Этот детектив может закончиться прямо здесь. Мне набьют морду сержанты ГИБДД, приехавшие на вызов соседей, а завтра прокурор будет иметь меня, как нашкодившего кота. При этом никаких блондинок рядом не будет. Вот и весь боевик. Пора сматываться. Больше я уже ничего не найду. Еще одним предупреждением о том, что я задержался в этой квартире, стал писк маленького электронного будильника, который поверг меня в ужас. Семь часов пятьдесят четыре минуты. Что это за странное время выставлено на электронном будильнике?.. Хлопнув ладонью по кнопке часов, я выбрался на лестничную площадку. Кажется, незамеченным. Гвозди встали на свои места. А бумажка надорвана, — так это дети баловались. Специально ментам навредили. Сейчас каждый подросток в возрасте от шести до восемнадцати считает своим долгом подгадить полиции. Хоть в чем-то. А вы на самом деле симпатичная женщина, Ольга Михайловна. Ваше фото на прикроватной тумбочке завораживает, как наркотик. Только почему ваше фото, а не вашего единственного и неповторимого? Я вот, к примеру, свою фотокарточку сроду не поставлю рядом с подушкой. Нарциссизмом не страдаю, какого ляда мне на свою рожу смотреть? Я ее каждое утро в ванной вижу. И, если честно, она мне порядком поднадоела. И все это потому, Загорский, что ты самому себе в зеркале объяснить не можешь, как ты дожил до тридцати лет, находишься на хорошем счету на работе и до сих пор не имеешь ни угла, ни кровати, ни тумбочки, на которую ты мог бы поставить свое фото. Чтобы вечерами, валяясь в халате на покрывале, мог лицезреть свою физиономию удачливого парня… Когда я в половине девятого зашел на утреннее селекторное совещание к Обрезанову, в моем ежедневнике лежал аккуратно склеенный скотчем листок бумаги. Ольга Михайловна, уничтожая письмо, постаралась от души, так что на сбор мозаики я потратил все утро, отказывая себе даже в чае. Зато теперь у меня не было ни тени сомнений в том, что бегство Кореневой — не испуг истеричной женщины и не мимолетная слабость. Не знаю, насколько ее исчезновение связано с убийством Ли Чен Тена, но то, что Ольга Михайловна имела неосторожность предоставлять не только риелторские услуги, было ясно как божий день. «Сука! Тебе дается еще один день для расчета по долгам. Если к четвергу в кассу не будут возвращены деньги, а мне на стол не лягут известные нам обоим документы, придется взяться за тебя всерьез. Или ты забыла поездку в Бобылево? Ты вся в косяках и перед мусорами, и перед деловыми людьми, так что, если хочешь отделаться легким испугом — будь лапочкой», — значилось на склеенных кусочках бумаги. Вот такое вот эмоциональное письмо. Любой психолог скажет, что человек, начинающий письмо обращением «сука», а заканчивающий словом «лапочка», не совсем уравновешен. Выражаясь иначе, налицо основной признак психопатии. И еще я с ходу сделал вывод о том, что автор сего опуса ранее не был судим. Тот, кого били по заднице в СИЗО резиновой палкой, никогда не скажет, что мусора — не деловые люди. После перечисления по радиосвязи совершенных за истекшие сутки преступлений Обрезанов вывел всех оперативников в свой кабинет. Негласная практика: развод по службам. Первый вопрос, понятно, мне: — Сергей, как там Алексей? — В реанимации. Что я еще мог ответить? — Ну, там хоть… — Состояние стабильное, — перебил я, желая побыстрее закончить тяжелый для меня разговор. — Стабильно тяжелое. Хирург сказал, что лезвие прошло в миллиметре от сонной артерии, но крови потерял Лешка слишком много. Короткий разговор — и все разошлись. Я знал, что Обрезанов все равно попросит остаться, поэтому даже не делал попыток встать. Начиналось новое совещание. Если бы он хоть раз проявил неуважение ко мне, этих утренних встреч не было бы. Но Обрезанов прекрасно понимал и помнил, благодаря кому он обрел оперскую хватку. А благодарным он быть умел. Он не знал, как спросить, и смущался от понимания, что я это вижу. — Максим, не грейся. Ты меня хочешь спросить, как Гольцов оказался в той квартире? Обрезанов медленно качнул головой. Можно соврать. Никто и никогда не проверит. Но что-то заставило меня рассказать обо всем, включая и о несанкционированном обыске в квартире Кореневой. Бросив через стол отреставрированный документ, я вытянул из пачки Обрезанова сигарету и развалился на стуле. Максим читал недолго. — Полагаешь, что убийство связано с этой Кореневой? — Уверен. Хотя ничем не могу доказать. Знаю одно. У этой истории