– Нелегко, когда у тебя все есть, правда? – Она показала на картины, мебель середины века, книжные полки. – Вам никогда не бывает совестно, что это досталось так просто, что родители поднесли нам все на блюдечке с золотой каемочкой? У меня вновь сдавило в груди. Захотелось честно сказать, что было тяжело, что всю жизнь я пытался не повторять путь родителей, ненавидел их ничтожные устремления, готовность покорно смириться с посредственностью. Потом задумался о ее золотой каемочке. Насколько богата наша праведная леди Баунтифул? Что ей оставил Гарри? Большой ли у нее дом? – Да, – глубокомысленно кивнул я. – По-моему, надо всегда об этом помнить и… стараться что-то дать миру. Она тронула меня за руку. – Знала, что вы поймете. Я потому и выбрала такую работу. Эндрю пилит меня, что не устроюсь, как он, в коммерческую компанию, но я бы там страдала. Я всегда защищала жертв несправедливости, тех, кто не может сам за себя постоять. Она покачала головой и снова глотнула кофе. – Вы пишете книги. Тоже своего рода щедрость – надо выворачивать наизнанку душу. – Да, без этого никак. – Сейчас над чем-нибудь работаете? Я предложил ей сигарету. Она отказалась. Закурил сам. – В общем, да. Роман о Лондоне, иммигрантах, бездомных. О современном положении в стране, так сказать. Сплошное вранье. – У вас есть издатель? Не знаю этой кухни… – Вроде того… – Я откинулся на спинку и сменил тему: – Эндрю говорил, вы много занимаетесь благотворительностью? – В оргкомитетах разных проектов. Главный – «Найди Джесмин». Моя страсть. Эндрю тоже помогает. В каком-то смысле, средоточие всего, о чем я говорила. Джесмин не милая светловолосая малышка из обеспеченной семьи, как Мэдлин Макканн. Ей было четырнадцать. Но все равно еще ребенок. И заслуживала не меньше внимания со стороны полиции и СМИ. А никому и дела не было! – Вы молодец, что восстановили справедливость, – произнес я с фальшивой заинтересованностью. Она взяла со стола зажигалку и повертела в руках. В свете лампы на черном фоне блеснули серебряные буквы «Диптик». – Слышала, вы ужасный ловелас. Сама не знаю, что я здесь делаю… Я опешил. – Неправда. – Что неправда? – Не ловелас. – Эндрю говорит, вы дурной человек. – Да что вы! Надо же… Не понимаю, о чем это он… – Плохо обходитесь с женщинами. Неуважительно. – Так и сказал? Под ее пристальным взглядом я изобразил сонную улыбку и добавил: – Может, пока просто не встретил ту самую? Она провела пальцем по краю кофейной чашки на колене, собирая пенку, и облизнула его – вспышка белого на розовом. Глаза смотрели на меня в упор. Заигрывает? Маловероятно. И все же я был странно польщен. (Коли так, несмотря на все сказанное, она меня хочет…) – Мне пора, – произнесла она, не двигаясь с места. Что я терял? Чуть подвинул ногу, едва заметно разворачивая плечи в ее сторону. Она быстро встала, накинула пальто, застегнула пуговицы, обернула тело ремнями сумки. Отстранилась. У двери подъезда я неуклюже ее поцеловал. Не рассчитал с виски – мокрые губы угодили в уголок ее рта. Она уперлась ладонями мне в грудь. Я чувствовал их тепло сквозь рубашку. Влечение или сопротивление? Буквально сантиметр в сторону, палец, просунутый между пуговицами – и все стало бы понятно. Но я сомневался. Чувствовал, как напряжены ее локти, руки. И почти вздохнул с облегчением, когда она вырвалась. К моему удивлению, на следующий день она позвонила. Собственно, услышав ее голос, я даже привстал, ища взглядом оброненную помаду или забытый шарф – какую-то причину неожиданного звонка. Говорила на ходу, судя по частому дыханию. Сказала что-то про «пометить в ежедневнике». Я представил, как она прислоняется к стене и вытаскивает из сумки огромный органайзер. Оказалось, приглашает на чай. В субботу, если удобно. Фиби хочет «выведать» журналистские секреты. Может, подкину ей для