Адвокаты Понти ответили заявлением, написанным самим обвиняемым. "Я женился на мисс Лорен, получив в Мексике развод от первой жены, чтобы узаконить мои отношения с мисс Лорен за пределами Италии, которая до сих пор не признает развода. Сделать легальным мой брак было особенно необходимо в Голливуде, где нам приходилось регулярно работать и где незаконный союз мужчины и женщины резко отрицательно воспринимается обществом". Слушания длились едва ли более получаса. Судья стукнул своим молотком и объявил, что дело переносится на три месяца. Когда после завершения работы над "Арабеской", Софи вернулась в Италию, Понти повез ее в Советский Союз — на Московский кинофестиваль, который проводился раз в два года, чередуясь с фестивалем в Карловых Варах в Чехословакии, и считался своего рода Каннским фестивалем для стран коммунистического мира. "Брак по-итальянски" вошел в число конкурсных кинофильмов, и ожидалось, что скорее всего он завоюет какую-нибудь награду, так как в Москве очень редко видели фильмы из-за железного занавеса. Из того, что Софи слышала и читала о жизни в России, она ожидала, что широкие слои публики ничего о ней не знают, однако в аэропорту, во время прилета, ее встречали тысячи зрителей, не меньшая толпа ожидала и возле гостиницы "Националь", куда люди собирались посмотреть только на то, как она входит и выходит из дверей здания. Женщины пытались подойти к ней как можно ближе, чтобы изучить фасоны ее одежды и макияж. Правда, только некоторые просили автограф, хотя очень многие сами вручали ей цветы или оставляли букеты у охраны гостиницы, куда обыкновенным людям заходить запрещалось. Для фестивального показа "Брака по-итальянски" был выбран огромный Дворец съездов, почти такого же размера, как "Рэдио сити мьюзик-холл", но, конечно, не так элегантно оформленный. Поскольку кинофильм еще не получил одобрения для показа в СССР, он шел без субтитров на русском языке. Поэтому пришлось приглушить звук и русский переводчик, сидевший возле экрана с микрофоном в руке, с ходу переводил все диалоги. Никто не удивился, что единственным призом "Брака по-итальянски" была награда за лучшую женскую роль. Софи встретили восторженными овациями, весь зал встал, когда она получала награду от Серго Закариадзе, который уже получил свой приз как лучший актер в русском фильме "Отец солдата". Никогда не упускающий новых возможностей, Карло Понти тут же объявил о своих планах снять Софи и Закариадзе в итало-советском варианте "Анны Карениной". В качестве сувенира о поездке в Россию, чета Понти купила дюжину белых берез и отправила их на пароходе в Италию, чтобы посадить в своем "доме мечты", куда они в конце концов перебрались накануне после пяти лет, затраченных на его обновление, стоившее им 2,5 миллиарда лир (четыре миллиона долларов). Пока продолжались эти работы, в соседней деревне Марино прошли слухи, что Понти оплачивает расходы деньгами от продажи большой этрусской статуи лошади из золота, которая была обнаружена во время раскопок. Хотя это скорее всего выдумка, участок виллы Понти площадью в два с половиной гектара находился на том месте, где люди проживали уже свыше двух тысяч лет, как уверяли историки. Нынешний дом, похожий на крепость со своими пятьюдесятью комнатами, был построен в шестнадцатом веке, возможно, кардиналом католической церкви в качестве летней резиденции, чтобы скрываться от римской угнетающей жары и большой влажности. Во всем, начиная от интерьеров в стиле рококо до обширных и беспорядочно разбросанных садов с искусственным прудом и механическим водопадом, вилла представляла идеальное место для двух мировых знаменитостей кино, сочетая итальянскую пышность и голливудский шик. Во время путешествий Понти всегда находил время на магазины, чтобы купить что-нибудь для украшения дома. В Испании, пока Софи участвовала в съемках "Сида", он приобрел купель XIII века для крещения и мраморную столешницу XIV века. Из Германии, где Понти находился во время съемок "Затворников Альтоны", он вернулся с несколькими сотнями азалий. Сувениром от "Чочары" стал экзотический мраморный фонтан XVI века, который он нашел в полуразрушенной вилле возле Сорренто и установил в дворике, примыкающем к недавно построенному плавательному бассейну. Потом