Голос донесся как будто издалека. Вернувшись из воспоминаний, Сергеев нехотя ответил: – Как раз наоборот – никакой системы, Николай Павлович. Мы с Володей вконец издергались, пребывали в полной растерянности и не знали, чего ожидать при очередном появлении объекта. – Вот это хуже всего, – вздохнул тот, положив отчет на прикроватную тумбочку. Встав и оправив пиджак ладного костюма, кашлянул в кулак: – Ладно, Саша, пора мне. Дел еще сегодня невпроворот. Пожав Анисимову руку, Сергеев задал вдогонку последний и самый волнующий вопрос: – Николай Павлович, вы у Володи сегодня были? – Заходил. Разговаривал с главным врачом ожогового центра. Пока никаких изменений. – Значит, лежит под стеклянным колпаком? – Да, кажется, это называется «респираторная поддержка». Впрочем, я могу ошибаться. Совсем запутался в терминах главврача: волемические расстройства, венозный доступ, интубация, искусственная вентиляция… Байдуков лежит с закрытыми глазами, весь в иголках, системах… Промолчав, Сергеев тяжело вздохнул. – Да, Саша, и у меня мороз по коже от этой картины, – признался Анисимов. – Ну, довольно тебя расстраивать подробностями. Врач считает, что твой инженер выкарабкается. Все, пошел я. До встречи… * * * Как он перебрался с бесчувственным телом друга из задымленной станции в «Союз», – в памяти совершенно не отложилось. А ведь не только перебрался, но и закрыл за собой два люка и даже успел запустить на полную мощность систему вентиляции. Вероятно, это и спасло от гибели. Некоторое время Сергеев балансировал на грани, то впадая в беспамятство, то возвращаясь в реальность. Голова раскалывалась, мышцы не слушались. Когда сознание прояснялось, он понимал: нужно срочно отваливать от «Салюта» и отводить «Союз» на безопасную дистанцию. Но заставить подчиниться непослушное тело не мог. Наконец, очистив легкие свежим воздухом, он окончательно открыл глаза. В бытовом отсеке «Союза» было шумно. Во-первых, надрывался руководитель, постоянно вызывая «Орланов» на связь. Во-вторых, громко гудели электродвигатели вентиляции из-за забитых рвотными массами приемных сеток. Неподалеку, раскинув руки и ноги, парил Байдуков; кисти рук и голова были обожжены, на комбинезоне зияли тлевшие дыры. Конечно, надо было оказать другу посильную медицинскую помощь, но прежде Сергеев решил обезопасить корабль. Если на «Салюте» из-за пожара начнут взрываться воздушные баллоны, то пострадает и «Союз». И тогда возвращение на Землю будет под очень большим вопросом. Проскользнув в спускаемый аппарат, командир включил нужные системы, в одиночку произвел отстыковку «Союза» в ручном режиме и включил в работу рулевые и корректирующие двигатели. Отойдя от станции метров на двести, он зафиксировал корабль в одной точке и лишь после этого бросился помогать товарищу… * * * – …Двадцать второго октября в свой первый рейс отправился советский атомный ледокол «Сибирь», – торжественным голосом сообщил диктор. – Новое современное судно является третьим в мире ледоколом с ядерной энергетической установкой… Склонившись над журнальным столиком, Сергеев сидел в кресле и заканчивал работу над отчетом. Перед ним лежал последний и окончательный вариант сочинения. За пять дней, проведенных в НИИ космической медицины, он припомнил весь полет до мельчайших деталей. Припомнил и подробно описал на четырнадцати стандартных листах. Покончив с писаниной, Александр поставил внизу дату, подпись. Еще разок окинув взглядом свои труды, отодвинул стопку листов и удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Сегодня настроение было гораздо лучше, и тому имелось несколько причин. Во-первых, срок пребывания Сергеева в НИИ заканчивался. Он почти не пострадал в пожаре на станции, если не считать легкого отравления продуктами горения, и здешнее хождение по врачам являлось заурядной процедурой для любого вернувшегося с орбиты космонавта. Сдача анализов, кардиограммы, измерения, обследования – типовой набор углубленной медицинской комиссии, которую каждый, чья работа связана с космосом или небом, проходит как минимум дважды в год. Во-вторых, обнаружились позитивные сдвиги и в состоянии Володи Байдукова. Сегодня он был выведен из искусственной комы и впервые открыл глаза. Об этом в одиннадцать утра радостно сообщил по телефону Анисимов. В-третьих, Сергеев закончил отчет, который сегодня же будет переправлен членам комиссии. На его изучение