В октябре 1941 года приехали немецкие офицеры и стали проводить “набор в войска СС для несения караульной службы. Работала комиссия, в ее кабинет вызывали по одному, производили телесный осмотр и опрашивали. (Догадались, для чего проводился “телесный осмотр” и кого таким образом хотели выявить? – Л.С.) Я дал согласие, чтобы спасти свою жизнь… Немецкий офицер, хорошо говоривший по-русски, подробно нам объяснял, что Германия является всесильной страной и в конце концов завоюет весь мир. И все те люди, которые в той или иной степени будут помогать немцам, после войны получат большие возможности, смогут учиться и работать на хороших должностях. Поскольку отец мой был немец по национальности, естественно, что меня потянуло, появилось стремление использовать эту возможность для того, чтобы стать техником или инженером”. По его мнению, даже звание обервахмана (в отличие от просто вахманов) ему присвоили из-за фамилии. Обратите внимание на советский штамп: “стремился к учебе”. Не забудем, здесь цитируются показания на допросе, Шульц все время хочет понравиться собеседнику-следователю, дать знак – “я свой, любой поступил бы так же”. А то, что его отец оказался “немцем по национальности”, так это все равно как если бы ему повезло родиться в рабочей семье, а не принадлежать к лишенным прав “эксплуататорским классам”. В общем, свой выбор он сделал вполне сознательно. Вновь из протокола одного из допросов Шульца: – Давая письменное обязательство служить в охранных подразделениях СС, вы понимали, что совершаете преступление перед Родиной? – Да, понимал. – Что же все-таки побудило вас изменить Родине и перейти на службу в СС? – Попав в плен, лично я считал, что этот факт уже сам по себе свидетельствует о какой-то моей вине, хотя в плен я добровольно не сдавался. Я почему-то думал, что моя судьба уже решена. Я считал тогда, что если наши войска и освободят меня из плена, то все равно меня будут судить за то, что попал в плен. Немцы нам тоже говорили, что к своим возвращаться нельзя, так как всех тех, кто попал в плен, русские расстреляют. Они говорили нам, что правительство Советского Союза от нас отказалось, считает всех попавших в плен предателями и изменниками и не желает помогать нам. Они говорили, что вот англичане живут хорошо, так как им их правительство посылает помощь через Красный Крест. В какой степени опасения Шульца были обоснованны? Насколько можно было верить рассказам немецких вербовщиков о том, что с ними сделают в случае возвращения? О том, что в своей стране советские пленные рассматриваются как предатели и трусы, что всех, вышедших из окружения или бежавших из плена, под конвоем НКВД направляют в фильтрационные лагеря, где запрещались переписка и свидания с родными. Увы, в их словах было немало правды. По строгим советским законам “сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой”, каралась высшей мерой наказания. Как понять, была она “вызванной или невызванной”? Что значило это сугубо оценочное понятие? Если бы речь шла о добровольной сдаче в плен – другое дело. Но случаев добровольного перехода на сторону врага было совсем немного: по немецким данным, в 1942–1944 годах около 115 тысяч, из которых большинство – около 80 тысяч – в 1942-м. И насчет англичан не врали. Впрочем, то, что советское руководство не поддержало инициативу Международного Красного Креста об оказании гуманитарной помощи военнопленным и отказалось от связи с ним через нейтральные страны, послужило лишь поводом ужесточить обращение с советскими военнопленными. После окончания учебы выпускники чаще всего распределялись в концлагеря – Освенцим, Белжец, Майданек, Треблинку. И, разумеется, Собибор. Шульц, оказавшийся там весной 1942-го, спросил у приехавшего до него вахмана Франца Бинемана, что это за лагерь, и в ответ услышал: “Поживешь – увидишь”. “Вскоре после этого стали поступать эшелоны с людьми, и мне стало все ясно, для какой цели создан этот лагерь. Главной обязанностью вахманов было следить, чтобы