кряжа Ромсдалсфьеллен. Харри было десять лет. Он пошел в лес поискать дедову корову, которая не вернулась домой. Хотел найти ее первым — до деда, до всех остальных. Так что он торопился: бежал как ненормальный по кочкам и скалам, покрытым мягким черничником, из которого торчали смешные кривенькие карликовые березки. Скалы появлялись и исчезали, он несся мимо них на коровье «му!», раздававшееся где-то за деревьями. Мычание послышалось снова — теперь немного дальше и правее. Харри перепрыгнул через ручей, пролез под деревом, и его резиновые сапоги зачавкали по болоту. Он заметил, что на него движется ливень, и даже увидел стену воды, низвергавшуюся с неба на отвесную скалу. И все это было так здорово, что он даже не заметил, как наступила темнота, как выросла она из болотной воды, прокралась меж деревьев, растеклась черной тушью по тенистым сторонам скал и собралась по оврагам. Харри было не до того: он смотрел вверх, где кругами летала большая птица, так высоко, что, задрав голову, он краем глаза поймал вершины гор, оставшихся позади. И тут он споткнулся, сапог слетел с ноги, и Харри упал. Упал лицом вниз, не успев сгруппироваться. И тут же сделалось темно, а во рту появился привкус болота, смерти, тлена и тьмы. В те короткие секунды, пока он лежал, он будто попробовал тьму на вкус. А когда встал, вдруг увидел, что свет уже погас. Исчез за горами, которые теперь тяжело нависали над ним в молчаливом величии и шептали: «Где ты? Ты не знаешь, где ты теперь». Даже не заметив потерю сапога, Харри вскочил и побежал. Скоро появятся знакомые места… Должны появиться. Но все вокруг было как заколдованное. Скалы превратились в головы великанов, которые поднимались из земли, чиркая пальцами ему по ногам. А карликовые березки стали скрюченными горбунами, указывающими дорогу: «Туда! Нет, сюда». Куда они показывали? Туда, где дом? Или туда, где заблудишься и пропадешь? Дорогу к дедушкиному хутору? Или в Дыру? О Дыре он слышал от взрослых. Это место, где болото было бездонным, где коровы, люди и целые повозки исчезали на веки вечные… Спустилась ночь, когда Харри наконец вполз в кухню. Бабушка обняла его и сказала, что отец, дед и все взрослые с соседних хуторов вышли на его поиски. — Где же ты был? — В лесу. — Так ты что же, не слышал, как мы тебя звали? Все это время мы кричали: «Харри! Харри!» Сам он этого не помнил, но ему много раз рассказывали, как он ответил, сидя на дровяном ящике возле печи, дрожа от холода и уставив невидящий взгляд куда-то вбок: — Я думал, это не наши меня зовут. — Не наши? А кто же тогда? — Те, другие. Бабушка, а ты знаешь, что у тьмы есть вкус? Харри успел лишь на несколько метров углубиться в лес, как глубокая, почти неестественная тишина окружила его. Он опустил фонарик вниз, на склон, по которому шел, потому что луч света, скользнув по деревьям, всякий раз превращал их тени в неведомые существа, испуганно скачущие в густой темноте. Правда, отрезав себя от тьмы кругом света, Харри не чувствовал себя в безопасности. Наоборот, он чувствовал себя выставленным напоказ в витрине манекеном: нет сейчас в лесу никого, кто был бы так же на виду. И это делало его совершенно беззащитным, голым. Ветки царапали ему лицо, как будто деревья были слепыми и хотели на ощупь познакомиться с пришедшим чужаком. Следы вели к ручью, журчание которого заглушало его тяжелое дыхание. Там-то первые следы и пропали, а вот вторые двинулись вдоль ручья к плоской низинке. Он пошел дальше. Ручей петлял, но Харри не боялся сбиться с пути: если что, он вернется по следам. Где-то невдалеке раздалось угрожающее уханье совы. На руке загорелся зеленым дисплей часов — он шел около четверти часа. Самое время вернуться и послать в лес людей в более подходящей одежде и обуви, с собакой, которая не боится темноты. Сердце Харри остановилось. Что-то мелькнуло прямо перед ним. Беззвучно и так быстро, что он не успел ничего разглядеть. Но воздух пришел в движение и коснулся его лица. Харри услышал далеко в снегу тоненькое попискивание какого-то мелкого грызуна. Он медленно выпустил воздух из легких. В последний раз провел по лесу лучом фонарика и повернулся: пора возвращаться. Сделал шаг — и остановился. Собирался сделать второй и третий… но сделал то, что должен был, — опять направил луч света в глубь леса. И вот оно, снова. Отражение, отблеск, которому тут неоткуда взяться. Он подошел ближе. Посмотрел назад, пытаясь запомнить место: метрах в пятнадцати от ручья. Харри присел на корточки и увидел лезвие. Еще не успев смести с него снег, он догадался, что это: топор. Маленький топорик. Кровь от забитой курицы, если и была раньше на лезвии, теперь исчезла. Следов вокруг топора не было. Харри пригляделся и увидел в нескольких метрах срубленную ветку. Видимо, кто-то с большой силой швырнул топор в эту сторону. В это мгновение Харри вновь посетило пережитое в концертном зале «Спектрум» чувство: показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он инстинктивно зажмурился, и тьма черным ковром набросилась на него. Он затаил дыхание и прислушался. Не надо, подумал он. Не трусь. Зло не материально, его нельзя потрогать. Зло — это не сущность. Наоборот, это отсутствие сущности. Отсутствие добра. Если уж здесь кого и можно бояться, так это тебя самого. Но неприятное чувство не проходило. Кто-то смотрел на него. Что-то. Иное. Тут в низину у ручья заглянул лунный свет, и Харри увидел нечто. Какое-то существо. И он зажег фонарик и направил луч в низину. Это была она. Она стояла между деревьев во весь рост и смотрела на него своими большими сонными — точно как на фотографии — глазами. Сначала Харри показалось что она одета в белое подвенечное платье и стоит посреди леса как перед алтарем. И сияет в луче фонаря. Харри, дрожа, вздохнул и нащупал в кармане пальто свой мобильный. На другом конце ответил Бьёрн Хольм. — Бросайте все, — еле выговорил Харри. В горле у него пересохло и першило. — Давайте сюда. — А что? — Тут снеговик. — И что? Харри пояснил. — Не понял я, что ты последнее сказал, — раздался голос Хольма в трубке. — Плохо слыхать… — Голова, — повторил Харри. — Вместо головы у снеговика — голова Сильвии Оттерсен. На другом конце воцарилась тишина. Харри велел Хольму идти по его следам.