Он усмехнулся, добавив: — Теперь слишком старый, чтобы драться. Теперь просто Медведь. Чандрэ фыркнула, но не потрудилась ответить. Теперь она сидела напротив него, вытянув ноги перед собой, поскольку она не могла сидеть со скрещенными, как остальные. На ней были те же армейские штаны и майка, что она носила на улице, но без куртки, ботинок, носков и плотной фланелевой рубашки, что она надевала для защиты от холода ночной пустыни. Луриаал дала ей эту рубашку, но она выглядела мужской, так что Чандрэ подозревала, что она принадлежала кому-то из людей. В подземной постройке уже было жарко. Стены состояли из брёвен, покрытых глиной. Дверной проём и ступени, ведущие на нижние уровни восьмиугольной постройки, состояли из высушенных на солнце глинобитных кирпичей. Дыра в потолке находилась прямо над открытым огнём — квадрат, через который Чандрэ видела крошечные точки звёзд, хотя теперь они затмевались дымом от горячих углей внизу. Вокруг огня лежали раскалённые камни, светившиеся почти белым. Чандрэ наблюдала, как человек ещё старше Макса выливает черпак воды на один из этих горячих камней, порождая шипение и водяной пар. Другой человек, сидевший рядом, пихнул её в руку и передал слегка помятую металлическую кружку. — Пей, — сказал он. В отличие от Макса, у него почти не было акцента. И всё же он, похоже, посчитал, что она не говорит по-английски. Он стал жестикулировать рукой, изображая процесс питья из жестяной кружки. — Пей всё, светящиеся глаза. Слегка вздохнув, Чандрэ несколько секунд посмотрела на жидкость, помедлив, чтобы по привычке понюхать. Что бы там ни было, пахло плохо, как плесень, которую обмакнули в лошадиный навоз. Мужчина снова пихнул её. — Пей всё, — он опять изобразил процесс. — Всё. Пора. Пробормотав себе под нос короткую молитву на прекси, Чандрэ вздохнула, затем залпом осушила кружку, запрокинув голову. Поначалу она не ожидала ничего, кроме дурного запаха и вкуса, но когда она опустила подбородок, по ней ударила волна головокружения. Когда сидевший рядом мужчина протянул руку, она отдала ему кружку. Улыбнувшись ей, он кивнул, затем налил себе кружку этой субстанции из бурдюка из коровьей шкуры и тоже выпил залпом. Чандрэ наблюдала, моргая от дыма и пара, как он передал бурдюк с дурно пахнущей жидкостью следующему человеку в круге. Она осознала, что была здесь единственной женщиной. Она также была единственной видящей. Отбросив этот факт, она настроилась ждать. Но её разум рассматривал вероятность, что эти люди обратятся против неё — может, по привычке. Она пожалела, что не потрудилась добыть себе нож или другое оружие. Конечно, они отобрали у неё всё оружие, когда Луриаал и остальные впервые наткнулись на неё в пустыне. Деклан всё равно потребовал бы этого, если бы Луриаал сама этого не сделала. Вытерев пот со лба, Чандрэ уставилась на бело-красные угли в костре. Она не ожидала, что что-то случится. Человеческие организмы были слабыми. Что бы они ей ни дали, скорее всего, доза недостаточно сильна, чтобы как-то на неё повлиять. Но в киве стоял жар и сильная влажность. Она уже просидела здесь слишком долго. Старик рядом теперь вообще не смотрел на неё, а уставился прямиком в огонь. Его карие глаза отражали золотистое и красное пламя. Что-то в его неподвижности нервировало Чандрэ. От пара она начала испытывать клаустрофобию. Её майка насквозь промокла от пота. Каждый вдох ощущался горячим и влажным в её лёгких, отчего казалось, будто она тонет. Чандрэ отодрала майку от влажной кожи, пытаясь вызвать какое-то движение воздуха, но тут ничего не было. Может, так они собирались её убить. Накачать наркотиками. А потом задушить влажным воздухом и запахом своих тел. Они с самого её детства хотели её смерти. Однако она не могла уйти. Она не могла выбежать отсюда. Больная нога ей не позволит, даже если она захочет. Они помогли ей спуститься по лестнице, забрали трость. В любом случае, Чандрэ подозревала, что они этого и хотели. Если она уйдёт, это послужит дополнительным доказательством. Доказательством, что она зло. Доказательством, что она несёт в себе «тёмный дух», о котором говорила Луриаал, когда они её нашли. Тот же дух был причиной, по которой старые червяки делали жест защиты от зла, когда видели её. Как будто она была чумой. Как будто что-то в ней было заразным. Она посмотрела на огонь, и на