в момент операции по уничтожению людей они не смогли сбежать, чтобы рабочая команда тоже не сбежала и выполняла свои обязанности”, – свидетельствовал Шульц. Те из “травников”, кто прибыл туда позже, рассказывали, как вновь прибывших собирал комендант лагеря и объяснял, что в этом лагере производится “переселение евреев на тот свет”. “Мы были предупреждены, что обо всем том, что мы узнаем в процессе службы, мы обязаны молчать, а за малейшее неповиновение, невыполнение приказов администрации лагеря вахманы будут наказываться вплоть до расстрела” – это слова другого обвиняемого, Якова Карплюка. “В неделю туда прибывало три-четыре эшелона с людьми, – продолжал он. – Когда приходил эшелон, вахманы и расстрельная команда выгружали людей из вагонов. Потом их направляли в раздевалку. В отдельной комнате женщинам стригли волосы, их потом направляли в Германию. Затем по специально замаскированному проходу людей гнали в газовые камеры. В каждую входило человек 200. Смотровые отверстия, через которые немцы смотрели, все ли умерщвлены. Процесс умерщвления занимал 15–20 минут”. Николая Святелика поразило то, что “посторонний человек, не зная, что это фабрика смерти, не догадался бы, куда он попал. Когда эшелон с еврейскими семьями прибывал в Собибор, немцы объясняли им, что на этой станции все будут мыться, белье их будет прожарено, а имеющиеся ценности они должны сдать в “кассу”. Всех заставили раздеться донага и загнали в “баню”. Когда душегубку заполняли обреченные, запускался дизельный мотор”. Форма, как у Штирлица Форменное обмундирование курсанты получали не сразу. Вначале ходили в ношеной красноармейской форме, полученной взамен лагерных обносков, ботинках с обмотками. Лишь с наступлением холодов стали выдавать поношенные русские шинели, а после нового 1942 года выдали обмундирование из сукна черного цвета: френч, брюки, шинель, пилотку с белой пуговицей вместо кокарды. “Охранники в лагере были одеты в немецкую военную форму зеленого или серо-зеленого цвета, но она чем-то отличалась от формы самих немцев” – из показаний Печерского в судебном заседании в Киеве. По показаниям самих “травников”, в 1942 году сразу по прибытии в школу после медосмотра и заполнения анкет им на вещевом складе выдавали “обмундирование черного цвета – шинель, китель, брюки и черные пилотки”, а также “кокарды с черепом и перекрещенными костями”. И в самом деле их форма была вовсе не “зеленого или серо-зеленого цвета”, а черного, правда, с нее спарывали немецкую символику, отделывали по воротнику и обшлагам светло-зеленым или светло-голубым кантом и прикладывали соответствующие званию погоны, этим она и отличалась от “формы самих немцев”. Что же это была за странная форма? Это не что иное, как униформа черного цвета образца 1932 года, установленная еще до прихода Гитлера к власти для ношения в подразделениях “общих СС”, к ней еще прилагались фуражки с кокардами с черепом и перекрещенными костями. Вероятно, читатель уже опознал в ней ту самую форму, которая всем нам хорошо знакома по фильму “Семнадцать мгновений весны”. Консультантам картины, вероятно, было известно, что в период ее действия (1945 год) в СС уже давно не было черной формы, но на экране она выглядела поэффектнее серой. Между прочим, именно после выхода на телеэкран фильма, где в красивой форме щеголяли популярнейшие советские актеры, среди части молодежи страны социализма появилась мода на нацизм. С 1938 года в СС начали вводить новую серую форму, но черная оставалась на складах, сшили слишком много – не пропадать же добру. Ненужная форма пошла на обмундирование коллаборационистов, несущих полицейские функции. Глава 3 “Вы верите в жизнь после поезда?” Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он. Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах. Виктор Франкл Прибытие поезда Итак, 18 сентября Александр Печерский оказался в эшелоне, направлявшемся в Собибор. Заключенным сказали, что они едут на работу в Германию. “В Сабибур из минского лагеря вместе со мной было направлено около 2 тысяч человек, – давал показания Печерский 11 августа 1961 года на предварительном следствии по “киевскому делу”. – Это я знаю потому, что перед построением нас пересчитывали, вернее, построение было перед погрузкой нас в эшелоны, и вот тогда-то нас пересчитывали. В вагоны нас сажали товарные, и в каждый из них набивали по 70–80 человек, так, что в вагоне мы могли только стоять, вплотную прижавшись друг к другу, и только некоторые могли присесть на корточки. Везли нас до Сабибура в течение трех дней, и за это время вагоны ни разу не открывали, пищи и воды не давали”. “Хотелось бы всех поименно назвать, да отняли список, и негде узнать”. Никто не составлял списков евреев, которых привозили на смерть в Собибор. Цифры погибших называют разные, что дает возможность отрицающим Холокост говорить, что его вовсе не было или что был, но цифры жертв сильно преувеличены. И вообще евреев убивали в числе прочих, не выделяя в особую группу. Ну, а если что-то такое и было, то они (евреи) сами виноваты. 6 тысяч ссылок обнаружил я в Сети на омерзительную книжонку под заголовком “Собибор. Миф и реальность”. Ее автор, Юрген Граф (он, скрываясь от швейцарского правосудия, с конца 1990-х жил в России, где издана его книга), пишет: “В мемуарах Печерского полно наглого вранья. Уже в самом начале, описывая длившийся четыре с половиной дня переезд в битком набитом вагоне из Минска в Собибор, автор утверждает, что он и его товарищи по несчастью не получали “ни еды, ни капли воды”. Но при таких условиях транспортировки большая часть депортированных умерла бы от жажды еще в дороге”. “Как обессиленные люди, среди которых были дети, могли выжить без еды и воды?” Ответ ясен: “Не было этого. Как и всего остального”. Те немногие люди из отправленных в таких эшелонах, кому посчастливилось выжить, вспоминали их впоследствии как нечто ужасающее, хотя позже им пришлось пережить и кое-что похуже. Так не перевозили и скот – до 100 человек в одном товарном вагоне, где не было даже соломы, не говоря уже о емкостях для отправления естественных надобностей. Но каким образом выжили, пусть и ненадолго, люди, которыми был набит эшелон? В брошюре Печерского ответа на этот вопрос и вправду нет, зато его можно обнаружить в показаниях на суде в Киеве: “В моем вагоне во время следования эшелона от Минска до Собибора смертельных случаев не было. Мы имели с собой продукты, которые нам дали товарищи, которые оставались в том лагере, откуда мы были вывезены”. Откуда, из каких источников собратья отправляемых в таких эшелонах знали, что тем понадобятся продукты и вода? Я узнал об этом из рассказа Примо Леви о голландском сборном лагере Вестерборк, откуда ежедневно отправляли евреев в Собибор. Им советовали брать с собой в дорогу только самое ценное – золото, драгоценности (таким образом, все это само шло в руки нацистам в целости и сохранности), уверяя, что организаторы позаботятся обо всем необходимом. Никто из них не возвращался, и оставшиеся не подозревали об ужасах дороги, покуда один санитар не заметил, что назад приходят те же вагоны. Он внимательно их осмотрел и нашел записки от тех, кого депортировали. “Впустив состав с человеческими жизнями, ворота были быстро закрыты, чтобы оттуда не вышла тайна Сабибуровского лагеря”. Так начинается рукопись Александра Печерского “Тайна Сабиборовского лагеря (Зондеркоманда)”, написанная в июне 1944 года под городом Овруч Житомирской области. Там квартировал резервный офицерский полк, куда ненадолго направили Печерского после соединения с Красной армией партизанского отряда, в котором он воевал, бежав из Собибора. В Овруче он стал переносить на бумагу воспоминание о том, как “поезд подошел к одному из польских полустанков, где на белом щите крупным шрифтом было написано “Сабибор”, а над воротами висела вывеска с надписью “Зондеркоманда”. Люди, бледные и измученные, медленно выходили из вагонов на площадку. Из белого домика показалась группа