он решил соорудить и дом для гостей в схожем стиле. Четырехэтажное здание с башенками и белой мраморной облицовкой искусно покрасили и "состарили", чтобы оно соответствовало основному дому. Помимо цветников и беседок, на участке рос виноградник и группа оливковых деревьев. Понти надеялся, что когда-нибудь у него будет собственное вино и собственное оливковое масло для своего стола. Во время раскопок, которые проводились для проверки прочности фундамента основного дома, под ним обнаружили запутанные катакомбы и остатки старинных романских мозаичных мостовых. Интерьер дома реконструировали под стиль XVIII века с резными, украшенными рисунками деревянными потолками — ими занялись в первую очередь. На стенных фресках того же периода были изображены деревенские пейзажи, а также сценки из жизни охотников и рыбаков. Из-за почтенного возраста и старинного декора вилла официально считалась национальным достоянием Италии. Понти требовалось получить разрешение на все работы и подписать договор с властями, что он никогда не продаст ее, не предложив сначала государству. В главном доме было несколько особенно великолепных комнат, в которых чета Понти обычно принимала гостей. В гостиной с фресками установили стулья и несколько диванчиков того же времени. Осколок древнего мрамора, найденный в катакомбах, стал верхушкой большого кофейного стола с инициалами Людовика IX. В столовой сразу же бросался в глаза огромный античный хрустальный светильник. Обеденный стол и сервировочные столики (консоли) были сделаны из редкого египетского мрамора, а стулья — бело-золотые в стиле Людовика XVI. Софи, которой в детстве в Поццуоли приходилось спать вместе с тремя взрослыми родственниками, теперь имела спальню, достойную королевы. Фрески на стенах изображали четыре времени года. Первоначально они находились в комнате внизу, но их аккуратно перенесли на тонкие холсты и повесили в спальню Софи. Ее кровать с пологом на четырех столбиках, сделанные вручную, тоже с резными украшениями, гармонирующие с постелью разные предметы мебели в стиле Людовика XVI были сделаны в Тоскане. Спальня Понти не уступала ей помпезностью. Среди пятидесяти комнат дома больше всего Софи нравился ее кабинет, окна которого выходили в сад и плавательный бассейн. Первоначально он представлял собой часть хора церкви XVII века, а теперь в ней хранились ее любимые вещи, включая книги, альбомы с вырезками из газет и журналов и награды, среди которых выделялся "Оскар" 1961 года. В разных местах дома было еще пять кабинетов и библиотек. В некоторых размещались огромные коллекции картин и античных предметов, которые собирал Карло Понти. В римской квартире для них уже не хватало места. Вилла стала настоящим музеем, в ней появились работы Пикассо, Ренуара, Дали, Бэкона, Каналетто, Модильяни, Матисса, Магритт, Суперлэнда и других мастеров, чьи шедевры украшали стены виллы. Художественная коллекция Понти стоила миллионы (долларов, не лир). Однако, возможно, никто в мире, за исключением его самого, не знал, сколько он фактически заплатил за нее. Хотя он регулярно покупал работы через известных дилеров и в аукционных домах по всему миру, он также приобрел многие из своих сокровищ у частных коллекционеров или по бартеру, когда принимал картины или другие предметы искусства в обмен на предоставление прав на показ некоторых своих фильмов. Во время поездки на Московский кинофестиваль, например, он, как говорят, продал русским права на "Брак по-итальянски" за коллекцию средневековых икон — еще одна из его страстей — стоимостью в 100 тысяч долларов. Чета Понти никогда сильно не беспокоилась, какое имя им выбрать для своего нового дома, который по ошибке часто называли то Вилла Понти, то Вилла Марино. Когда Софи впервые приехала туда, она сказала одному из гостей: "Мне потребуется время, прежде чем я привыкну жить здесь. Любой дом — как новый человек. Надо побольше бывать вместе, чтобы вам стало удобно с ним". После возвращения с Московского кинофестиваля Понти начал вести переговоры об участии Софи в проекте Чарли Чаплина, который к этому времени получил название "Графиня из Гонконга". Стремясь заполучить Марлона Брандо на главную мужскую роль, Чаплин уже пообещал ему первое место в списке исполнителей или по