Витькин голос сразу стал веселым, и он еще звонче закричал: - Папа, я по труду «пять» получил. А ты? Сергей любил говорить сыну, что оба они трудятся и оба получают отметки. - Нет, сынок. Я «пять» по труду пока не получил, - невольно вздохнув, он скосил глаза на Лобанова, который с веселым интересом прислушивался к разговору. - Но постараюсь… Недолго продолжался этот радостный и беспорядочный разговор, когда вмешался голос телефонистки: - Ваше время истекло. Кончайте. И Сергей только успел прокричать: - Маму поцелуй! До свидания! Когда он повесил трубку, Лобанов с упреком сказал: - Хоть бы привет от меня передал Марии Игнатьевне. Но Сергей, словно не слыша его, задумчиво произнес: - Эх, нам бы с тобой «пятерку» за труд получить… Знаешь, - он опустился на диван и закурил, - помню я одного человека. Был такой секретарь райкома у нас, Волохов. Так вот, вызвал он меня, когда я после демобилизации в Москву приехал, и сказал, что райком собирается послать меря на работу в уголовный розыск. «Это, - говорит, - должно стать делом всей вашей жизни, вашей новой профессией». И вот столько лет прошло… И чего только не было… И, по-моему, служим мы с тобой неплохо. А вот легче работать почему-то не становится. - Волохова я знал, - кивнул головой Лобанов. Оба некоторое время молча курили. Потом Сергей сказал: - Я вот иногда думаю, что у нас за работа? Говорят, мы должны карать за совершенное зло… - Карает суд, - покачал головой Лобанов. - Ну, конечно. Но работа наша все-таки выглядит грубой, даже жестокой, что ли. Найти преступника, схватить его. - Гораздо важнее - не дать ему пойти на преступление, - заметил Лобанов. - А что значит «не дать пойти»? Просто помешать? Нет. Тут надо совершить переворот в его душе. Это же все равно что вылечить тяжелобольного. Я тебе так скажу. Я бы нашу работу поставил рядом с работой учителя и врача. - Ишь ты, - улыбнулся Лобанов. - А что? Я же понимаю, чего ты улыбаешься. - Многого нам не хватает, чтобы рядом с учителем и врачом стать. - Согласен. Но я о гуманности профессии говорю. У нас ее только труднее разглядеть. Но она есть, если в корень смотреть. Есть. Лобанов сердито вздохнул. - А я большую разницу вижу в этих самых профессиях. Вот врач. Он всех своих больных должен, не знаю как, жалеть, должен даже, если хочешь, любить, потому - человек перед ним, больной, страдающий. А я всех наших «больных» любить не могу. И чем тяжелее наш «больной», тем я его больше ненавижу. Я сейчас думаю, к примеру, как мне этого подлеца Семенова разоблачить, а не «вылечить», как мне его, бандита, скорее за решетку спровадить. - Ну, а потом? - усмехнулся Сергей. - Что «потом»? - Ну, спровадил. А потом? - А-а. Потом, конечно, лечить его придется, - хмуро согласился Лобанов. - Никуда тут не денешься. - Вот видишь. Придется, значит, лечить. Даже Семенова. Ну, а других, кого он, допустим, с пути сбил, запутал или запугал? Что, мы не видели с тобой таких? Лобанов задумчиво подтвердил: - Видели… Много таких видели… И все это верно, что ты говоришь. Но сейчас у меня гвоздем сидит в голове Семенов. Как его заставить говорить, как узнать, что он придумал? - Как-то там наши ребята сейчас в засаде, - сказал Сергей. В дверь постучали. - Войдите! В маленькой прихожей, заполняя ее всю, появилась высокая фигура Урманского, как обычно, в пушистой шапке с опущенными ушами и со знакомой тоненькой папкой в руке. - Сергей Павлович, я понимаю всю бестактность моего вторжения! - Он поднял вверх руки и на секунду стал похож на дрессированного медведя. - Раздевайтесь, - кивнул ему Сергей, - и спустимся в ресторан. Мы умираем голодной смертью. - Этого я себе никогда не прощу! - принимая его шутливый тон, воскликнул Урманский. - Хотя на меня будут молиться все жулики города. В ресторане гремел оркестр, между столиками кружились раскрасневшиеся пары, сновали с подносами официанты. Сергей, Лобанов и Урманский, оглушенные, остановились в дверях, оглядываясь по сторонам в поисках свободного столика. Изящно лавируя среди танцующих, к ним приблизился