немцев, состоящих из одиннадцати офицеров с одиннадцатью плетьми”. По приказу одного из обершаферов (так в рукописи именуются обершарфюреры) “женщины и дети хлынули во второй двор, где начали быстро раздеваться. Оставаясь в одних рубашках, женщины быстро шли к человеку, который их постригал. Мужчины в первом дворе начали быстро раздеваться догола. Окруженные группой немцев и большой охраной власовцев, женщины в одной сорочке с детьми пошли вперед. Вслед за ними через сто метров шли совершенно голые мужчины”. Так это делалось в Собиборе. А так – в Освенциме: “С грохотом подкатывали мотоциклы, везущие осыпанных серебром отличий унтер-офицеров СС, хорошо упитанных мужчин в зеркальных офицерских сапогах, с блестевшими хамскими лицами. Они официально здоровались на древнеримский манер, выбрасывая руку вперед, а затем радушно, с приветливой улыбкой трясли друг другу десницы, толковали о письмах, об известиях из дому, о детях, показывали фотографии”. Это – из рассказа “Пожалуйте в газовую камеру” Тадеуша Боровского. И дальше: “Лязгнули запоры – вагоны открыли. Волна свежего воздуха ворвалась внутрь и ошеломила людей, как угар. Скученные, придавленные чудовищным количеством багажа, чемоданов, чемоданчиков, рюкзаков, всякого рода узлов (ведь они везли с собой все, что составляло их прежнюю жизнь и должно было положить начало будущей), люди ютились в страшной тесноте, теряли сознание от зноя, задыхались и душили других. Теперь они толпились у открытых дверей, дыша, как выброшенные на песок рыбы. – Внимание. Выходить с вещами. Забирать все. Весь свой скарб складывать в кучу около вагона. Пальто отдавать. Теперь лето. Идти налево. Понятно? Таков закон лагеря: людей, идущих на смерть, обманывают до последней минуты”. В Собиборе обманывали новоприбывших не менее изощренно. Им рассказывали, что они будут работать на Украине, и вели в “баню” мимо уютных домов эсэсовцев, на которых красовались надписи: “Родина Христа”, “Веселая блоха”, “Ласточкино гнездо”. Людям и в голову не приходило, что, читая эти надписи, они идут прямо к смерти. По свидетельству обершарфюрера СС Курта Болендера в 1966 году на судебном процессе над эсэсовцами Собибора в Хагене (о самом суде расскажу позже), обершарфюрер СС Герман Михель “надевал белый халат, чтобы создать впечатление, что он врач. Михель объявлял евреям, что их пошлют работать, но перед этим они должны принять душ и подвергнуться дезинфекции, чтобы предотвратить распространение болезней”. “В лагере Сабибур существовала так называемая банная команда из числа заключенных, – рассказывал Печерский на допросе у следователя в Киеве. – Я считал, что их называют так потому, что они мыли вагоны после выгрузки людей, но эта команда также принимала участие при выгрузке эшелонов с прибывшими на уничтожение людьми. Они помогали прибывшим нести вещи, помогали дойти до второй зоны, где их раздевали. Возможно, они по указанию немцев и объясняли прибывшим, что они будут посланы в баню, а затем на работу, я этого сказать не могу, так как это мне не было известно”. Речь идет об особом подразделении узников в каждом лагере смерти – зондеркоманде. О тех, кто сопровождал людей в газовые камеры, говоря им, что они идут на дезинфекцию, а потом вычищал их после массовых убийств. Это были наиболее крепкие мужчины, специально отбиравшиеся на страшную работу, отказ от которой означал немедленную смерть. Известна история, случившаяся в Освенциме-Биркенау, куда в мае 1944 года в группе евреев из Салоник прибыл молодой архитектор Менахем Личи. Будучи отобранным в зондеркоманду и увидев, какая работа предстоит, он подошел к печи крематория и прыгнул в нее. Персонал Курт Болендер (на процессе в Хагене): “После раздевания евреев направляли в так называемый шланг (коридор). Их вели к газовым камерам не немцы, а украинцы… После того как евреи заходили в газовые камеры, украинцы закрывали двери”. Украинцами в лагере называли охранников. Предупредительные надписи, принятые в нацистских концлагерях, в