крайней мере так же, как и он сам. Кроме того, в титрах фильма должна быть надпись: "Чарли Чаплин представляет Марлона Брандо и Софи Лорен в…." Когда Понти узнал об этом, он позвонил исполнительному продюсеру Чаплина Джерому Эпштейну и пожаловался: "Вы не можете так поступить с Софи, она сейчас дома и рыдает! Марлон чудит в Японии, Софи принижается. Марлон чудит в Италии, Софи принижается, а ведь это большая, очень большая звезда. Марлон в Америке — звезда на излете, а Софи только восходит. По крайней мере, сделайте пятьдесят на пятьдесят: в некоторых странах пусть первой в списке исполнителей идет Софи, в других Марлон". После того как Эпштейн объяснил Понти, что они уже обещали первое место Брандо и не могут менять условий, продюсер позвонил прямо Чарли Чаплину и прибег к тактике запугивания. Он предупредил его о финансовых проблемах, которые могут возникнуть из-за Брандо. "Состыкуйтесь с [режиссером] Льюисом Майлстоуном. А проблемы, которые доставил ему Марлон в "Мятеже на Баунти"… Он всегда опаздывает, никогда не знает своих слов, иногда вообще не приходит, и в конце концов, ведь он мог бы отдать Софи хотя бы Италию, ведь это ее собственная страна". Понти вызвал у Чаплина панику, главным образом из-за того, что тот финансировал его сделку с "Универсалом", которая требовала уплаты пени, если издержки на производство фильма превысят первоначальный бюджет. Кроме того, его раздражала мания величия из-за места в списке исполнителей, с которой сам Чаплин никогда раньше не сталкивался. Он всегда был звездой во всех своих фильмах, и поэтому подобных проблем у него не возникало. Разъяренный Чаплин позвонил Джею Кантеру, руководителю отдела международных проектов "Юниверсал", и сказал ему: "Ради бога, если Марлон не отдаст ей нескольких стран, вы вообще не получите этой картины". Понти подлил масла в огонь, обещав Чаплину финансирование от "МГМ" или Джо Левина, если тот согласится на его условия. Кантер, старинный друг Брандо и один из его агентов, в конце концов убедил актера отдать Софи первое место в списке исполнителей в двух странах: Исландии и Того. Понти был взбешен, и Чаплин это почувствовал, хотя и сам взорвался: "Кто они, черт побери, в конце концов? Я Чарли Чаплин", — говорил он Джери Эпштейну. Однако он нянчился с проектом до тех пор, пока проблема порядка актеров в списке исполнителей не утряслась. Понти полетел в Лондон, чтобы обговорить проект с Эпштейном, захватив с собой специалиста по рекламе, который мог решить дилемму или, по крайней мере, предложить устраивающий, как казалось Понти, обе стороны вариант. Идея заключалась в том, что имена Софи Лорен и Марлона Брандо располагались по кругу и повторялись несколько раз таким образом, что нельзя было понять, какое из них идет первым. Эпштейн не только отверг такой подход как слишком сложный, но и получил послание от Чаплина, что, если Софи не согласится на второе место в списке исполнителей, ее заменит Элизабет Тейлор. "Карло сидел ошарашенный, — вспоминал Эпштейн. — Кровь прилила к лицу. Когда он наконец поднялся, никаких разговоров о месте Софи больше не возникало". Понти мог быть довольным, что Софи получила главную роль и что "Графиня из Гонконга" скорее ее фильм, чем Брандо или Чаплина. Образ Наташи Александрофф, бывшей русской графини, которая теперь работает в одном из танцевальных залов Гонконга, был создан по биографии Мэй Ривз, урожденной Мице Мюллер, европейской авантюристки, которой Чаплин много лет назад сильно увлекался. Софи получила роль, которую Чаплин первоначально создавал для своей третьей жены, актрисы Полетт Гадар. Идея сценария возникла у него во время их путешествия на океанском лайнере на Дальний Восток в 1936 году. Во время остановки в Шанхае они посетили дансинг, который назывался "Венера", где американские моряки танцевали с так называемыми "тэкси-герлз" (девушками напрокат). Некоторые из них были иностранками, пытающимися заработать деньги на проезд домой. Впоследствии Чаплин продолжал размышлять над этой идеей, в результате чего появилась история, которую он первоначально назвал "Заяц". Чтобы обмануть контролеров, проверяющих билеты, бывшая графиня пробирается на роскошный лайнер, отправляющийся в США, тайком. Здесь она сталкивается с американским