Ракель не ответила. — Это, наверное, просто попытка найти утешение, — сказал Харри. — Пойдем? На улице шел снег. — Значит, все кончилось? — спросила она. — Или до следующего раза? Он посмотрел на нее, желая убедиться, что она говорит о Снеговике, а не о них. — Мы пока не знаем, где тела, — ответил он. — Я вчера был у нее в камере, перед тем как отправиться в аэропорт. Катрина так ничего и не сказала. Смотрит куда-то, будто меня там и нет вовсе. — А ты кому-нибудь говорил, что поедешь в Берген? Харри покачал головой. — Почему? — Ну, — пожал плечами Харри, — я же мог ошибаться. Тогда бы просто вернулся по-тихому и не выглядел бы идиотом. — Мне кажется, не поэтому, — сказала она. Харри покосился на нее. Она выглядела еще хуже, чем он сам. — Честно говоря, сам не знаю. Я надеялся, что преступник все же не она, а кто-то другой. — Потому что она как ты? Потому что ты мог бы оказаться на ее месте? Харри не мог припомнить, чтобы он говорил ей, что они с Катриной похожи. — Она выглядела такой одинокой и напуганной… — Харри зажмурился — порыв ветра бросил пригоршню снега ему в лицо. — Как будто заблудилась в сумерках. Черт! Черт! Он моргнул и почувствовал, как к горлу подкатывает ком, рыдания чуть не выплеснулись наружу. Может, у него у самого нервный срыв? Его бил озноб. Вдруг он почувствовал теплую ладонь Ракели на своем подбородке. — Ты не она, Харри. Ты другой. — Да? — слабо улыбнулся он, отводя ее руку. — Ты не лишаешь жизни невинных людей, Харри. Харри отказался от предложения Ракели подвезти его и поволокся к автобусу. В автобусное окно он смотрел на хлопья снега и на фьорд, а сам вспоминал, как Ракель произнесла слово «невинных», — немного повысив интонацию, будто сомневалась и задавала вопрос. Харри уже собирался открыть дверь, как вдруг вспомнил, что у него кончился растворимый кофе, и прошел пятнадцать метров до лавки Ниязи. — Странно видеть вас так рано, — сказал Али, принимая деньги. — Взял отгул, — ответил Харри. — Погодка-то, а? Говорят, завтра выпадет на полметра снега! Харри покрутил в руках банку кофе. — Я тут на днях напугал Сальму и Мухаммеда. На заднем дворе. — Да, я слышал. — Приношу извинения. Я был немного на взводе, вот и все. — Все в порядке. Я только боялся, что вы опять начнете пить. Харри покачал головой и вяло улыбнулся: ему нравилось прямодушие пакистанца. — Вот и хорошо, — сказал Али, отсчитывая сдачу. — А как там косметический ремонт? — Ремонт? — Харри взял сдачу. — Вы имеете в виду уничтожение грибка? — Какого грибка? — У меня парень работает, Стурманн или как там его, он обнаружил домовый грибок в подвале… — Грибок в подвале? — Али изумленно посмотрел на Харри. — Так вы что, не знаете? — Теперь удивился Харри. — Вы же председатель кооператива. Я думал, он с вами говорил. — Нет, может, он договаривался с Бьёрном. — А кто этот Бьёрн? — Человек, который тринадцать лет живет на первом этаже, — ответил Али, бросив на Харри строгий взгляд. — И все это время он был заместителем председателя. — Ах, Бьёрн! — отозвался Харри, изобразив лицом, что имя ему знакомо. — Я обязательно проверю, — заверил его Али. Оказавшись в квартире, Харри стянул ботинки, пошел в спальню и лег на кровать. В отеле, в Бергене, он так и не смог заснуть, а тут отключился, едва голова коснулась подушки. Когда он проснулся, во рту пересохло, желудок терзала боль. Он встал и пошел попить, но, выйдя в прихожую, застыл на месте. Когда Харри пришел домой, он ничего не заметил и только теперь разглядел, что погром в квартире закончился. Он походил по комнатам. Чудеса. Стены были восстановлены просто безупречно! Он мог бы поклясться, что тут вообще ничего не трогали. Только дырки от гвоздей исчезли — их аккуратно замазали. Он коснулся стены в гостиной, чтобы убедиться, что это ему не привиделось. На столе лежал лист бумаги — записка, буквы четкие, даже красивые. Я его уничтожил. Больше вас не побеспокою. Стурманн. P. S. Я порезался и запачкал кровью стеновую панель. Когда кровь попадает на необработанную деревянную