будет продолжение. — Хочешь, подключу пару ребят для отработки авторынка? Пусть они знают, что выполняют задачу, отличную от твоей. Цель оперативно-разыскных мероприятий — выявление устойчивых криминальных связей по линии оргпреступности. Они, конечно, ничего не поймут, но землю покопают основательно. По крайней мере, ты не будешь переключаться с одного на другое. — Что за ребята? Подпольная армия Обрезанова? — Курсанты из школы полиции. У них как раз сейчас стажировка. Пылают активной жизненной позицией. Человека четыре, думаю, выхватить могу. — Макс, они неделю будут баб обхаживать по кабакам, а в конце стажировки тебе такое фуфло прогонят, что мне потом за месяц не расхлебать! Нет, спасибо. Но Обрезанов меня дослушивать не стал. Он просто набрал номер и попросил у старшего офицера школы полиции, ответственного за стажировку, четверых толковых ребят. «Дело ответственное, — сказал Обрезанов, — практика будет связана с выполнением конкретных служебных задач». Я невольно усмехнулся и махнул рукой. Тем не менее я все равно был благодарен начальнику. Другой на его месте лишь грузил бы ценными указаниями. В конце концов, если не связи Тена, то хотя бы уровень состояния бандитизма на этой маленькой земле Утренней свежести они накопать смогут. — В каком направлении сейчас думаешь двигаться? — Агентство недвижимости «Гарант-Риелт». Вдруг Коренева на работе и понятия не имеет, что Тен сегодня к ней не заедет? Представился я, разумеется, парнем-рубахой, приехавшим из Хатанги для покупки жилья. Двадцать минут разговора, и я понял суть производимых здесь операций. Во-первых, мне тут же предложили внести пятьсот рублей в качестве оплаты за подбор эксклюзивного, исключительно под мои, хатангинские, запросы варианта квартиры. Заодно заключить договор на покупку жилья только в «Гарант-Риелт». В договоре предусматривались штрафные санкции вплоть до штрафов в размере ста минимальных размеров оплаты труда. Поскольку у меня за плечами юридический вуз, мне тут же захотелось посмотреть в глаза их юристу. Судя по офисному убранству, фирма-кидняк, занимающаяся околпачиванием безграмотной части населения, процветала. Не знаю, насколько добросовестно они выполняют жилищную программу Черногорска, но разорение им самим не грозит, это точно. — А вы знаете, — я придал своему голосу северный акцент: уж с кем, с кем, а с людьми, побывавшими на Севере, я пообщался предостаточно, — мне рекомендовали Ольгу Кореневу. Я бы с ней хотел пообщаться. Говорят, толковый риелтор. — Оля болеет, — с улыбкой голубого воришки пояснил генеральный директор предприятия. — Мы предоставим вам другого классного специалиста. — Плачу пятьсот баксов вашей конторе, чтобы работать с Кореневой, — бесцеремонно заявил я и вытянул под столом ноги. На скулах генерального заиграли желваки отчаяния. Он, как филин на ветке, крутнулся на стуле и зашипел сидящей рядом красотке: — Верочка, срочно найди Оленьку! Верочка одернула катастрофически короткую юбку, вспорхнула и зашла в смежный кабинет. Через приоткрытую дверь я услышал сначала один приглушенный разговор, потом звонок в другой адрес и — долгое молчание. Через мгновение девушка появилась. — Сергей Николаевич, а ее нигде нет. — А ты куда звонила? — раздраженно спросил директор, не желающий расставаться с мыслью о пятистах баксах. Короткое замешательство, которое заметил один я. — Ольге домой. Под рявканье: «Черт его знает, что происходит!» — не соглашаться с которым у меня не было совершенно никаких оснований, я вежливо попросил разрешения позвонить маме. Зайдя в тот же кабинет, я снял трубку и набрал номер АТС. — Девушка, — приглушенно бормотал я, — уголовный розыск вас беспокоит. Капитан Загорский. Сейчас было произведено два звонка с этого номера. Вы поставите меня перед собой на колени, если назовете их. Верочка соврала. Она не звонила Ольге Кореневой домой. Ни один из двух номеров не принадлежал квартире двадцать семь дома одиннадцать по улице Стофато. Листочек с продиктованными мне цифрами утонул в кармане куртки. Открыв ногой дверь, я под изумленные взгляды лицензированных мошенников вышел из офиса. Они даже друг другу лгут, как воду пьют. Скотство в законе. С такими западло даже прощаться. Единственное, что меня в последующем может заинтересовать по этому делу, — это личность Верочки. Но брать за ноздри эту маленькую стервочку нужно лишь после того, как я узнаю, у кого это она так загадочно справлялась по