мультимиллионером, чья жена должна присоединиться к нему, когда корабль прибудет в Гонолулу. Чаплин хотел снять Полетт Гадар с Гари Купером, но их брак распался до начала съемок, и он отложил этот план почти на тридцать лет. Пока проект ждал своей очереди, Чаплин изменил порт отправки на Гонконг, так как к тому времени Шанхай стал частью коммунистического Китая и Чаплин не хотел вызвать еще одну волну обвинений в свой адрес из-за подозрений, что он симпатизирует коммунистам. Свою предыдущую идею показать богатого человека с президентскими амбициями он изменил и сделал героя послом всего мира, чтобы избежать сравнения с Джоном Кеннеди, чье убийство еще свежо было у всех в памяти. Когда состоялось подписание всех контрактов, Чаплин провел 4 ноября 1965 года пресс-конференцию в Лондоне, на которой объявил о своих планах. Софи прилетела из Рима, чтобы принять в ней участие, однако затворившийся на время от всех Марлон Брандо предпочел остаться дома в Лос-Анджелесе. Софи и Чаплин были почти сметены толпой репортеров и фотографов, заполнивших зал для конференций в отеле "Савой". Прошло почти десять лет с тех пор, как Чарли сделал свой последний фильм "Король в Нью-Йорке", однако такой горячий прием объяснялся, может быть, даже не столько возвращением мастера в кино, сколько его первым появлением на общественной сцене после политической и моральной охоты за ведьмами, которая заставила его в 1952 году покинуть США и поселиться в Швейцарии. Даже в свои лучшие дни Чаплин никогда не был доступен для прессы, поэтому его неожиданное появление в возрасте семидесяти шести лет стало действительно историческим моментом. Софи, в новом платье от Диора с изумрудами, вынуждена была присутствовать на этой пресс-конференции как украшение мастера. После основной презентации они разделились и продолжали отвечать на вопросы корреспондентов в соседних комнатах, однако если вокруг Чаплина толпились журналисты, за Софи последовало всего несколько газетчиков. "Теперь я знаю, кто в этом мире настоящая звезда", — заявила актриса одному из репортеров. В "Графине из Гонконга" много камерных сцен, которые можно было снимать в любой студии, однако Чаплин и "Юниверсал" выбрали лондонскую, так как она становилась эпицентром кинематографических достижений 60-х годов. Все крупные голливудские компании открыли здесь свои производственные офисы, чтобы воспользоваться преимуществом всегда иметь под рукой резерв талантов и налоговые скидки, предлагаемые правительством Великобритании. Студия "Пайнвуд" была настолько перегружена в то время такими крупными проектами, как "Живешь только дважды" и "451° по Фаренгейту", что Чаплину пришлось ожидать до середины января, прежде чем он смог начать съемки "Графини". Софи была в восторге. Ей представилась возможность отдохнуть перед тем, как Карло Понти потащит ее на мировую премьеру "Доктора Живаго", намеченную на 22 декабря в кинотеатре "Кэпитол" в Нью-Йорке. Хотя Понти вложил в "Живаго" относительно мало собственных творческих задумок, он хотел, чтобы его имя прочно ассоциировалось с этим фильмом, который обещал стать одним из первых кассовых супербоевиков впереди многих его проектов на английском языке и очень повысить его репутацию как продюсера. "МГМ", затратившая 15 миллионов долларов на этот фильм, превратила трехчасовую премьеру поистине в королевское мероприятие. Нечего и говорить, что присутствие Софи на премьере повышало шансы Понти на особое внимание газетчиков к его участию в этом фильме. Все произошло так, как он и рассчитывал, однако в утренней прессе появились рецензии на "Доктора Живаго" другого рода, очень резкие в отношении режиссера Дэвида Лина и сценариста Роберта Болта, которые, по мнению критиков, превратили шедевр Бориса Пастернака в достаточно заурядную мыльную оперу. К счастью, время показало, что "Доктора Живаго" в прокате ждала более счастливая судьба, чем предрекали некоторые знатоки кино. Однако критические нападки и незначительный коммерческий успех не лучшие подарки на Рождество, которые ожидали получить Понти и Софи. Но были и хорошие новости. Они пришли из Парижа. Прямо накануне закрытия навигации на рождественские каникулы Джулиана Понти получила развод на основании измены мужа. После трехмесячного