поверхность, смыть ее невозможно. Выход один — покрасить всю стену красным. Харри опустился в кресло и принялся разглядывать голые стены. И только выйдя в кухню, он понял, что чудеса не закончились. Потому что календаря с Ракелью и Олегом на месте не было. Небесно-голубое платье. Он громко выругался и принялся яростно рыться в мусорном ведре, проверил даже пластиковый контейнер, что стоял на заднем дворе. Только тогда ему стало ясно, что двенадцать счастливейших месяцев его жизни уничтожены вместе с мусором. Психиатр Хьерсти Рёдсмуэн понимала, что этот рабочий день будет для нее особенным. Пока она шагала по коридору психиатрического отделения Хёукеланнской больницы, что в Саннвикене, солнце торжественно взошло над Бергеном и брызнуло в окна. Больницу столько раз переименовывали, что лишь немногие бергенцы знали, что официально она теперь называется больница «Саннвикен», но «закрытое» отделение не переименовывали, так оно и оставалось «закрытым», как будто ждали указания и объяснения, что название это неправильное, а самое главное — унизительное. Встреча с пациенткой, которая сидела под такой охраной, какой у них в отделении еще никогда не было, одновременно страшила и радовала. Этические принципы и подходы они заранее обговорили с Эспеном Лепсвиком из КРИПОС и Мюллером-Нильсеном из бергенского управления полиции. Пациентка находилась в состоянии психоза — допрашивать ее было нельзя. Хьерсти же как психиатр беседовать с пациентами умела только ради их собственного блага, отчего помочь полицейскому расследованию не могла. Нельзя было забывать и о врачебной тайне. Поэтому ей самой придется определять, что из услышанного ею важно для следствия, и добиваться от пациентки более подробных объяснений. Но даже эта информация не могла быть использована в суде, потому что исходила от психически неуравновешенного человека. Короче говоря, в смысле этики и юриспруденции ей придется пройти по настоящему минному полю, причем малейшая ошибка может иметь самые катастрофические последствия, так как все ее действия будут проверяться и перепроверяться судейскими и журналистами. Рядом с белой дверью в кабинет стояли сыщик в штатском и полицейский в форме. Она показала на пропуск, приколотый к белому халату, и полицейский распахнул перед ней дверь. Заранее обговорили, что штатский будет присутствовать в кабинете, чтобы поднять тревогу, если вдруг что-то пойдет не так. Хьерсти Рёдсмуэн села на стул и посмотрела на пациентку. Неужели эта хрупкая женщина с упавшими на лицо длинными волосами и черной гематомой у разорванного рта может представлять какую-то угрозу? Огромными глазами она с ужасом смотрела на что-то, видимое ей одной. Какая уж тут угроза! Казалось, женщину принес сюда ветер и стоит дунуть — ее унесет куда-то в другое место. Поверить в то, что она хладнокровно убивала людей, было просто невозможно. Но у Хьерсти Рёдсмуэн был богатый опыт. — Добрый день, — начала она. — Меня зовут Хьерсти. Ответа не последовало. — Как вы думаете, в чем ваша проблема? — спросила она. Этот вопрос был заимствован из пособия по проведению бесед с пациентами в состоянии психоза. Альтернативой была фраза: «Как вы думаете, чем я могу вам помочь?» По-прежнему молчание. — Вы здесь в полной безопасности. Тут нет никого, кто хотел бы причинить вам вред. Я ничего дурного вам не сделаю. Вы в полной безопасности. Такое четкое заявление согласно пособию должно успокоить пациента. Это важно, потому что психоз возникает из безотчетного страха. Хьерсти Рёдсмуэн чувствовала себя стюардессой, рассказывающей о правилах безопасности перед взлетом. Даже на рейсах, которые пролетают над пустыней, пассажирам непременно демонстрируют спасательные жилеты. Потому что смысл этой демонстрации на самом деле следующий: «Можете бояться, но знайте: мы о вас позаботимся». Теперь пора проверить, насколько верно пациентка воспринимает действительность. — Вы знаете, какое сегодня число? Молчание. — Посмотрите на часы, там, на стене. Можете сказать, который час?