Нет. Нет. Обнаженная разгоряченная кожа на мне пахла мятой… О Боже, это был он. Мой желудок взбунтовался, и я сглотнула, пытаясь удержать воду, пока тяжелое тело прижимало меня к себе. Его шепот у моего уха привел меня в бешенство. — На этот раз у нас будет много времени, и никто не услышит твоих криков. Я все равно закричала. Так громко, как только могла. Боролась. Мои руки напряглись, пытаясь справиться с неподвижными цепями. Он был слишком силен, а я — как связанная тряпичная кукла, жалкая и слабая. Не в силах освободиться. Не в силах сделать больше, чем заставить его еще больше возбудиться от борьбы. Я чувствовала, как его член набухает и подрагивает, когда он терся о мою задницу. Его бедра прижимали меня между ног, как стволы деревьев. — О, Господи, да, ты лучше, чем обещала Алекса. Настоящий боец. — Он поцеловал меня в шею, его язык скользнул по моей плоти к плечу. Он обвел и поцеловал это место, а затем сильно укусил. Я вскрикнула от боли, когда его зубы впились в мою кожу, и мое тело напряглось. — Ты знаешь, что я трахал твоего парня в этой же кровати. Он тоже кричал. — Я захлебнулась желчью, поднявшейся в горле, и уткнулась лицом в подушку. — Он дрался, как ты, по крайней мере, первые несколько месяцев. А потом… потом, думаю, ему это понравилось. Особенно ему нравилось, когда я опускался на него. Конечно, это было после того, как он позаботился обо мне. Нет. Рем. Нет. Вот почему. О, Боже. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Рем. — Ты тоже перестанешь бороться со мной. И тогда нам придется попробовать новые… вещи. — Он лизал мое ухо, его дыхание было тяжелым, словно из-за его веса ему было трудно дышать. От громкого треска мы оба дернулись, но мне некуда было деваться, и я не видела причины, но слышала ее. — Отвали от нее. — В голосе Рема было столько ярости, что его едва можно было различить. Тяжесть спала. — Кто, черт возьми… Господи, ты же мой мальчик. Посмотри на себя, совсем взрослый. — Да, а ты — дядя Бен, ублюдок, который на этот раз умрет, умоляя меня о пощаде. Восторг и страх обрушились на меня, как парад фейерверков. Это было облегчение от того, что он здесь, а затем ужас от того, что если он здесь, то, возможно, он тоже в плену. — Ключ. В ящике тумбочки. Расстегни ее цепи. — Я не могла его видеть, но яд в его голосе заставил бы любого сделать то, что он сказал, даже если бы у него не было никакого оружия. — Сейчас же! — Я услышала, как захлопнулась дверь. Режущий металл упал с моих лодыжек, затем с запястий, и первое, что я сделала, — свернулась в клубок, прижав колени к груди и обхватив их руками. Это было защитное и инстинктивное чувство, как будто моему телу нужно было почувствовать себя самим собой после двухдневной разлуки. — Кэт. Тебе нужно встать. — Я закрыла глаза, позволяя его голосу струиться по мне, как прохладной воде. — Кэт. Сделай это сейчас, детка. Иди в ванную и закрой дверь, — приказал Рем. Тишина. Никто не двигался. Тогда я распрямилась, подняла голову и стала искать его в комнате. Тишину нарушил придушенный всхлип, вырвавшийся из моего горла. Он стоял, не держа в руке ничего, кроме ножа, и в его налитых кровью глазах была смертельная тьма. И это было ужасающе. Он был страшен и прекрасен одновременно. В его глазах не было ничего, кроме холода, ледяной холод исходил от каждой части его тела, когда он медленно сканировал меня. Его руки словно пробежались по моей коже, и от его холодного взгляда по коже побежали мурашки. — Иди в ванную и не выходи, пока я не скажу. Я кивнула, соскользнула с кровати и медленно отступила от Бена — по крайней мере, так его все называли, и я подозревала, что в этом месте никто не использует свои настоящие имена. Глаза Рема были устремлены на пятидесятилетний голый кусок дерьма. В его глазах читалась ненависть к Бену. Она была всепоглощающей. Побуждающей. Словно прорвало плотину, и вся боль, которую он испытал от рук этого человека, открылась в его глазах. Ненависть. Чистая ненависть, настолько глубокая, что она могла идти только в одну сторону. Я стояла в дверях, боясь оставить Рема, боясь закрыть дверь и заставить его исчезнуть. Он даже не взглянул на меня, когда сказал: — Открой все краны. Его каменно-холодный голос все еще порхал по моей коже, словно крылья бабочки. — Рем. — Его глаза по-прежнему были прикованы к Бену. — Я люблю тебя. Что бы ни случилось. Я заметила легкую непринужденность в его поведении, которую никто бы не заметил, кроме меня. Я могла. И я точно знала, что он собирается сделать с Беном, и это не имело значения. Ему нужно было это знать. Бен заслуживал наказания за то, что он сделал с Ремом и многими другими за эти годы. — Ты любишь эту шлюху? — Бен рассмеялся, но это был неловкий звук с легкой дрожью. Он боялся Рема. Как