Казалось, прошло много времени, прежде чем он оборвал поцелуй, но я всё равно потянулась к нему, почти негодуя, когда он отстранился. Если он заметил, я не видела этого на его лице. Ревик посмотрел на меня, всё ещё тяжело дыша, и его глаза остекленели. Я чувствовала, как ему хочется потрахаться. Я чувствовала, что каждая часть его света притягивает меня, желает этого, хочет попросить меня об этом. Я ощущала там уязвимость, остаточные сомнения после стычки с Джемом. Я чувствовала, как он сомневается в себе из-за того, что вмешался и вытащил Джема из палатки. — Эй, — я погладила его лицо и подбородок, покрывая поцелуями его горло. — Эй, не надо. Он перешёл черту. Ты, может, и утратил спокойствие, но едва ли можно сказать, что тебя не провоцировали. Он покачал головой, стискивая зубы. — Мне плевать на него, — грубо сказал он. — Мне похер на него, Элли. Я сам перешёл черту с тобой. Мне не стоило так поступать. Мне стоило оставить вас в покое. — Ну, ты мог бы оставить меня в покое, — признала я, по-прежнему гладя его кожу. — Я всё равно была в процессе выпинывания его, — всматриваясь в его лицо и наблюдая, как он избегает моего взгляда, я нахмурилась. — Ревик. Ты не помешал какому-то интимному разговору между мной и Джемом. Он меня разбудил. Если честно, он до чёртиков напугал меня. Я вообще его не чувствовала и… — А звучало всё весьма интимно, — грубо сказал он. — Пожалуй, ты пришёл в неудачный момент… — Элли, я был неправ, вмешиваясь. Я поступил неправильно, подслушав, и я поступил неправильно, вмешавшись. Я был неправ, ясно? Мне надо было хотя бы спросить, хочешь ли ты моей помощи. — Я не возражала, — сказала я. — Я знала, почему ты так сделал. Я понимаю, ладно? Ревик покачал головой, прищёлкнув языком. — Не превращай это в нечто благородное, — пробормотал он. — Это не была какая-то рассудительная защита тебя… моей беременной жены. Я слетел с катушек и напал на него. Я почувствовал угрозу, потому что другой мужчина признавался в любви моей жене, и я напал на него, Элли. Я умолкла, всматриваясь в его лицо. Я не хотела спорить с ним об этом. Я также знала, что в некотором отношении он прав. С другой стороны, я понимала, что он наверняка до сих пор видит в подслушанных словах то, чего там не было. Какой-то части меня хотелось поправить его, заставить отпустить то, что он, по его мнению, подслушал. В то же время, учитывая то, что мы собирались сделать, это наверняка не имело значения. Когда Ревик так и не посмотрел мне в глаза, я убрала волосы с его лица, отбросив их за его плечо. Я пропускала пряди через пальцы, вновь осознавая, какими длинными они сделались. Его плечи казались мне такими широкими. Я видела, как по утрам он за неимением спортзала с оборудованием делает отжимания и подтягивания. Я видела, что он и на лодке Атвара старался тренировать свои мышцы и поддерживать тело в оптимальном состоянии, даже посреди океана. Массируя его плечо и грудь, я другой рукой обвила его шею. — Я сказала ему, что ребёнок не от него, — произнесла я. — Вот и всё. Думаю, это единственное хорошее, что вышло из этой встречи, — фыркнув, я взглянула в его лицо. — Признаюсь, я немного рассердилась, что никто ему не сказал. Теперь кажется логичным, что он психовал из-за всей ситуации, думая, будто я лишаю его родительских прав. Ревик кивнул, всё ещё не глядя на меня. Я чувствовала вопросы, шепотками сновавшие в его свете. Я чувствовала там и злость, но она не казалась адресованной мне. Во всяком случае, «злость» могло быть не подходящим словом для того, что я чувствовала. Смятение, раздражение, боль, сожаление. Я чувствовала угрызения совести в той его части, что всё ещё считала его ответственным за это. — Я и ответственен за это, — сказал он отрывистым тоном. Я покачала головой, мягко щёлкнув языком. — Ревик. Мы это обсуждали… — Нет, — он покачал головой. — Твой отец прав. Я прав. А ты здесь не права, жена, — он лёг обратно на постель, запустив пальцы в свои волосы, чтобы убрать их с лица. — Здесь ты не права, Элли. Глядя на его профиль, я со вздохом сдалась. — Ладно. Я не согласна, но ладно. Последовала очередная пауза. Я видела, как Ревик закрывает глаза на несколько секунд. — Я знаю, что мне нужно увидеть, — сказал он. — Я этого не хочу, но нам надо посмотреть на это. Нам надо посмотреть на всё… и нам нужно сделать это в первую очередь. Потом мы можем вернуться назад и посмотреть на другие вещи, если хочешь, или если кто-то из нас почувствует, что в других