худощавый, в черной визитке седой метрдотель. - Желаете поужинать? - Хотя бы, - усмехнулся Лобанов. Метрдотель понимающе кивнул. - У нас сегодня свободен банкетный зал. Не желаете столик там? - Отлично. - И Лобанов горделиво покосился на Сергея. «Вот как у нас обслуживают, видал?» - говорил его взгляд. Через минуту они уже сидели в небольшом пустом зале за единственным накрытым столом. Музыка сюда почти не доносилась, было прохладно и тихо. Когда утолили первый голод, почти мгновенно проглотив всю закуску, которую заказал Лобанов, Сергей закурил и спросил Урманского: - Ну, так как вы нашли Марину? - Просто не поверите, - с воодушевлением начал тот. - Помните, я вам говорил о Федорове, о котором собирался писать очерк? Ну, герой войны? - Помню, помню. - Так вот. Я, знаете, видел скромных людей, сам скромный, - Урманский приложил руку к груди, - но такого… Из него слова не вытянешь. Ну, просто не желает говорить, и кончено! Странно даже. - Может, вы ошиблись и никаких особых подвигов он не совершал? - спросил Лобанов. - Однофамилец, например, того героя. - Что вы! У него одиннадцать боевых орденов, два ордена Ленина! И потом я старую газету раскопал. «Красную звезду». Там о нем пишут. Да как! Правда, со слов его товарищей, сам он, видно, и тогда молчал. Но я же не могу сейчас тех людей найти! А очерк о герое нужен во! - он провел рукой по горлу. - У меня задание главного редактора! И материал золотой, я же нутром чую. Словом, сегодня решил: дай, думаю, еще раз зайду. Может, он, пока я в Москву летал, одумался, понял меня правильно. Я же прямо наизнанку выворачивался, когда его убеждал. Я за эти дни Цицероном стал. Я на такую принципиальную высоту вопрос поднял… Если бы за мной записывали, то лучшего материала в отдел пропаганды и политвоспитательной работы не надо было бы. Ну так вот. Пошел, значит. И чем ближе подхожу, тем, знаете, больше растет во мне такое ощущение - зря иду! Честное слово, я чуть назад не повернул, когда к его дому подошел. Что было, если бы я повернул назад! - Урманский с комичным отчаянием схватился за голову. - А что было бы? - с интересом спросил Лобанов. - Вот слушайте. Захожу я в дом. Квартира на первом этаже. Звоню. Знаю: жена его на работе, а он в это время дома. Он, вообще, на пенсии. Вдруг слышу: топ, топ, топ… Женские какие-то шаги, легкие такие. Открывается дверь и… Ну, вы никогда не поверите! Марина! Я, знаете, остолбенел от неожиданности! - Да-а, вот это встреча, - удивленно покачал головой Сергей. - Действительно не придумаешь. - Именно! - азартно подхватил Урманский. - Ну, в общем, захожу. Старик дома. Сажают меня за стол, угощают чаем. - Постойте. Так, значит, он ее дядя? - Выходит, дядя. Называет она его на «вы», по имени и отчеству. И еще, знаете, до того Она меня испугалась, передать не могу. Немного, правда, успокоилась, когда узнала, зачем я пришел. - Странно. - Очень даже! Вроде меня девушки еще не пугались. - А дальше что было? - вмешался Лобанов. - Ну, попили чай. Старик, между прочим, на нее прямо не надышится. Даже разговорчивее стал. Вроде как оттаял. Потом я приглашаю Марину погулять, показать город, в театр сходить. Ни за что! Уж и Федоров ее уговаривает. Не хочет, и кончено! И вижу, что боится. Ну, я ей говорю: «Хотите втроем пойдем. С Сергеем Павловичем. Это же солидный человек», - Урманский весело подмигнул. - Такую рекламу вам выдал, куда там! В Министерстве, говорю, внутренних дел в Москве работает. Полковник. - Ну, положим, подполковник. - Какое это имеет значение! Я чуть «генерал» не сказал. Так вы знаете? Она, по-моему, еще больше испугалась. Ну, может, мне это и показалось. Но Федоров вами заинтересовался. Расспрашивать стал. В общем, теперь вся надежда на вас, Сергей Павлович, - неожиданно заключил Урманский. - Это вы здорово повернули, - засмеялся Лобанов. - Он мастер по сердечным делам. Все уладит. Сергей смущенно усмехнулся: - При чем же все-таки тут я, не понимаю? - Как так «при чем»? - воскликнул Урманский. - Да если мы вместе туда поедем… это же все разом решит!