и должен был. — Это все, кто он есть. Шлюха. И ему это нравилось. Он выкрикивал мое имя, когда… — Закрой эту чертову дверь, Кэт, — крикнул Рем. Я захлопнула ее и включила краны на полную мощность. Я села на пол как можно дальше от двери. — Я разорву тебя на части, маленький ублюдок. — И я позволю тебе попытаться. Но знай, что ты умрешь за то, что сделал со мной и с Кэт. — Голос Рема был ровным и медленным, каждое слово произносилось с явной угрозой. Когда начались крики, я зажала уши руками. Глава 25 Прошло немало времени, прежде чем крики Бена превратились в умоляющие стоны, и наконец наступила тишина. Не двигаясь, я свернулась калачиком, положив голову между ног и обхватив себя руками. Я чувствовала его руки на своих руках, его запах окружал меня, успокаивая, когда я вдыхала его. А потом он оказался вокруг меня. — Детка. Это было все, что требовалось. Этот знакомый нежный голос погрузился в меня. Я яростно обхватила его руками. — Рэм. О боже. Рем. Он погладил меня по голове и зарылся лицом в мою шею. До этого момента я никогда не чувствовала себя как дома. Дело было не в месте, а в человеке, который создавал дом. И я не сомневалась, что Рем — мой. — Прости меня. Я думала… Я должна была знать. Я должна была доверять тебе. — Всю боль я причинила нам тем, что не верила в него. — Шшш. — Он отстранился, а я не хотела этого. Я хотела, чтобы он вечно держал меня в своих объятиях. Но он настаивал, быстро стянул с себя футболку и надел ее мне на голову. Затем он зажал мою голову между ладонями, чтобы убедиться, что я в сознании и слушаю, потому что теперь я рыдала безудержно. — Улики были довольно убедительными, детка. — Он погладил меня по щеке большим пальцем. — Я не доверял себе. Я знал, что никогда не поступлю так с тобой, но… проснуться вот так. Не помня. Все эти поганые воспоминания об этом месте… они ударили по мне, и я не мог нормально думать. Меня тошнило от мысли, что я так с тобой поступил. Я целовала его губы, нос, щеки. — Ты не сделал этого, Рем. Боже, я люблю тебя. И я хочу выбраться отсюда и показать тебе, насколько сильно. Может быть, мы поедем в коттедж на некоторое время и… — Нет. Пока нет. Хорошо? — Он притянул мою голову к своей груди и поцеловал в макушку. — Мы не можем пока уехать. Еще немного. — Рем, нам нужно уходить отсюда. — Я хотела поднять на него глаза, но он прижал мою голову к своей груди, и я прислушалась к ровному ритму его сердцебиения. Это успокаивало, словно я укуталась в свое любимое одеяло. Он просунул свою руку в мою и слегка сжал. — У нас есть время. Как ты себя чувствуешь? Ноги в порядке? — Они в порядке, не сильно напрягались, лежа на кровати почти два дня. — Я попыталась отшутиться, но тело Рема напряглось, и он крепче обхватил меня руками. — Кто это… кем он был? — Я без тени сомнения знала, что Бен мертв. — Просто больной ублюдок, которому нужен страх, чтобы он мог расслабиться. Теперь все кончено, детка. — Рему пришлось жить все эти годы, зная, что этот человек разгуливает на свободе, причиняя боль другим. Тюремного заключения было недостаточно для такого человека. Рем был так молод… Бен заслужил все, что Рем с ним сделал. — Алекса… она безумна, Рем. Он кивнул. — В детстве она была одержимой и жестокой. Я подозреваю, что именно из-за нее исчезли многие животные в нашем районе. Но она пыталась защитить меня, даже в двенадцать лет. Она противостояла отцу и умоляла его не спускать меня вниз. — Он сделал паузу. — Она держала меня за руку до самой двери, ведущей вниз. Отец не пускал ее дальше, и тогда она целовала меня в щеку, сжимала мою руку и говорила, что все будет хорошо. — Он покачал головой и вздохнул. — Никогда не было хорошо. Даже когда она стояла и ждала меня, когда я возвращался, иногда настолько избитый, что меня приходилось нести. Ленни был непреклонен в том, чтобы его клиенты не оставляли шрамов. По его словам, он хотел сохранить мой невинный вид. Чтобы оплата была больше. — Я подавила всхлип, желая, чтобы он прекратил, но зная, что ему это необходимо. — Александрия выхаживала меня, а к понедельнику я возвращался в школу, и все снова становилось нормально. Неделя за неделей повторялось одно и то же, пока наконец не прекратилось. Алекса думала, что это она вымолила прощение, но на самом деле долг моей матери был выплачен, и Ленни, на удивление, сдержал свое слово. Я кивнула. Однако это не делало его хорошим человеком. Он два года торговал ребенком. — Ей тогда было четырнадцать, и это была уже не маленькая девочка, пытающаяся спасти своего героя, а девочка, желающая сделать героя своим. — Его руки сжались вокруг меня, и он сделал несколько глубоких вдохов. — Я никогда не был гребаным героем, и уж тем более ее. Я ненавидел ее за то, что она сделала. Мне не нужна была ее помощь.