Пистолет лежал прямо возле левой руки Беккера, на которую он опирался. Костяшки пальцев и запястье побелели. Значит, на них приходится вес тела. В правой руке — пульт от телевизора. Если Беккер сейчас попытается взять пистолет правой рукой, он потеряет равновесие. — Не шевелись, — громко сказал Харри. Одно движение Беккер все же сделал: два раза хлопнул глазами, словно от этого Катрина и Харри должны были исчезнуть. Харри спокойно и уверенно подошел к нему, наклонился и поднял пистолет, оказавшийся на удивление легким. Таким легким, что Харри понял: он не заряжен. Он положил пистолет в карман пиджака рядом со своим револьвером и присел на корточки. В отражении на телеэкране он видел, что Катрина все еще целится в них, в волнении переступая с ноги на ногу. Харри протянул к Беккеру руку, тот отпрянул и повалился на пол, Харри снял с него наушники. — Где Юнас? — спросил Харри. Беккер посмотрел на него, явно не понимая ни о чем его спрашивают, ни что вообще происходит. — Юнас? — повторил Харри и закричал: — Юнас! Юнас, ты здесь? — Тише! — сказал Беккер. — Он спит. — Голос и у него был сонный, будто он накачался успокоительным. Он показал на наушники. — Нельзя его будить. Харри сглотнул: — Где он? — Где? — Беккер помотал своей шишковатой головой. Кажется, он только сейчас узнал Харри. — В своей кровати, разумеется. Все мальчики должны спать в своих кроватях, — нараспев добавил он. Харри полез в другой карман пиджака и достал наручники. — Вытяните руки, — приказал он. Беккер опять захлопал глазами. — Это для вашей же собственной безопасности, — добавил Харри. Заученная фраза, которую они затвердили еще в полицейской академии; главное — прежде всего успокоить арестованного. Но когда Харри услышал, как произносит ее, он понял, почему встал между Катриной и Беккером: дело было вовсе не в призраках, он действительно боялся за его безопасность. Беккер вытянул руки как для молитвы, и стальные браслеты с щелчком захлопнулись на его тонких волосатых запястьях. — Сидите, — сказал Харри. — Она вами займется. Он поднялся и подошел к дверному проему. Катрина опустила револьвер и улыбалась ему, глаза ее сияли удивительным светом, словно где-то в их глубине полыхали угли. — С тобой все в порядке? — спросил Харри. — Катрина? — Разумеется, — все еще улыбаясь, ответила она. Харри помедлил, потом стал подниматься по лестнице. Он помнил, где находится комната мальчика, но вначале открыл другую дверь. В спальне Беккера свет не горел, но он различил в темноте двуспальную кровать. Покрывало было откинуто только с одной стороны, как будто Беккер точно знал, что Бирта никогда не вернется. И вот Харри у двери в комнату Юнаса. Перед тем как войти, он прогнал из головы все мысли и образы. Из темноты донеслось мелодичное позвякивание. Харри догадался: в открывшуюся дверь потянуло сквознячком, и в движение пришла «музыка ветра» из тонких металлических трубочек. У Олега в комнате тоже была прикреплена к потолку такая штука. Харри вошел и увидел, что на кровати под одеялом кто-то лежит. Он прислушался, пытаясь уловить звук дыхания, но слышал лишь тоненькое позвякивание, которое никак не хотело затихать. Он протянул руку к одеялу, и вдруг его сковал иррациональный страх, рука застыла в воздухе. И все же Харри заставил себя приподнять одеяло и взглянуть на лежащее под ним тело. Это был Юнас. Казалось, он действительно спит. Если бы не глаза — широко открытые, глядящие в потолок. На плече у мальчика Харри заметил пластырь. Он наклонился над ребенком и пощупал ему лоб. И вздрогнул, когда понял, что лоб теплый. Тут до его слуха долетел сонный голосок: «Мама?» Харри был совершенно не готов к собственной реакции. Может, так случилось, потому что он вспомнил об Олеге. А может, потому что вспомнил себя самого, как однажды в детстве, еще в Уппсале, он проснулся среди ночи и решил, что мама все еще жива. Влетел в родительскую спальню и увидел