Собиборе были сделаны не только на немецком, но и на украинском языке. Печерский в воспоминаниях и в показаниях на киевском процессе слово “украинцы” не употребляет – оскорблять подозрением советскую Украину никто бы не позволил. Он именует их власовцами, хотя к власовцам они не имели никакого отношения. Власовцами на протяжении долгих лет принято было именовать всех “предателей Родины”. Однако большинство из них, как, например, те, кто служил в СС или в полиции, не относились к власовцам. Да и сам генерал Власов вовсе не был столпом русского коллаборационизма, каким его принято изображать. До перехода на сторону врага и тем более до того, как он к концу войны стал командовать РОА (Русской освободительной армией), сотни тысяч бывших советских граждан уже сотрудничали с немцами с оружием в руках. Власов в 1944 году стал своего рода свадебным генералом немецкой пропаганды, и следом за нею пошла пропаганда советская, но уже для того, чтобы затушевать участие немалого числа других коллаборационистов в борьбе с Советским государством. Из 5 с небольшим тысяч “травников” – 3600 украинцы. Правда, половина из них была родом с Восточной Украины, что, с точки зрения немцев, свидетельствовало об их ненадежности. Зато немецкое руководство лагеря было надежней некуда. Перед поступлением первых эшелонов с людьми в Собибор прилетал на самолете группенфюрер СС Одило Глобочник – проверить готовность лагеря к приему людей для уничтожения. Австрийский нацист, сидевший в тюрьме за убийство ювелира-еврея, после аншлюса занимал пост гауляйтера Вены, хотя и недолго, пока не влип в аферу с валютными махинациями. Вскоре Гиммлер назначил его “комендантом полиции при шефе Люблинского округа”, но фактически он в 1941-м возглавил все лагеря смерти. Немецкий персонал лагерей составляли около 100 человек, которые подчинялись при проведении “Операции Рейнхард” канцелярии фюрера. Глобочник отобрал для “Операции Рейнхард” штат из 450 немцев, 92 из которых в 1939–1941 годах принимали участие в программе “T-4”, названной так по адресу своего главного берлинского бюро, разместившегося на улице Тиргартенштрассе, 4, в бывшей еврейской вилле, конфискованной нацистами. Программа эвтаназии, как она еще называлась, прямо вытекала из нацистской концепции “здорового и этнически однородного арийского общества”, объявлявшей целые категории немецких граждан угрозой общественному благополучию и здоровью. “Брак между лицами, страдающими слабоумием, эпилепсией или генетическим пороками, разрешается только после предъявления справки о стерилизации”, – гласил Закон об охране генетического здоровья германского народа 1933 года. По этому закону на принудительную стерилизацию было направлено около 400 тысяч человек – прежде всего с различными видами психических расстройств и врожденных уродств. К “недочеловекам” (Untermensch) считалось допустимым применение насилия. Операция “Т-4” началась со смертельных инъекций неизлечимо больных детей (всего их было убито около 5 тысяч), но вскоре действие программы распространилось и на десятки тысяч взрослых психически больных. В результате многочисленных экспериментов с различными способами умерщвления убийство газом было признано наиболее эффективным. Убийство душевнобольных и инвалидов предшествовало массовому истреблению евреев, не случайно нацистские идеологи сравнивали последних с заразой и раковой опухолью. Технология умерщвления из программы “Т-4” при помощи газовых камер легла в основу “окончательного решения” еврейского вопроса. На этом примере германское руководство убедилось в том, что массовое убийство технически возможно, и решило использовать участников программы “Т-4” в “Операции Рейнхард”. Еще до ее начала десятки тысяч евреев погибли от голода, эпидемий тифа и жестокого обращения в гетто и концлагерях, но теперь прежние методы казались недостаточно эффективными, было решено поставить уничтожение людей на промышленную основу. После вторжения в СССР евреев стали расстреливать – женщин, детей, всех