Сначала мы видим малышку только через специальное смотровое стекло: она сидит на мягком пуфике, опустив грустно голову, и перебирает какие-то карточки с детской настолкой... Но как только мы входим внутрь – она поднимает голову и с радостным визгом: – Папа, папочка! – бросается к Матвею на шею. Матвей плачет, я тоже не могу сдержать слез, и в голове вертится одна-единственная мысль: господи, когда же этот ад уже закончится, и наша любимая девочка вернется домой, к папе, старшему брату и котятам, которые уже так выросли в ожидании своей маленькой заботливой хозяйки... 40 глава Наобнимавшись с Матвеем, Варя радостно переходит в мои руки: – Снегурочка, Эльвирочка! – называет она меня сразу и так, и так, повизгивая от неподдельного детского восторга, и я смеюсь вперемешку со слезами, крепко-крепко обнимая любимую малышку, которая за эти два с небольшим месяца уже стала для меня как родная дочь... Даже не верится, что прошло столько времени – и что мы столько всего успели вместе пережить: и хорошего, и плохого... Кстати, если бы я родила в семнадцать, а потом в девятнадцать – я вполне могла бы быть настоящей мамой Богдана и Варвары... Вот только в свои реальные семнадцать и девятнадцать я либо готовилась к выпускным экзаменам в школе, либо сдавала первую сессию в университете. Ни о каких детях у меня тогда и мыслей не было. Я и отношений-то не особо жаждала: планировала учиться, работать, активно развиваться – и только потом уже строить семью. А теперь моя семья сама нашла меня в лице Матвея и его детей. Ну и как после такого не верить в чудеса?! – Мы очень скучали по тебе, малышка, – говорю я Варе, когда ее тонкие, но цепкие пальчики наконец размыкаются, освобождая мою шею. – Я тоже скучаю по вам! – грустно и даже как-то возмущенно говорит Варвара. – Когда вы заберете меня домой?! – Совсем скоро, милая, – обещает Матвей, присаживаясь рядом с дочкой на корточки. – Варя, расскажи нам, пожалуйста, с тобой здесь хорошо обращаются?! Никто не обижает мою девочку?! – Нет, никто, – малышка качает головой. – Все хорошо, папочка. Здесь даже интересно. Почти как в детском садике, только вечером никто не забирает. Много других деток, чтобы с ними играть. А еще мы каждый день гуляем. И занимаемся. Рисуем, лепим... А на ночь нам сказки читают, вот! – Это замечательно, просто замечательно, – кивает Матвей, явно немного успокаиваясь. Конечно, нам и до этого говорили, что условия у Варвары замечательные, но услышать это от нее лично – совсем иное, чем от сотрудников органов опеки... особенно учитывая, как с нами эти самые органы обошлись, а именно – подкупленная Анатолием Валентина Петровна. – Только один раз приходила та тетя, – добавляет вдруг Варвара. – Ну, которая забрала нас тогда в театре... – Карина?! – переспрашивает Матвей, и на его лице появляется тревога. Варя пожимает плечами: – Ага... наверное... Я не запомнила ее имя. – Зачем она приходила, что она спрашивала у тебя?! – Почти ничего... Ее привели какие-то дяди и велели побыть со мной. А она принесла мне игрушки, сказала что-то и почти сразу ушла... Я немного боялась, что она снова заберет меня, но этого не случилось. – Ясно, – кивает Матвей и обращается ко мне: – Органы опеки предлагали ей пообщаться с дочерью, видимо, но... – Но ведь она мне не мама?! – спрашивает Варя. – Нет, милая, и она никогда никуда не заберет тебя, не переживай, – Матвей качает головой и снова крепко обнимает дочь. – Что касается твоей настоящей мамы, то... – он немного заминается, потому что ему тяжело говорить об этом, и я прекрасно понимаю это волнение и боль. – Твоя мама была замечательной и очень любила тебя, но она сильно болела и... – Моя мама умерла, – глухо говорит девочка, и наши с Матвеем сердца одновременно