частях нашей совместной жизни осталось что-то незавершённое… но, думаю, нам нужно посмотреть на это и только потом делать всё остальное. Он повернул голову, лежавшую на коровьей шкуре, и его прозрачные глаза смотрели серьёзно. — …Я хочу посмотреть на это, пока у нас не закончилось время. Изучая его лицо, я медленно кивнула. Я была рада, что в этот раз он не сказал «пока мы оба не погибли», но я знала, что он имел это в виду. Мы оба знали, что он имел это в виду. Но на сей раз я смогла посмотреть этой правде в глаза, не разозлившись. Прильнув к его боку, я положила голову на его грудь, закрыв глаза. На сей раз он не спрашивал. Он даже не говорил мне, что собирается сделать. С другой стороны, пришёл его черед показывать первым. Ревик почти нежно притянул меня в свой свет и разум, возвращая в ночь больше года назад в Бангкоке, где мы вместе находились на крыше жилого здания, откуда открывался вид на остатки человеческого города. Освещённый бассейн и джакузи источали пар на уровень ниже места, где мы сидели в окружении большинства наших друзей, за столом с едой, алкоголем и свечами. В то время мы знали, что это наша последняя ночь вместе — возможно, мы увидимся ещё не скоро. Как и сегодняшняя ночь могла стать нашей самой последней ночью вместе, если события пойдут не по плану. Почувствовав его там, видя, как сцена разворачивается вокруг меня, я не противилась. Возможно, там жило смирение, но я подчинилась и этому тоже, открыла свой свет, позволила ему забрать меня в ту ночь, за несколько часов до того, как я проснулась на крыше того же жилого здания и обнаружила, что мой муж ушёл. Прогремел выстрел… Мои глаза распахнулись. Я лежала там, тяжело дыша, как парализованная, силясь перевести дыхание и глядя на мерцающий свет органического yisso-факела, который по-прежнему торчал в держателе у двери. Закрыв глаза, я обхватила рукой живот, стараясь дышать, втягивать достаточно кислорода в лёгкие. Образ головы той маленькой девочки, разлетевшейся от выстрела, всё ещё отдавался отголосками в моём сознании. Я снова застонала, не желая видеть Лили в личике той малышки, в её свете, но в то же время не в силах не видеть этого — точно так же, как Ревик видел Лили в секундах перед её смертью. Испытывая тошноту от боли, от парализующей боли, нацеленной на всё и ни на что, я могла лишь лежать там, с усилием втягивая каждый вдох в лёгкие. Следование за Ревиком через его время с Менлимом, сколько бы времени мы ни провели там, напоминало пребывание в аду. Мне казалось, что я видела слишком много, что я видела и чувствовала больше, чем моё тело, свет или разум могли принять и переварить за такой короткий отрезок времени. Он трахнул Чарли. По какой-то причине это шокировало меня сильнее, чем череда других, с которыми он перепихнулся, пока был заперт в Запретном Городе. Я чувствовала, что она пыталась облегчить его состояние. Я чувствовала её сострадание к нему, её чувство вины из-за того, что делали со мной, когда я жила в тех стенах. Конечно, она знала, кто он. Она знала, кто его жена. Я закрыла глаза, испытывая почти всепоглощающее горе. Она была одной из моих немногих настоящих друзей, пока я жила там в Запретном Городе. Я знала её дочь, пусть и поверхностно. Она была моложе, когда я знала её, но я все же была с ней знакома. Я помнила её стеснительную улыбку, и то, как она просила раскрашивать с ней картинки, как она держала меня за руку, пока мы гуляли по садам за апартаментами наложниц. Мысль о том, что маленькая дочка Чарли мертва, что они обе теперь мертвы, казалась почти невыносимой. Я чувствовала, что Ревик на каком-то уровне знал, что мы с Чарли знакомы. Я чувствовала, что он не хотел знать. Я также чувствовала, как он отчаянно использовал это, чтобы соединиться со мной. К тому времени он поистине пребывал в отчаянии. На протяжении этих воспоминаний он испытывал ужас. Ужас из-за того, что потерял меня. Ужас из-за того, что потерял Лили. Он боялся, что никогда не сбежит, а это означало, что он также потерял свою жизнь… убил нас даже после того, как проиграл, уступив нас Джему, Дренгам, собственной неспособности перехитрить Менлима. Он не нашёл выход, когда лёг в постель с Чарли во второй раз. Он не нашёл ничего правдоподобного, что можно было бы использовать и убедить Менлима подсоединить его к сети. Он не нашёл правдоподобной черты, которую можно было бы переступить, чтобы Менлим забыл обо всех причинах, по которым не стоит подключать Ревика к сети.