уйдет два-три дня, после чего командира экипажа вызовут на заседание для устного опроса. Во время последней встречи Анисимов обмолвился о том, что комиссия в курсе происходившего на орбите, вины экипажа в аварии на станции не видит и полна желания докопаться до ее истинных причин. Улыбнувшись, Сергеев перевел взгляд на экран телевизора, где транслировался короткий новостной сюжет о новом пассажирском лайнере. – Сегодня совершил первый испытательный полет советский пассажирский самолет Ил-86, – глядя на космонавта, с гордостью сообщил диктор. – Четырехмоторный широкофюзеляжный лайнер спроектирован в конструкторском бюро Ильюшина и предназначен для эксплуатации на авиалиниях средней протяженности. Расчетная вместимость самолета – до трехсот пятидесяти пассажиров… * * * Отведя корабль на безопасную дистанцию, Сергеев занялся Байдуковым. Руководитель полетов надрывался, вызывая экипаж, а он осторожно высвобождал товарища из обгоревшего комбинезона и приговаривал: – Потерпи, Вовка. Подгорел чуток, но это не смертельно. Площадь ожогов – процентов десять-пятнадцать. Четвертой степени нет. В основном вторая и местами третья. Ничего, как-нибудь справимся. Терпи, брат. Терпи… Пребывая в полубессознательном состоянии, Байдуков изредка шевелил конечностями и стонал. Освободив пораженные места от ткани, командир смочил их прохладной водой, затем дал товарищу напиться, вколол два кубика аспирина и самое мощное обезболивающее средство, имевшееся в бортовой аптечке «Союза». В заключение обработал ожоги антисептиком и наложил слабые стерильные повязки. – Все, Володька, теперь до посадки, – сказал он, осторожно закрепляя друга в спальном месте бытового отсека. Нырнув в спускаемый аппарат, он схватил шлемофон с гарнитурой и наконец ответил взволнованному РП. Тот поначалу обрадовался, а узнав причину долгого молчания, дал команду готовиться к экстренной посадке. * * * Покинув ГНИИ авиационной и космической медицины, отдохнувший и посвежевший Сергеев прибыл в Звездный городок, где предстал перед членами высокой комиссии. Заседание проходило в кабинете Георгия Берегового – начальника Центра подготовки космонавтов. В кресле Георгия Тимофеевича расположился председатель комиссии Иван Дмитриевич Сербин – заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС. Рядом занимали места представители Военно-промышленной комиссии, Министерства обороны, Министерства общего машиностроения, Комитета по оборонной технике. Рядовые члены комиссии сидели напротив друг друга за длинным столом, где обычно во время совещаний устраивались подчиненные Берегового. Среди членов комиссии Сергеев узнал Берегового, Анисимова и еще двух человек, принимавших активное участие в подготовке полета. Поздоровавшись, космонавт замер возле двери. – Присаживайтесь Александр Станиславович, – кивнул на отдельно стоящий стул председатель. Сергеев шагнул к стулу, сел. – Как вы себя чувствуете? – последовал первый вопрос. – Спасибо, я абсолютно здоров. Перед каждым членом комиссии лежали копия его отчета, врачебные выписки и еще какие-то документы. Полистав отчет, Сербин попросил: – Расскажите о первом появлении так называемого «неопознанного объекта». – Мы с Байдуковым его не видели, – начал Сергеев. – Нас предупредили о его приближении из Центра управления полетом. Спустя минуту или полторы стала барахлить радиосвязь и отключилось основное освещение в рабочем отсеке станции. – А вы пытались установить визуальный контакт с объектом? – Да, конечно. Каждый раз, когда руководитель полетов предупреждал о его появлении и передавал нам приблизительные координаты с параметрами движения, мы перемещались к иллюминаторам и пытались рассмотреть объект. – И ничего не видели? – Ничего. – Разрешите? – обратился к председателю один из членов комиссии. – Да, пожалуйста, – кивнул тот. – Скажите, а ваше самочувствие никак не менялось во время приближения неизвестного объекта? – Пульс оставался в норме, – пожал плечами Сергеев. – Давление вроде тоже не изменялось. – Головных болей или беспокойства не ощущали? – Нет, никаких недомоганий мы не испытывали, а беспокоиться приходилось только из-за отказов. – Мы ознакомились с вашим отчетом. В нем все события изложены с предельной четкостью, – вновь принял эстафету Иван Дмитриевич Сербин. – Все, кроме последнего этапа. – Вас интересует посадка спускаемого аппарата? – удивился Сергеев.