без разбора. Между прочим, Глобочник одним из первых узнал о том, что фюрер приказал физически уничтожить всех евреев. Это случилось спустя два или три месяца после нападения на Советский Союз. Об этом стало известно от Адольфа Эйхмана, рассказавшего на процессе в Иерусалиме и то, как Гейдрих в 1942 году приказал ему: “Езжайте к Глобочнику, взгляните, насколько он продвинулся со своим проектом”. К тому моменту руководители Германии пришли к выводу, что массовое уничтожение мирного населения путем расстрелов вредно воздействовало на дух немецких солдат, и вспомнили о других – “гуманных” – методах массового уничтожения, известных по программе “Т-4”. Гиммлер выражал признательность Глобочнику за “большие и единственные в своем роде заслуги перед немецким народом при выполнении “Операции Рейнхард”, а Гитлер говорил, что хотел бы, чтобы все газеты напечатали его портрет, но еще рано: “Через 100 лет, когда мы сможем обо всем говорить открыто, дети в начальной школе будут изучать ваши свершения!” Одило Глобочник гордился своими “свершениями”, в мае 1945 года сказал одному из своих знакомых, что с двумя миллионами “улажено”. А вскоре, арестованный в Австрии британскими войсками, раскусил спрятанную во рту ампулу с цианидом. Второго шанса быть не могло Каким образом Печерский остался жив? Вновь обратимся к протоколу его допроса: “Из числа прибывших немцы отобрали человек восемьдесят наиболее здоровых в физическом отношении людей, которых они затем использовали на различных работах в лагере, в основном на строительстве бараков. В число отобранных попал я и еще несколько бывших военнослужащих Советской Армии. Всех остальных прибывших совместно с нами людей из минского СС-арбайтслагеря, как я узнал позже, уничтожили”. Это был лагерь смерти, там убивали. Но надо было кому-то его и обслуживать. Подсчитано, что от момента разгрузки одного железнодорожного состава до конца проведения акции умерщвления прибывших проходило не более двух часов. Состав с заключенными прибывал утром, к вечеру их трупы были уже сожжены, а вещи складированы. Некоторые, самые молодые и сильные, оставлялись на время в живых. После прибытия очередного транспорта они должны были вытаскивать из вагонов всех тех, кто был не в состоянии передвигаться самостоятельно, а также тела тех, кто умер в дороге. Затем они отмывали вагон от грязи и нечистот, скопившихся за долгие дни в пути, забирали привезенный депортированными багаж для того, чтобы, когда пустые вагоны отправлялись из лагеря за новым живым грузом, ничто не говорило о том, кого именно они перевозили и какая участь постигла этих людей. Отбирались прежде всего молодые работоспособные мужчины для работы в столярных, кожевенных и сапожных мастерских, а также для “обслуживания” процесса умерщвления. Особенность Холокоста по-собиборски – это удушение не цианидами, а выхлопными газами, то есть двуокисью углерода. Выработанный газ поступал в баллоны, из них по шлангам – в помещение. Обычно через 15 минут все находившиеся в камере были задушены. Окон в здании не было. Только сверху было стеклянное окошечко, и немец, которого в лагере называли “банщик”, следил через него, закончен ли процесс. Затем заключенные – члены “зондеркоманды” – собирали, сортировали и упаковывали одежду и ценности убитых, очищали газовые камеры и хоронили трупы, срывали с зубов золотые коронки – все это до тех пор, пока их самих не убивали. Немцы поддерживали в них иллюзию: будете хорошо себя вести – еще поживете. Ослабевших время от времени отправляли на смерть, но их тут же заменяли – текучка, если можно так выразиться, была высокой. Согласно показаниям Печерского, только тех, кто участвовал в разгрузке камер-душегубок, “было, как мне говорили, человек тридцать. В чем конкретно состояли их функции, я не знал, так как нам запрещалось свободно передвигаться по лагерю, но я слышал от других заключенных Собибора, что они отвозили трупы удушенных людей на вагонетках, складывали в штабеля и сжигали”.