– Неразбериха! – фыркнул Туча. – Схватились некоторые. Но вроде как Соляк. Он держит. А хочет за всю Пересыпь. У него за то до меня базар. – Соляк? – Таня вспомнила, что этот вор появился в авторитете недавно. – А ты что? – А я за что? Пусть может. За сейчас то время, что до всего момент! И до какого-то швицера завшивого Соляка… – снова горько вздохнул Туча – в бессчетный раз, – как была заваруха за два месяца, когда до туда пострелялись, так оно и висит за Соляком. А до него уже зубы скалят. Много желают морды свои засунуть, как до горшка с кашей, а делать ни за как. Оно до того горько, шо нет порядка в городе, шо хоть за волком вой! Как был Японец, вспомнить любо-дорого. А до сейчас? Вот ты мине за то скажи! – посмотрел он на Таню. – Город шо одеяло, на куски рвут, за всеми не углядишь. А будешь углядывать – кровь людская потечет шо твоя юшка! Плохие времена. Задохлые времена. Шо тебе сказать… И она прекрасно понимала слова Тучи. Закончился тот железный порядок, который твердой рукой поддерживал Японец. Хаос принес разрушение не только общества, но и бандитского мира. И на этих обломках стали произрастать ядовитые сорняки склок, предательства, алчности и зла, которые вырвать можно было только с корнем, то есть с кровью. – Да ты зачем до миня пришла? – вдруг очнулся Туча. – Живешь-то как? – Скучно мне жить, Туча, – теперь пришла очередь Тани вздыхать, потому что сказала она абсолютную правду. – Шо за так? А Натулька? – Я плохая мать, Туча, – горько вздохнула Таня, – я оказалась плохой матерью. – Алмазная, не гони волну! – Туча нахмурился. – Шо ты за себя обговариваешь? До куда воздух запускаешь? Мать ты за всех тех курей лучше будешь, шо над ребенком как квочки квохчут! Ты то, шо надо, ребенку дашь! Миру научишь! Жисть – она не песня с сахаром. Ты-то лучше других знаешь. – Я-то знаю, – Таня пожала плечами, – а меня кто миру научит? Скучно мне жить! Все оно от скуки, не так, как должно, как было. Ты лучше меня знаешь. – Ты за швицера борзого своего? – прищурился Туча. – И за него тоже, – покорно кивнула головой Таня. – Не так все должно было быть в моей жизни, Туча. Не так. – Она смотрела с такой печалью, что Туча снова вздохнул. Даже если бы хотел он утешить свою подругу, то не смог бы. Лучше всех остальных он понимал, что Таня заигралась в рискованную игру. Но и то понимал, что такой утешитель в бедах, как скользкий и сомнительный Мишка Няга, может быть опаснее самого откровенного палача. – А я ведь к тебе по делу пришла! – вдруг встрепенулась Таня, улыбнувшись через силу. – Из-за подруги своей, Цили. – А шо за Цилю? Шо с ее чекистом? – Туча был отлично осведомлен обо всем. – Ты не знаешь, кто рыбаков за Фонтаном пострелял? – прямо спросила Таня. – Муж ее дело это расследует. И за домом их уже следят. Знать хочу, чья лапа здесь тянется. Может, ты знаешь? – Контрабанду делят, – вздохнул Туча, – то Паук. – Паук? – Таня стала слушать внимательно. – Ну, – начал Туча, – Паук до контрабанды давно лапы шарит. За после того, как контрабанда полгода ни под кем ходила, Паук сигареты к рукам прибрал. На амбаре за Жеваховой горой стал их печатать и за контрабанду водить. Многие недовольны были. Паук – он швицер. В общак деньги не платит, да за красных корешится, песья морда. Ходят слухи, что племянница его до одного из комиссаров переехала жить. Комиссару шесть десятков стукнуло, а сопле всего шестнадцать. Так она им вертит, как хочет. Вот Паук этим и пользуется. Он эту девку из деревни специально привез и под большевика подложил. А теперь всю контрабанду к рукам прибрать хочет. Рыбаки – его работа, точно. Деньги ему отказались платить. Я хочу убрать Паука, но не знаю как. Не придумал до того. Но обязательно скумекаю, – Туча стукнул кулаком по столу. – Не будет ему жирного куска. Я уже и склад его за Жеваховой горой палил. Не помогло. Надо дальше кумекать. А мозги