телефону о Кореневой. А пока пусть сидят и плавят мозги — кто я такой и чего мне нужно было. ГЛАВА 5 Работы было столько, что от избытка мыслей начинала убыстряться походка и я переставал замечать на улице мелочи, которые раньше ни за что бы не пропустил. Я не заметил, как дошел до отдела. Первым делом позвонил в больницу. Состояние Алексея не улучшилось, но и не стало хуже. Стабильное… Ненавижу это слово. Теперь — работа. Я вынул из сейфа свой маленький карманный ежедневник. Итак, кому принадлежат телефоны, по которым Верка-модистка искала Кореневу? Оператор адресного бюро бесстрастно выдала два адреса. По первому проживает некто Фокин, по второму некто Жилко. Теперь нужно… Стоп. У меня повлажнели ладони. Безошибочный признак того, что случилось нечто важное. Стараясь не спугнуть догадки, я медленно облокотился о стол. Что только что произошло в моей голове без логики, автоматически? Фокин, Жилко, номера телефонов… Вот оно!.. Где я слышал фамилию — Жилко? Черт… И ведь недавно слышал! Возможно, что даже вчера или сегодня! Я встал и подошел к окну. Что было вчера? Я послал Лешу на обед, и он не вернулся. А перед этим? Леша отдал мне данные на… — Жилко! — выдохнул я и метнулся к сейфу. Жилко! Вот они, эти листы, отданные мне Гольцовым! Из «строгача» — «семерочки» — совершил побег Жилко Степан Иванович, восемьдесят второго года рождения… Место жительства… Минская, двенадцать, квартира двадцать пять! Это адрес, который мне только что назвала по номеру оператор АБ! Мать моя! Верочка звонила на домашний телефон беглого Жилко, чтобы справиться о Кореневой?! Я ворвался в кабинет Обрезанова как торнадо. — Макс! Три пулемета, зенитную установку, машину и двоих наших! Быстро!.. Глядя, как начальник снимает трубку прямого с дежуркой телефона, я добавил: — Пока еду, отправь патруль на Минскую, двенадцать, двадцать пять! Пусть перекроют выход из подъезда и тыльную сторону дома!.. Улица Минская — это тоже моя территория. Я знаю на всей ее протяженности каждый куст, каждую дырку в заборе. Понятно, что я не могу знать каждого, кто на ней проживает. Тем более что, пока существуют такие организации, как «Гарант-Риелт», постоянных жителей на улицах города в ближайшее время не предвидится. Знаю я и двенадцатый дом. Это стандартная пятиэтажка хрущевской постройки, ориентированная на людей с доходами ниже среднего. Хоть двадцать пятая квартира и расположена на четвертом этаже, это не говорит о том, что в случае опасности из ее окна нельзя выпрыгнуть. А какая опасность может быть ужасней той, когда в твою дверь стучит полиция, а ты находишься в федеральном розыске как сбежавший из колонии строгого режима? Тут и с крыши прыгнешь. Поэтому я и боялся, что искомый фигурант, поняв, что он под контролем, начнет делать невозможное. Естественно, патруль все сделал так, как не нужно. Мужики свою задачу понимают весьма однобоко. Перед подъездом стояли «Жигули» с включенным проблесковым маячком, слава богу, без сирены, а перед подъездом и сзади дома, как оловянные солдатики, замерли двое сержантов с автоматами. Интересно, Жилко, если он не сбежал еще тогда, когда за пять километров от дома услышал сирену, уже догадался, что это за ним приехали? Наверное, догадался, потому что из жителей дома на сегодняшний момент он один, кто сделал рывок из колонии строгого режима. Оставив гвардию на прежних местах, я с двумя операми взбежал на четвертый этаж. На площадке мы загнали патроны в патронники и отстегнули шнуры от пистолетов. Это тот момент, когда между тобой и тем, кто в квартире, — вечность. Но дверь — не вечность. Человек в состоянии аффекта способен выломать голыми руками даже стальную дверь, это я знаю по себе. Вечность — это способность не отказаться от того, чтобы зайти в квартиру. Как только в твоей голове хотя бы раз возникнет мысль о том, что дверь ломать не нужно, как только ты выскажешь предположение о целесообразности дожидаться ОМОН — иди к начальнику, молча клади ему на стол удостоверение и так же молча уходи к такой-то матери. Больше ты никто. Во всяком случае — в этой жизни. Потому что ничего путного, кроме как искать и находить, защищать и терпеть, ты не умеешь. И вряд ли уже научишься. Уволившийся из-за слома внутренней пружины опер будет прятаться от самого себя до конца дней своих. — Что бы ни произошло, он нужен мне живой, — сдувая с губ капли пота, шептал я операм. — Можете отстрелить ему ноги и руки, но он должен жить.