срока, который давался сторонам, по французскому закону, для того, чтобы супруги еще раз обдумали свое решение — бывшие муж и жена могли снова вступать в брак, если того хотели. Как только Софи вернулась в Рим, она начала покупать все необходимое для наряда невесты. Глава 14 ЗАМУЖЕМ, НО БЕЗ ДЕТЕЙ Однако радость Софи от предстоящего брака несколько меркла при воспоминании о человеке, который по традиции подводит дочь к алтарю. На этот раз Риккардо Шиколоне вдруг решил подать в суд на старшую дочь за клеветнические утверждения, которые она сделала в отношении его в интервью, опубликованном в одном немецком журнале. К этому времени кратковременное примирение Шиколоне и Ромильды Виллани уже закончилось. Как и подозревала Софи, основным мотивом для возвращения Шиколоне "домой" было стремление контролировать финансовое положение дочери и, может быть, получить часть ее богатства. Однако никто в мире, считала сама актриса, за исключением Карло Понти, не должен вмешиваться в ее финансовые дела. Как только Шиколоне понял это, он снова вернулся к своим прежним увлечениям на стороне, и когда Ромильда поймала его, то выставила навсегда. Софи приняла позицию матери, однако ее младшая сестра Мария привязалась к отцу, который стал к этому времени любящим дедушкой для Алессандры, и продолжала поддерживать с ним теплые отношения. Шиколоне когда-то учился на архитектора, но никогда не имел практики, тем не менее стал строительным подрядчиком и преуспевал в своем бизнесе, чему, несомненно, помогал тот факт, что он был отцом Софи Лорен. Однако, когда она выступила в прессе, обвиняя его за страдания и несчастья в детстве, он решил подать на нее в суд. На предварительном слушании дела в Риме судья однако решил, что утверждения Софи в прессе "не кажутся настолько серьезными, чтобы подорвать репутацию истца". Отозвав иск, Шиколоне решил защитить себя в статье, которую он продал другому немецкому журналу. Он утверждал, что не оказывал Ромильде и девочкам финансовой помощи только потому, что в трудные военные годы у него самого не было денег. Опровергая рассказ Софи, будто ей и Марии пришлось ходить по Поццуоли босиком, он утверждал, что каждый год платил за пару обуви для каждой из них. "Софи очень привязана к матери и так и не простила меня за то, что я не хотел жениться на Ромильде, — говорил Шиколоне. — Мария сделана совершенно из другого теста. Она не похожа на Софи, и я счастлив этому. Она тактична и нежна, как настоящая дочь". Софи была глубоко оскорблена этой статьей, однако воздержалась от дальнейшей публичной перепалки. Она сказала одному из друзей: "Если мой отец когда-либо снова захочет меня видеть, ему придется пойти в кино и купить билет, как любому другому зрителю". Тем временем Чарли Чаплин пригласил Софи и Марлона Брандо провести выходные дни в его поместье в Вевей в Швейцарии, чтобы познакомить их с окончательным сценарием "Графини из Гонконга" и обсудить планы работы. После обеда в первый вечер Чаплин проиграл запись некоторых отрывков музыкального сопровождения к фильму, которое он сочинил сам, и продолжил тем, что исполнил все эпизоды, изображая всех основных персонажей. "Во время этого представления, — вспоминала Софи, — годы свалились с него, как одежда. Он все еще имел гибкость и грацию танцора. Очарованная, я смотрела с восторгом за быстрыми движениями его тела, наблюдала за его жестами, как он работает руками и ногами, за живостью и красноречивостью глаз, выразительностью рта и вообще мимики лица". Брандо явно меньше поддался обаянию мастера. Он клевал носом, и в конце концов голова его опустилась на грудь. Софи была взбешена, однако Чаплина, казалось, это не сильно расстроило. Он отыгрался позже, сказав Брандо, что тот слишком толстый и должен постараться сбросить по крайней мере четыре килограмма ко времени начала съемок. "Юниверсал пикчерс" заплатила за аренду жилья, и Софи получила сдвоенные апартаменты, выходящие на лондонскую площадь Гросвенор. Это жилье должно было стать ее домом на три месяца. Вскоре Понти собирался присоединиться к ней. Чтобы воспользоваться преимуществами кинематографического бума, который переживала Великобритания, он учредил новую компанию под названием "Бриджиз-филмс" (английское слово "бридж" и итальянское "понти" на обоих языках обозначает "мост") и продал свой первый проект "МГМ". Хотя Софи не была занята в этом фильме, именно она подала Понти идею о нем, когда прочитала статью в журнале о новой разновидности британских знаменитостей — модных фотографах, таких как Дэвид Бейли и Терри Донаван, и их бешеном стиле жизни. Она предложила сделать фильм об этом мире. Понти недавно отклонил сценарий Микеланджело Антониони, поэтому он спросил режиссера, не заинтересуется ли тот этой идеей. Антониони, который жил в Лондоне со своей давней пассией Моникой Витти, пока она снималась в "Скромной Блэз", уже успел познакомиться с этой средой. Он с удовольствием согласился написать сценарий и стать режиссером фильма, который был бы его первой работой на английском языке. У Софи тем временем появились первые стычки с Чаплиным, что произошло, и не удивительно, во время примерки одежды и пробы грима. Обедневшая графиня большую часть фильма проводит в шелковой пижаме или в одежде, которую она одолжила у своего друга миллионера, однако Чаплин настаивал на чем-нибудь более соответствующем ее персонажу. Он напомнил Софи, что героини "Огней большого города" и "Новых времен" носили довольно потрепанные платья. Чаплин отправил своих помощников в несколько универсальных магазинов и наконец остановился на варианте довольно невзрачной одежонки стоимостью около девятнадцати долларов. "Когда Чарли показал ее Софи, я подумал, что с ней сейчас произойдет что-то ужасное — такое было у нее выражение лица, — вспоминал продюсер Джери Эпштейн. — Он объяснил ей, что по замыслу у ее героини нет ни цента. Однако до Софи, которая привыкла быть дорогостоящей и эффектной звездой, это не доходило. В следующий раз она звонила уже из Парижа и предупредила нас, что собирается заказать одежду от Кристиана Диора. Так это все и продолжалось". До этого Чаплин никогда не снимал фильмы в цвете, поэтому у него не было соответствующего опыта работы с гримом. Когда Софи появилась на репетиции в своем обычном, хотя и вряд ли обыкновенном для большинства, боевом раскрасе, он пришел в ужас. "Иди и умойся, — приказал Чаплин. — Мне не нравится эта татуировка". Софи повиновалась, но, когда вернулась, сказала Чаплину: "Я чувствую себя, словно голая". Он ответил, что, напротив, она выглядит даже еще более красивой, однако попросил актрису что-нибудь сделать с ее прической. "Это слишком великолепно. Каждая прядка на своем месте, слишком безукоризненно", — заявил он. Софи запустила пальцы в свои волосы, проделала какие-то манипуляции и спросила: "Так вам больше нравится?" Чаплин кивнул утвердительно. Однако, когда через минуту он отошел, она вернулась в гримерную и снова причесалась так, как ей нравилось. Когда начались съемки, Софи продолжала играть с ним в ту же игру, однако вскоре отказалась от нее, так как появились гораздо более важные проблемы. После того как Чаплин познакомил ее с оператором Артуром Иббетсоном, Софи предельно мягко постаралась объяснить, как им следует вести себя, чтобы во время съемок она чувствовала себя удобно. Можете называть ее сумасшедшей неаполитанкой, но она считает, что ее профиль слева более подходит для комедий, а правый для драм. Поэтому, когда король комедий занимает место режиссера, она хочет, чтобы он показывал ее профиль только слева или анфас, слегка повернутый влево. Начались трудности и с Марлоном Брандо, который арендовал роскошную квартиру в лондонском районе Белгравиа и привез с собой двух приятелей: Кристиана Маркуа, французского актера, по слухам, его любовника, и Эстер Андерсон, молодую актрису с Ямайки, которая училась актерскому мастерству у его преподавательницы Стеллы Адлер. Прибыв в декабре, чтобы вкусить радости лондонской жизни, Брандо к началу съемок был на грани изнеможения. Съемки начались 24 января 1966 года. Рано утром в этот день актер позвонил Джери Эпштейну и заявил, что он болен и не может прийти. Чаплин, который сам только что перенес грипп и не очень хорошо себя чувствовал, воспринял эту новость очень спокойно и сказал Эпштейну: "Я не Господь Бог, и, если он болен, пусть болеет". Они начали без Брандо, и в течение трех полных дней снимали сцены, в которых были заняты Софи и сын Чаплина, актер Сидней, игравший роль партнера Брандо по