— Есть хочу! — Интересно, подадут ли настоящий обед? — поинтересовалась мисс Огилви. — Я впервые на похоронах с тех пор, как живу здесь; даже не знаю, что она решит. Пожалуй, надо присесть… — Никому нет дела, если тетя Фэнни останется у себя в комнате, — пробормотала тетя Фэнни. — Передайте жене моего брата, что я присоединюсь к ней после ужина. — И я впервые на похоронах. — Эссекс встал и лениво потянулся. — От них в сон клонит. Как думаете, старуха заперла джин ради такого случая? — На кухне полно, — отозвалась мисс Огилви. — Для меня самую капельку, спасибо. — Все закончилось, — объявила миссис Хэллоран. Она стояла позади инвалидного кресла мужа, глядя ему в затылок безо всякой цели. В прежние времена, еще до того как мистер Хэллоран навечно занял место в инвалидном кресле, миссис Хэллоран с трудом контролировала выражение лица и жесты, однако теперь, когда он не мог резко обернуться, миссис Хэллоран была с ним любезна (предусмотрительно занимая место за спинкой кресла). — Его больше нет, Ричард. Все прошло как надо. Мистер Хэллоран заплакал — впрочем, не первый раз: с тех пор как до него дошло, что второй молодости ему не видать, он плакал часто и охотно. — Единственный сын, — прошептал мистер Хэллоран. — Да… Миссис Хэллоран поджала пальцы, чтобы не барабанить ими по спинке: не стоит суетиться в присутствии больного, прикованного к инвалидному креслу — нужно проявлять терпение. Она беззвучно вздохнула. — Постарайся держать себя в руках. — А помнишь, — спросил Хэллоран с дрожью в голосе, — когда он родился, мы велели звонить в колокола на конюшне? — Верно, — с энтузиазмом подхватила миссис Хэллоран. — Я могу распорядиться, если хочешь. — Пожалуй, не стоит, — ответил мистер Хэллоран. — В деревне нас не поймут. Нельзя потакать сантиментам за счет общественного мнения. Не стоит, пожалуй. Да и вообще, — добавил он, — Лайонел их не услышит. — Теперь, когда его больше нет, нужно назначить управляющего имением. — Лайонел совсем не справлялся. Когда-то с моей террасы был прекрасный вид на розовый сад, а теперь я вижу лишь живую изгородь. Я хочу, чтобы ее срезали, тотчас же! — Не волнуйся так, Ричард, тебе вредно. Ты всегда был хорошим отцом. Я распоряжусь, чтобы изгородь подровняли. Мистер Хэллоран пошевелился, глаза снова наполнились слезами. — А помнишь, я хотел сохранить его кудряшки? Миссис Хэллоран надела на лицо печальную улыбку и вышла вперед. — Дорогой, тебе вредно волноваться. Я знаю, Лайонел любил тебя больше всех на свете. — Нет, так не годится, — возразил мистер Хэллоран. — У Лайонела есть жена и дочь; нельзя ставить отца на первое место. Орианна, ты должна с ним поговорить. Скажи ему, что я этого не потерплю! Его главный и единственный долг перед женщиной, на которой он женат, и перед милой крошкой. Скажи ему… Он нерешительно умолк. — Так это Лайонел умер? — неуверенно переспросил мистер Хэллоран. Миссис Хэллоран переместилась за спинку кресла и позволила себе устало закрыть глаза. C усилием подняв руку, она мягко опустила ее на плечо мужа. — Похороны прошли весьма достойно. — Помнишь, когда он родился, мы велели звонить в колокола? Миссис Хэллоран тихонько поставила бокал и перевела взгляд с Эссекса на мисс Огилви. — А тетя Фэнни спустится к десерту? — Добавив последний штрих к сегодняшнему безоблачному счастью, — съязвил Эссекс. Миссис Хэллоран устремила на него пристальный взгляд. — На подобные замечания, — произнесла она, — Лайонел счел бы необходимым напомнить, что вам здесь платят не за иронию, а за