широкую кровать — покрывало было отвернуто только с одной стороны. Как бы то ни было, но Харри не удалось удержаться: слезы вдруг навернулись на глаза, размывая лицо Юнаса, и покатились по щекам, оставляя горячие следы, а потом попали в рот, и Харри почувствовал их соленый вкус. Часть четвертая Глава 20 День семнадцатый. Солнцезащитные очки В семь утра Харри вошел в камеру предварительного заключения № 23, и за ним закрыли дверь. На нарах сидел Беккер и без всякого выражения смотрел на него. Харри уселся на стул, который прихватил из комнаты охраны и поставил в центре пятиметровой камеры Полицейского управления. Вопреки всем правилам он предложил Беккеру сигарету из довольно помятой пачки «Кэмела». — Здесь вряд ли разрешено курить, — сказал Беккер. — Если бы я торчал тут с перспективой на пожизненное, — ответил Харри, — то рискнул бы. Беккер молча смотрел на него. — Берите-берите. Лучшего места для курения тут не найти. Профессор криво улыбнулся и взял протянутую сигарету. — С Юнасом все в порядке, — сообщил Харри, вынимая зажигалку. — Я поговорил с Бендиксенами, и они согласились взять его к себе на несколько дней. Мне, конечно, пришлось здорово полаяться с Охраной детства, но в итоге я их убедил. К тому же прессе о вашем аресте мы пока не сообщили. — Почему? — спросил Беккер и осторожно наклонился над пламенем зажигалки. — Я к этому еще вернусь. Вы должны понять, что, если вы не станете сотрудничать, я не смогу дальше скрывать эту информацию от журналистов. — А, вы — добрый следователь. А злой — тот, что допрашивал меня вчера, да? — Правильно, Беккер, я — добрый следователь. И я бы хотел задать вам несколько вопросов без протокола. Все, что вы расскажете, не будет да и не может быть использовано против вас. Вы согласны отвечать? Беккер пожал плечами. — Эспен Лепсвик, который допрашивал вас вчера, думает, что вы лжете. — Харри выпустил дым в сторону от датчика пожарной сигнализации на потолке. — О чем? — О том, что в гараже у Камиллы Лоссиус вы только поговорили с ней и сразу ушли. — Но это правда. — А он думает, что вы похитили ее, убили и расчленили тело. — Да это же безумие какое-то! — перебил его Беккер. — Мы просто поговорили с ней, правда! — А почему же вы отказываетесь сообщить нам, о чем был разговор? — Я уже сказал: это частное дело. — И вы заявляете, что вы звонили Идару Ветлесену в день его убийства тоже по частному делу, так? Беккер поискал глазами пепельницу: — Слушайте. Я не совершил ничего противозаконного, но я отказываюсь отвечать на вопросы, пока не приедет мой адвокат. Он будет здесь сегодня же. — Вчера вечером мы предлагали вам адвоката, который мог приехать немедленно. — Мне нужен нормальный адвокат, а не какой-нибудь там… общественный. Вам не кажется, что пора объяснить мне, почему вы думаете, что я что-то такое сотворил с Лоссиусовой бабой? Харри изумился такой формулировке, вернее, самому словечку «баба». — Если она пропала, — продолжал Беккер, — вы должны были арестовать самого Лоссиуса. Ведь всегда в таких историях виноват муж, разве не так? — Так, — согласился Харри. — Но у него есть алиби: когда она пропала, он находился на работе. А вы здесь по той простой причине, что мы думаем, вы и есть Снеговик. Беккер приоткрыл рот и захлопал глазами, в точности как позавчера вечером в своей гостиной на Хоффсвейен. Харри ткнул пальцем в сигарету, которая безвольно повисла в руке у Беккера: — Вы хоть немного затянитесь, а то сигнализация сработает. — Снеговик? — наконец заговорил Беккер. — Это же Ветлесен. — Нет, — ответил Харри. — Мы знаем, что это не так. Беккер еще пару раз хлопнул глазами, а потом издал горький и сухой смешок, больше похожий на кашель, и сказал: — Так вот почему вы ничего не сообщили журналистам. Они не должны узнать, что полиция так… промахнулась. Теперь понятно, почему вы столь рьяно взялись за поиски настоящего Снеговика или того, кто подошел бы на его роль.