бизнесу. На четвертый день они намеревались перейти к сцене в бальном зале, для которой требовалось две сотни статистов и который должен быть снят в течение двух дней, так как место в студии заранее забронировали для другого фильма. Брандо поклялся, что обязательно примет участие в этом эпизоде. "В восемь тридцать утра, — вспоминал Джери Эпштейн, — прибыли Софи и Чарли, чтобы начать репетиции. Прошло два часа, Марлона нет. Чарли был на грани взрыва. Это действует так деморализующе, когда две сотни людей толкаются по залу в ожидании съемок, пьют чай, едят сэндвичи, играют в карты, а грим между тем начинает "плыть". Наконец поступило сообщение, что Марлон вышел из дома и находится на пути в студию. Чарли шагал по комнате, словно зверь, загнанный в клетку, присаживаясь на секунду, нервно стуча пальцами по столу. Софи сказала: "Когда явится Марлон, вам следует его выгнать. Вы не должны позволять ему вести себя таким образом". Чувствуя, что Софи подбивает Чаплина на взрыв, Эпштейн попросил ее не вмешиваться. Он не хотел скандала на глазах у всей массовки. Неожиданно сообщили, что Брандо находится в гримерной и готов сниматься. "Через несколько мгновений он вышел на съемочную площадку, словно невинный маленький мальчик, — вспоминал Эпштейн. — Чарли обрушился на него, как торнадо. Он схватил Марлона за руку и сказал: "Слушай, ты, сукин сын, отныне ты работаешь на Чарли Чаплина. Если думаешь, что ты пуп земли, садись на следующий же самолет и убирайся в Голливуд, мы обойдемся без тебя". Софи сидела, наблюдая за этой сценой с улыбкой Моны Лизы на лице, по словам Эпштейна, который подозревал, что она получала удовольствие от этого зрелища как компенсацию за проигрыш сражения с Брандо за место в списке исполнителей. "Марлон превратился в маленького мальчика, который оправдывается перед большим папой. Он весь вспотел и съежился, пытаясь защититься, — рассказывал Эпштейн. — Чарли оборвал его и сказал: "Слушай, я старый человек, но прихожу сюда вовремя. С сегодняшнего дня ты будешь работать на площадке каждый день, с восьми тридцати, как и я". Марлон кивал, тараща глаза. После этого, даже если гулял до утра, он прибывал пунктуально, переодеваясь для роли в лимузине, который вез его из Лондона на студию "Пайнвуд". Так как у Софи уже сложилось отрицательное впечатление о Брандо с того времени, когда он инспектировал картины в ее гримерной и посоветовал ей обратиться к психиатру, естественно, ни о какой любви между ними, когда они начали работать вместе, говорить не приходилось. Возможно, если бы не Чаплин, события развивались бы по-другому. Однако Софи обожала Чаплина, а Брандо презирал его, уже поэтому две звезды не могли быть друзьями. Для Софи Чаплин стал еще одним "играющим" режиссером, как Де Сика, но более властным. Он заранее проигрывал сцену и требовал, чтобы она в точности повторила ее, в отличие от Де Сика, который разрешал немного импровизировать. Он ничего не оставлял на волю случая и даже инструктировал Софи в течение двух часов, как надевать бюстгальтер шиворот-навыворот, что предусматривалось в одном из комедийных эпизодов. Многие сотрудники, которые работали на съемочной площадке и наблюдали, как Чаплин репетирует с Софи и Брандо, считали, что он гораздо лучше передает характеры главных героев, чем они. Чаплин говорил им, где встать, сколько шагов сделать, сколько тактов отсчитать в уме, прежде чем повернуться. "Это самая легкая картина, которую я когда-либо делал. Чарли все делал сам", — говорил тогда Брандо. Конечно, саркастически. В душе он негодовал. Методы Чаплина не оставляли ему выбора. Позже Брандо описал себя в этой работе как простую марионетку в руках режиссера, назвав Чаплина "самым большим садистом, которого я когда-либо встречал. Это был эгоистический тиран, пытающийся сэкономить каждый грош. Он нападал на людей, когда они опаздывали, и постоянно зудел, чтобы все работали быстрее". Возможно, негодуя на Софи из-за того, что она спешила выполнить каждый каприз Чаплина, на протяжении всех съемок он относился к ней довольно грубо и часто выкрикивал: "А вот идет Софи Лорен", когда она шла к съемочной площадке. Он рассказывал своему другу, что пристрастие Софи к итальянской кухне делает ее дыхание "тяжелым, как у динозавра".