другим заняты. Сама видишь, – развел он руками. – Думаешь, это люди Паука за домом Цили следят? – уточнила Таня. – А кто еще? Ты ей передай там, шоб не высовывалась! Бо Паук – он гадина. Недаром кликуху такую ему дали. Давить гада нужно – и всё. Стукнули двери. В «Канители» появились какие-то люди. Тане не хотелось мешать Туче. Поцеловав в щеку старого друга, она ушла, думая о его словах. Воспоминание. Настойчивое воспоминание из прошлого билось в ней, и появилось оно в нужный момент – отличным дополнением к словам Тучи. Таня уже слышала о Пауке. Именно о нем и было ее воспоминание… Мишка Няга жил в отдельном флигеле виллы на Французском бульваре, стоявшем в глубине двора. Где-то через две недели после бурного развития их отношений он вручил Тане ключ от него, сказав, что она может приходить к нему, как к себе домой. Таню это доверие тронуло. Мишка казался искренним, вручая этот ключ, и Таня его взяла. С тех пор она часто оставалась у Няги по ночам. Это была роскошная вилла, конфискованная большевиками у какой-то из знатных семей. Представители семьи давным-давно были в Париже, а по мраморным ступенькам их дачи теперь топали сапоги большевистских солдат. Дачи на Французском бульваре имели самые богатые и знатные семьи – место это было невероятно престижным, и вся дорога по обеим сторонам была застроена рядами элегантных особняков. Вот и вилла, где жил Мишка, была такой же элегантной. В глубине обширного – правда, теперь уже запущенного, сада лестница вела прямиком к морю. А из окон особняка было слышно, как по ночам плещутся волны. На самом деле Мишка был хранителем виллы. От парадных покоев у него был ключ, и в первый же вечер он устроил Тане экскурсию, провел по всем комнатам. Они даже остались ночевать в спальне, которую сдавали гостям и где лечился от ранения Котовский. Однако ночь в этой спальне произвела на Таню гнетущее впечатление. Она не сомкнула глаз, мучаясь, как на раскаленной решетке. А почему, и сама не могла объяснить. Но утром, набравшись храбрости, заявила Мишке, что больше никогда не хочет ночевать в этой комнате. И Няга, как всегда, не осмелился ей возразить. Сам Миша жил во флигеле для прислуги, в глубине сада, за домом, в уютной деревянной пристройке. И от нее было еще ближе до моря, чем из самого особняка. Это был маленький домик, состоящий из двух уютных небольших комнат и кухни. Флигель был оборудован со всеми удобствами – там была даже ванна, что было делом совершенно немыслимым для прислуги. Но, несмотря на такую роскошь, Таня не любила здесь бывать. Она вообще не любила Французский бульвар. Заброшенные павильоны кинофабрики, мимо которых шла дорога вдоль бульвара, вызывали в ее памяти череду мучительных воспоминаний. Таня вспоминала о своем киношном прошлом, о Вере Холодной, которую так и не смогла спасти, о казни Петра Инсарова – с каким достоинством и как красиво он встретил смерть… Эти тени прошлого вставали каждый раз перед глазами Тани по обеим сторонам дороги, когда она ехала в пролетке или в трамвае, который запустили по Французскому бульвару. Они, эти воспоминания прошлого, выходили из мрака и молча смотрели на нее, и под взглядом этих призраков с Тани слетали все остатки уверенности, приобретенной с таким трудом. Но допустить Мишку в свою квартиру она не могла – Таня скрывала эту связь и от Иды, и от Цили. А потому ей приходилось ездить на Французский бульвар. В ту ночь она осталась у Мишки во флигеле. У нее раскалывалась голова, и она рано заснула, несмотря на то, что Мишка сидел в гостиной, и в пламени затухающего камина рассматривал какие-то старые журналы, еще царского времени. Таня просто диву давалась – и откуда он их только брал? К своему удивлению, она обнаружила, что ее любовник любит читать. Это было абсолютно неслыхано для цыгана из табора, каким привыкла считать его Таня! Впрочем, сам Мишка тщательно скрывал это редкое умение – читать и писать – от всех. Но Таню не так-то легко было провести! И, обнаружив, что Мишка не только отлично читает, но и весьма грамотно пишет, она призвала его к ответу: откуда? – Меня научил старый священник, – сильно смутился Мишка, но в конце концов сдался: – Я к нему ходил. Наш табор стоял под Кишиневом. И там священник был, церковь поблизости. – Но почему он тебя учил? – удивлялась Таня. – Умным считал. Говорил, что если учиться стану, далеко пойду. Но я не учился, – вздыхал Мишка. – Ты же пишешь без ошибок! – Таня была поражена, случайно прочитав письмо Мишки к одному из комиссаров. – Да, это так, – Няга забрал у нее письмо. – И читаешь… Газеты, книги, журналы. Я ни разу за всю свою жизнь не видела вора, который любил бы читать! – А я вообще отличаюсь от всех остальных, – фыркнул Мишка, но было видно, что по какой-то непонятной причине ему не понравились слова Тани. – Я не читать, я лошадей люблю. Я ведь к Котовскому так и попал, из-за конницы. – Как это? – заинтересовалась она. – Наш табор в Бессарабии стоял, под Аккерманом, и у нас был самый лучший табун во всей Бессарабии. Ну, я и помог Котовскому добыть лошадей. – В Бессарабии или под Кишиневом? – Аналитический ум Тани сразу цеплялся за несоответствия. – И там, и там… Да везде, – Мишка пожал плечами и быстро перевел разговор. И он продолжал читать. Все чаще сидел в гостиной, листая старые журналы, которые приносил пачками. И проводил за этим занятием часы. Сон Тани был некрепким, поэтому она почти сразу услышала раздраженные голоса и открыла глаза. Мишки рядом не было. Он еще не ложился. Таня удивилась. Потянувшись к изящным серебряным часикам – подарок самой себе, – она увидела, что сейчас четыре часа ночи. Со стороны двери слышались гневные голоса. Один принадлежал Мишке, другой – мужской, но тонкий и визгливый, был ей незнаком. Голоса звучали одновременно, поэтому слов нельзя было разобрать. Судя по интонации, шла ссора, и ссора серьезная. Таня поднялась с кровати и накинула на плечи теплую шерстяную шаль. Она решила выйти. Но, едва приблизилась к дверям, столкнулась с входящим Мишкой. Он сжимал кулаки. Волосы его были взъерошены, а глаза горели недобрым огнем. Увидев ее на ногах, Няга сразу накинулся: – Зачем ты встала? Шпионишь за мной? – Уймись! – Тане была неприятна его вспышка. – Очень мне надо за тобою шпионить! Вы так орали, что меня разбудили. – Что ты слышала? – схватив Таню за локоть, Мишка резко притянул ее к себе. Хватка у него была железная, она почувствовала боль. – Пусти! – Таня попыталась вырваться, но не тут-то было. – Ты совсем с ума сошел? Пусти немедленно, ублюдок! – Извини, – Мишка выпустил ее руку, – просто этот гад меня довел. Вот и срываюсь на тебе. – Кто он? – Паук, – Мишка тяжело вздохнул. – Паук? – переспросила Таня. – С Пресыпи. Он мне палки в колеса ставит. Нескольких человек из-за него потерял. Лезет к морю. – Контрабанда? – Таня прекрасно понимала суть их войны. – Именно! Но он не получит, что хочет. Идем спать! – резко отозвался Мишка… Теперь Таня вспомнила тот разговор и решила отправиться на Французский бульвар, обо всем расспросить. Глава 7 Рыжак. Изящная статуэтка. Старуха из обоза. Возвращение Зайдера Таня отодвинула щеколду на скрипучей калитке и почти сразу столкнулась в дверях со щуплым рыжеволосым мальчонкой лет семнадцати по кличке Рыжак. Это был неизменный адъютант Мишки – смышленый, расторопный паренек с лучезарной улыбкой, со светло-серыми глазами и такой озорной россыпью солнечных веснушек, что Тане всегда было радостно на него смотреть. – Подобрал в одной деревне, – рассказывал Мишка его историю, – родители его умерли, а он, мальчонка совсем, рядом с мертвыми в хате сидел. Малец, нечесаный, грязный. Я и взял себе. С тех пор он всегда со мной. Название села даже не помню. Давно это было. – Но он же не цыган? – удивлялась Таня.