долю секунды зрение сыграло с ней шутку. В клубящемся белом пару она увидела танцующих духов — мужчину, держащего перья; его руки были покрыты перьями, он шаркал ногами вокруг костра, а его голову покрывала гигантская маска птицы. Чандрэ сморгнула пот с глаз, и человек-птица исчез. Теперь она мало что видела. В глубине души ей хотелось закричать. Жёсткий узел душил её, давя на грудь. Она хотела прокричаться, орать и рыдать в ту дыру в крыше. Этот крик казался более давним, чем Лэнгли, чем события в тех зданиях, которые она не помнила и не хотела помнить. Это казалось давнее её сознательной памяти, первобытным в своей ярости, бездонным в своём горе. Она хотела умереть. Пар клубился, ослепляя её, искажая её зрение. Всюду вокруг неё был свет. Золотистый свет, сиявший вместе с углями на дне костра. Она видела света людей, сидевших с ней вокруг костра. Она вообразила, будто слышит, как они напевают вместе с мужчиной в маске орла, но в подземном помещении царила тишина, если не считать шипения пара и потрескивания костра. Старая рука взяла черпак, вылила ещё воды из деревянного ведёрка, послав ещё больше облаков пара, заставляя Чандрэ задыхаться от горячего влажного воздуха. Её руки липли к бокам, её ноги и босые ступни потели на земле. Она умрёт здесь. Она умрёт. Возможно, это и было той услугой, что оказал ей старик. Она закрыла глаза… Капитулируя перед этим подарком. Глава 41. Тигрица — Она слишком тёмная, — сказал крепко сложенный мужчина, трогая пальцами её подбородок, поворачивая лицо то в одну сторону, то в другую. — Её глаза слишком странные. Она слишком выделяющаяся. Нахмурившись, он посмотрел на мужчину, стоявшего рядом, в тени дерева с толстыми ветками, увитого зелёными лианами. У второго мужчины была аккуратно постриженная чёрная бородка, большие, красивые карие глаза и светлая золотистая кожа. Он носил тюрбан, подходивший по цвету под эту кожу, и у тюрбана имелось драгоценное украшение с пером, приколотым к месту над его глазами. На нём была надета самая прекрасная курта, что девочка видела в своей жизни. Материал цвета павлиньих перьев и золотой листвы сиял даже в тени сада, где они стояли. От него хорошо пахло. Он пах цветами — гардениями, розами и лимонным льдом — в отличие от мужчины, который трогал её сейчас и пах в основном потом. Его дыхание представляло собой тошнотворную смесь кофе, сладостей и сахара. — Ты не мог найти другую? — спросил потный мужчина на хинди, всё ещё трогая её лицо пальцами. — Она не вызовет симпатии у англичан. Она слишком экзотична. Они не подпустят её достаточно близко, чтобы она была эффективна. Она же чёрная как африканка! Её владелец, мужчина, который привёл её с собой в сад богача, улыбнулся. У него были седые волосы, длинная седая с каштановым борода и тёмные глаза, которые могли казаться добрыми и даже сострадательными, когда он того хотел. Он был одет в орехово-коричневую курту с красными штанами — простая одежда в сравнении с шёлком цвета павлиньих перьев у другого мужчины, но вещи были сотканы из отличного хлопка, украшены замысловатым зелёным и золотым шитьём спереди. Он не имел королевских кровей, но и бедняком не был. Его также, похоже, не тревожили слова крепко сложенного мужчины. — Она особенная, — заверил седоволосый мужчина, опустив тяжёлую ладонь на её плечо. Когда она обернулась и посмотрела вверх, то увидела, как он одним пальцем дотронулся до места под глазом, открыв его пошире и улыбнувшись белыми зубами. — У неё есть способности видеть. Девочка увидел, как оба мужчины вскинули брови и переглянулись. Седоволосый мужчина улыбнулся шире, своей самой располагающей улыбкой. — …Она может попасть в те места, куда не пройти никому из нас. Она умеет убеждать. Она умеет очаровывать. Они подпустят её достаточно близко. Поверьте мне в этом. Вы не найдёте никого лучше моей маленькой коричневой воительницы. Она детёныш тигра. Она сделает работу. Два других мужчины переглянулись во второй раз. Их удивление от слов её хозяина сменилось скептицизмом. Девочка чувствовала, как этот скептицизм шёпотом витает вокруг неё, словно к её телу прикасаются десятки крохотных пёрышек. Говорить о «способности видеть» было нормально для йогов и мистиков из ашрамов и храмов. Но ненормально для чернолицых девочек с животными глазами. И всё же она чувствовала, что они отчаялись.