реставрацию фресок в столовой. — Орианна, милая, — возразил Эссекс с фальшивым смешком, — уж вас-то я никак не подозревал в забывчивости! Фресками занимался предыдущий молодой человек, а я составляю каталог для библиотеки. — Лайонел не различил бы, — заметила мисс Огилви и порозовела от смущения. — Но заподозрил бы, — добавила миссис Хэллоран. — Там у дверей тетя Фэнни, я слышу ее кашель. Эссекс, впустите ее, а то она сама ни за что не решится. Эссекс картинно распахнул дверь. — Добрый вечер, тетя Фэнни! Надеюсь, сегодняшняя траурная атмосфера вам по душе? — Не стоит за меня беспокоиться. Добрый вечер, Орианна, мисс Огилви. Право, не утруждайтесь. Вы прекрасно знаете, что на тетю Фэнни не стоит обращать внимания. Орианна, я с удовольствием постою. — Эссекс, — распорядилась миссис Хэллоран, — принеси тете Фэнни стул. — Уверена, что молодому человеку это в тягость, Орианна. Я привыкла сама о себе заботиться, уж ты-то знаешь. — Эссекс, бокал вина тете Фэнни. — Орианна, я пью только с равными. Мой брат Ричард… — …отдыхает. Он уже пообедал и принял лекарство. Ничто не помешает тебе увидеться с ним вечером, обещаю. Да сядь ты уже наконец! — Я не привыкла подчиняться приказам, однако ты теперь здесь хозяйка, судя по всему… — Так и есть. Эссекс… — Миссис Хэллоран поудобнее расположилась в кресле, откинув голову на спинку. — Желаю слышать, как вы попусту растратили свои юные годы — только самое скандальное! — Тропа становится все прямее и у´же, — произнес Эссекс. — Годы наступают, тропа сужается как острие ножа, и я ползу вперед, хватаясь за соломинку, а годы сдавливают бока и смыкаются над головой… — Не слишком-то скандально, — поморщилась миссис Хэллоран. — Боюсь, у молодого человека не было так называемых «преимуществ» в жизни, — заметила тетя Фэнни. — Не всем повезло вырасти в роскоши — уж ты-то знаешь… — Статистика говорит сама за себя, — продолжил Эссекс. — В двадцать, когда время казалось бесконечным, мои шансы умереть от болезни сердца были один к ста двенадцати. В двадцать пять, когда меня впервые охватила неразумная страсть, шансы умереть от рака были один к семидесяти восьми. В тридцать, когда дни и часы начали сокращаться, шансы умереть из-за случайности равнялись один к пятидесяти трем. Теперь же мне тридцать два, тропа сужается с каждым днем, и шансы умереть от чего угодно равняются один к одному. — Очень глубокомысленно, — резюмировала миссис Хэллоран, — однако по-прежнему не скандально. — Хорошо… Итак, мисс Огилви хранит в правом верхнем ящике комода, под платками, эбонитовую шкатулку, украденную из музыкальной комнаты. В ней покоятся записочки, которые Ричард Хэллоран писал ей четыре года назад — хотя, пожалуй, некстати об этом упоминать теперь, когда он прикован к инвалидному креслу. Каждый вечер оставлял ей записку под большой голубой вазой в холле. — Боже правый! — воскликнула мисс Огилви и побледнела. — Она вовсе не это подразумевала под «скандальным»! — Не волнуйтесь, мисс Огилви, — улыбнулась миссис Хэллоран. — В качестве библиотекаря Эссекс привык шпионить за всеми. Он развлекает меня весьма занимательными историями, и его информация всегда оказывается верной. — Момент истины, — сухо заметила тетя Фэнни. — Вульгарно и непристойно — я и тогда говорила, и сейчас скажу. — Я бы ни за что не осталась… — начала мисс Огилви. — Ну конечно, остались бы! — добродушно откликнулась миссис Хэллоран. — Ничто не заставило бы вас двинуться с места. Нет, ваша ошибка заключалась в другом: вы думали, что сможете «подвинуть» меня. Проще говоря, типичная ошибка тети Фэнни. — Отвратительно и неуместно, — отозвалась тетя Фэнни. — Орианна, с твоего позволения я удалюсь. — Допивай вино, а Эссекс позабавит нас еще чем-нибудь скандальным. — Тропа сужается с каждым днем, — повторил Эссекс, ухмыляясь. — Интересно, помнит ли тетя Фэнни, как однажды выпила шампанского на дне рождения Лайонела и спросила меня… — Боюсь, мне сейчас станет дурно, — перебила его тетя Фэнни. — Ну так и быть, позволяю тебе удалиться, — снизошла миссис Хэллоран. — Эссекс, я вами недовольна! Ну ладно тетя Фэнни, но вы-то должны быть вне подозрений! Фэнни, если тебе хочется устроить сцену, сделай одолжение и поскорее: я хочу прогуляться перед вечерней игрой в нарды, а мой распорядок дня и так безжалостно нарушен. Мисс Огилви, вы допили вино? — Ты собираешься играть в нарды? — удивилась тетя Фэнни. — Сегодня? — Теперь это мой дом, как ты справедливо заметила. Не вижу причины, почему бы не сыграть. — Как это вульгарно, — поморщилась тетя Фэнни. — В доме траур! — Уверена, Лайонел подождал бы умирать, если бы знал, что похороны помешают моим нардам. Мисс Огилви, вы уже допили? — Миссис Хэллоран поднялась. — Эссекс? Некоторый интерес представляет характер самого дома. Здание стоит на небольшом холме, и земля вокруг принадлежит семье Хэллоран. Со всех сторон территорию окружает каменная стена. Прежний мистер Хэллоран, отец Ричарда и тети Фэнни — в то время Фрэнсис Хэллоран, — ошарашенный свалившимся на него богатством, не придумал ничего лучше, чем создать свой собственный мир. По его замыслу, весьма туманно изложенному архитекторам, декораторам, землемерам, плотникам и каменщикам, этот мир должен включать в себя все. Внешний мир, оставшийся позади, использовался лишь для безжалостного разграбления и добычи предметов искусства, призванных украсить дом и окрестности. Помещения бесконечно ремонтировались и обставлялись, земля возделывалась с особым усердием. К изящному пруду перед домом прилагались лебеди. Кроме всего прочего, на территории находились пагода, лабиринт и розовый сад. Стены дома были окрашены в пастельные тона с изображением сатиров и нимф, резвящихся среди цветов. Также в интерьере имелось огромное количество серебра, золота, эмали и перламутра. Картины мистера Хэллорана не особенно интересовали, однако он уступил просьбе декоратора и повесил несколько штук. При этом настоял, чтобы его собственный портрет — мистер Хэллоран был человеком практичным и тщеславным — висел над камином в комнате, которую архитектор называл «ваша гостиная». Книги мистера Хэллорана тоже не интересовали, тем не менее он уступил под натиском удивленных взглядов архитектора и декоратора и обустроил библиотеку, должным образом оснастив ее мраморными бюстиками и десятками тысяч томов в кожаных переплетах; их привезли по железной дороге, внесли в дом коробку за коробкой, аккуратно распаковали и разложили по полкам специально нанятые для этого люди. Больше всего мистеру Хэллорану запала в душу идея солнечных часов. Их заказали из Филадельфии, в одной фирме с хорошими отзывами; мистер Хэллоран лично выбрал место в саду. Он смутно надеялся, что надпись — оставленная на усмотрение фирмы, они в таких вещах лучше разбираются — будет глубокомысленной, например: «Лови момент» или даже «За знаком знак чертит бессмертный рок перстом своим»[4], однако по воле неизвестного автора надпись на часах гласила «Что жизнь?»[5]. Мало-помалу мистер Хэллоран к ней привык, убедив себя, что ремарка относится ко времени.