тренировки какую-нибудь работенку. Следовало бы отказаться. Вечер не удался. Но приглашение тешило самолюбие. К тому же скользнула ленивая мысль о Фиби. В общем, я согласился. Глава 4 Она жила в Клапхеме, в небольшом высоком георгианском доме на достаточно оживленной улице. По соседству была настоящая помойка: входная дверь выкрашена в яркие растаманские полоски, в бурьяне торчит перевернутая магазинная тележка, из окна на втором этаже орет рэп. Дом Элис претендовал на своеобразную обшарпанную элегантность: серые облупившиеся перила с шишечками наверху, чугунные вазоны с жухлыми останками прошлогодней герани, пустая коробка «Риверфорд», ждущая, когда ее сменит свежая еженедельная партия экологически чистых овощей. Дверь открыла девушка с маленьким овальным лицом в обрамлении длинных крашеных прядей. Коротенькие джинсовые шорты поверх черных колготок и огромных размеров вязаный кардиган. Завидев меня, она обернулась в сторону лестницы на второй этаж. – Мам!.. – И, обращаясь ко мне, добавила: – Войдете? Я проследовал за ней по коридору и спустился по ступенькам в кухню: плита фирмы «Ага», сосновый стол, склянки с приправами, запах выпечки, нарциссов и явная чесночная нотка. Полосатый кот при моем появлении вышел вон через специальную дверцу, а рыжий лабрадор на вельветовой подстилке потянулся, медленно поковылял в моем направлении, виляя хвостом, и ткнулся мордой мне в пах. Я отстранился и сел за стол. В доме царила тишина, если не считать отдаленного шума телевизора и приглушенного уханья баса у соседей. Фиби стояла у плиты, теребя кольцо в носу. Она была ненамного младше Полли, моей последней пассии, но я чувствовал исходящее от нее презрение. Возможно, виной тому – моя кожаная куртка. Или кеды. (Я сильно сомневался насчет своих новых белых «конверсов».) Не то чтобы я особенно расстроился. Она мне тоже не приглянулась. В меру симпатичная, но волосы осветлены кое-как, а брови выщипаны в высокие тонкие дуги. Полубродяжка-полушлюха. Не мой типаж. Я попытался завязать беседу: – Ты Фиби? Едешь изучать филологию в Лидсе? Хороший факультет? Она наклонила голову и ответила с неестественной вежливостью: – Надеюсь. Так я слышала. – Говорила она медленно, точно с пожилым родственником, и в конце каждого предложения закрывала рот, будто проглатывая слова. – Пока туда не добралась. Пес все еще тыкался мне в брюки. Я отпихивал его коленом. – Ну, времени предостаточно. – Мама сказала, вы учились в Кембридже с дядей Эндрю. Они вспоминали вчера вечером. «Дядя Эндрю»? «Вчера вечером?» Мне стало не по себе. – А где она? Фиби подошла к лестнице. – Мам!.. Мам!!! Он пришел! Мгновение тишины, а потом отдаленный возглас и приглушенные тяжелые шаги. – Уже? Что ж ты не сказала! Луис, выключи ради бога телевизор! Последние гулкие шаги по ступенькам, и в кухню ворвалась Элис. Узкие штаны, серебристо-серая спортивная куртка на молнии и карамельные угги. В ушах сережки, как крошечные многоярусные люстры. Волосы рассыпаны по плечам. – Пол! Спасибо, что выбрался! Вся движение и свет. Стремительно подошла и отпихнула пса. – Дэннис, фу! Не приставай к человеку! – Поцеловала меня в обе щеки. – Фиби, ты поблагодарила Пола за то, что он пришел? – Угу. – Ну, тогда сделаю чай! А вы пока поболтайте! Мы с Фиби переглянулись. Оба явно считали, что уже достаточно поболтали. Под ложечкой похолодело от страха, что меня вот-вот выведут на чистую воду. Я скрыл смущение, с важным видом допекая Фиби расспросами о планах в журналистике, и толкнул короткую и значительно более искреннюю речь о закате газетной индустрии и конкуренции на рынке труда. Элис вытерла руки о полотенце. – Фиби хотела постажироваться после выпускных в школе. Да, Фиб? – Да, хотела бы, – отозвалась та, все так же нарочито четко выговаривая слова. – Вы поможете? – Постажироваться где?