пропускают удар. – Как ты поняла это, дочка?! – спрашивает мужчина, а Варвара только плечами пожимает: – Я уже взрослая. Да уж, больно, но неудивительно: станешь тут взрослой, когда в четыре года при живом, адекватном и любящем отце приходится жить в детском доме и быть жертвой чьих-то политических манипуляций и жестокой мести... Я вздыхаю и говорю, приобнимая Варвару: – Ты действительно взрослая, и ты права, милая. Твоя мама умерла, и никакой Дед Мороз не сможет подарить ее тебе... – Зато он подарил мне тебя, – перебивает девочка и шепчет мне на ухо: – Ты станешь моей мамой, пожалуйста?! – Варя, – бормочу я, растерявшись. – Ты ведь знаешь, как я сильно-сильно люблю тебя?! – Ага, – кивает малышка. – И знаешь, что не брошу тебя, твоего брата и твоего папу?! – Ага. – Хорошо, – я улыбаюсь. – А обо всем остальном поговорим, когда ты снова окажешься дома, ладно? – Ладно, – соглашается девочка. Через полтора часа, когда мы с Матвеем прощаемся с Варварой и возвращаемся в автомобиль, мужчина вдруг говорит: – Эльвира, ты знаешь... я слышал, о чем Варя тебя попросила. Чувствуя, как колотится сердце, я тяжело вздыхаю: – Мне жаль, но... я пока не готова пообещать ей такое, Матвей. – Я знаю, – кивает мужчина и берет мои руки в свои: – Не торопи себя. Ни в чем. Ты и так сделала и делаешь для нас очень много. – Ладно. – Вот и хорошо. – Ты же меня домой отвезешь? – спрашиваю я. – Могу отвезти, конечно, если нужно, – он кивает. – Но если честно, гораздо больше мне хотелось бы отвезти тебя к себе домой, потому что завтра восьмое марта, и у меня есть планы, подарки и даже сюрприз... – Что?! – удивляюсь я. – Матвей, ну зачем же... – Затем, что я люблю тебя, – перебивает он. Это признание пока звучит для меня громом среди ясного неба – каждый раз. Невольно краснея и опуская голову, я тихо говорю в ответ: – Я тоже люблю тебя, но... – Обещаю, завтра днем мы заедем поздравить твою маму и сестру. – Ладно, – я киваю, улыбаясь, мы едем к нему домой, и я сразу же невольно начинаю перебирать в голове возможные варианты: что за подарки, что за сюрприз он мне приготовил?! Это очень интересно и так непривычно. 41 глава Пока мы едем из детского дома в наш загородный поселок, я набираюсь смелости и отправляю сообщение сестре: «Надеюсь, ты не против: я сегодня переночую у Матвея. Только пожалуйста, скажи об этом маме как-нибудь помягче, а то она опять беситься будет...» – и через пять минут приходит ответ от Аделии: «Вот это да, вот это подстава, сестренка! Ты ведь практически бросаешь меня на амбразуру...» «Прости...» – набираю я ей тут же, а у самой лицо виноватое-виноватое, хоть я и знаю, что она не видит меня, да и вообще – шутит, прикалывается. «Да брось, все нормально! Маму я беру на себя, даже не думай об этом! Отдыхай, развлекайся там на полную катушку! Только не забывай, что я тебе говорила! Хватит уже динамить Матвея! Ты меня поняла?!» Я пишу: «Поняла, отстань уже от меня!» – а затем быстро откладываю телефон и пытаюсь скрыть улыбку, отворачиваясь к окну и глядя, как мы несемся по весенне-снежному, подсвеченному оранжевыми вечерними огнями лесу ближайшего Подмосковья, вот только Матвей все равно замечает перемену в моем настроении, поворачиваясь ко мне, спрашивая: – Что-то произошло?! Ты чему так радуешься, Эльвира?! – и тон голоса у него очень удивленный. Еще бы: мы только что были в детском доме, где вынужденно находится его маленькая дочь, и всего несколько минут назад выражение моего лица было совершенно другим: грустным, задумчивым... а теперь вдруг улыбаюсь во все тридцать два зуба! Что стало причиной?! Матвей хмыкает, глядя на меня косо, чтобы не упускать из виду летящую перед нами трассу: – Неужели ты так рада, что мы едем ко мне?! – а я качаю головой: