– Я следователь Рязанского окружного суда Иван Васильевич Зазнаев и прибыл сюда, повинуясь служебному долгу в связи с убийством гувернера Вашего внука Григория Сергеевича Ведрова. Посему я должен задать ряд вопросов, в том числе и Вам, – представился следователь. – Мне? Помилуйте, а я тут причем? Если уж Ваш служебный долг обязывает задавать кому-то вопросы, то не могли бы Вы делать это где-то еще? Зачем беспокоить мою старость? – Сабанеева даже не считала нужным развернуться в сторону служителя закона. Зазнаев понял, что увещевать и взывать к гражданской сознательности бесполезно, поэтому он просто обошел капризную даму, взял стул и сел прямо перед ней. – Конечно, я могу задавать вопросы в своем служебном кабинете, тогда Вам придется отставить приятное времяпровождение и отправиться в Рязань. Согласитесь, это менее комфортно, чем ответить на мои вопросы прямо сейчас. Старуха затряслась от возмущения, но выражение лица следователя было таковым, что она решила не связываться. Поэтому чашка с недопитым чаем была оставлена в сторону, но чтобы этот юный нахал не возомнил о себе слишком много, рукам было найдено другое применение: с низенькой табуреточки на коленки была перенесена маленькая белая пушистая собачка, которую стали любовно поглаживать. – Итак, давно у Вас служит гувернер Ведров? – Мы его приглашаем только на лето. В остальное время года Павел живет в пансионате при мужской гимназии, а когда начинаются каникулы, мы приглашаем этого молодого человека: мальчиком некому заниматься, а если его оставить без пригляда, он будет бегать по всему дому и от него будет несносный шум. – Павел Ваш племянник? – Да, он сын сына моего старшего брата, сам брат преставился 15 лет назад, его жена умерла еще раньше, родители мальчика скончались три года назад, пришлось мне взять сироту к себе, я оплачиваю его учебу в гимназии, содержание в пансионате, нанимаю гувернера. Мне кажется, что свой христианский долг я выполняю сполна. – Вы были довольны работой Ведрова? – В целом да, он был вежлив, почтителен, Павлу тоже внушал соответствующее почтение, шума от детских игр почти не было. – Вы не замечали за Ведровым каких-либо пороков? – О каких пороках Вы говорите? Он был достаточно почтителен. – Может, он любил выпить? Пожилая дама с удивлением посмотрела на следователя: – Выпить? Если бы я заметила, что он выпивает, я бы тут же его прогнала. Если он будет пить, то может ослабить контроль за Павлом, тогда тот будет шуметь. Я даже не помню, чтобы он курил. – А что Вы скажете про дворника Жукова? Он давно у Вас служит? – Давно, его нанимал еще мой покойный супруг, как и большинство прислуги, которая есть в этом доме. Он умел это делать и умел всех заставить достойно отрабатывать свой хлеб. – То есть нареканий на службу дворника у Вас не были и пьяным Вы его никогда не замечали? – Молодой человек, неужели Вы думаете, что у меня нет других дел, как следить за работой дворника? Я за тем и плачу ему жалование, чтобы он сам выполнял свою работу, а не я за ним следила. – И сказать, общались ли дворник и гувернер, Вы тоже не можете? – Молодой человек, я еще раз повторяю, что мне нет дела до такой ерунды, я плачу прислуге деньги за работу и не собираюсь загружать себя мыслями, как они ее выполняют. «Понятно, кроме личного покоя тебя ничего не интересует, даже работу гувернера ты оцениваешь только по тому, как он не допускал шума от ребенка», – подумал Зазнаев, а вслух потребовал: – Вам надо перечислить всех, кто живет в доме кроме Вас и Вашего племянника. Я так понимаю, что в усадьбе проживают несколько Ваших родственников? – Да, собрались нахлебники на мою шею. – Давайте более конкретно. Тут я познакомился с Романом Семеновичем Петровским. Он тоже Ваш родственник? – Да, он мой племянник, только он сын моего младшего братца. Тот давно уже преставился. – Чем занимается Ваш племянник? – Он служит в столице в Министерстве путей сообщения, временами бывает очень достойный молодой человек, разговаривает всегда вежливо, каждое утро мне здоровья желает, не то что эта Настена. – Кто такая Настена? – Это его младшая сестра. Ветреная особа, к тому же дерзкая, как все молодые люди сейчас. – Сколько ей лет? – 17. Пора замуж выдавать, еще одна моя головная боль. Может, этим летом получится сплавить нахлебницу. – Все? – Есть еще Николай, он сын моего среднего брата. Тоже не самый удачный представитель рода Сабанеевых, закончил факультет восточных языков в университете в столице, долгое время мотался по стране, сейчас решил осесть у меня, утром выходит на улицу и руками разводит. Стыдоба, хорошо, забор высокий, никто не видит, – на лице пожилой дамы отразилось презрение к пустому занятию племянника. – Впрочем, мне уже немного осталось. Сколько я еще протяну на этом свете? Вот умру, пусть с ума тут без меня все сходят, – капризно добавила Сабанеева в качестве финальной реплики. Зазнаев распорядился позвать Настену и Николая. Настена, вертлявая блондинка, тоже не выражала сожаления по поводу гибели гувернера. – Я слышала, вроде его спьяну дворник зарезал, вот и поделом ему, будет знать, как пить с кем попало, – заявила она. – А он ранее пил, да еще с дворником? – попытался уточнить Зазнаев. – Мне нет дела до чужих выпивок, может и не пил ранее, тут решил напиться, – девица всем видом показывала, что ее абсолютно не волнует чужая смерть. Николай тоже не стремился обогатить следователя подробностями из жизни гувернера, дворника и вообще дома Сабанеева. – Я много лет провел на Востоке нашей страны, жил в Китае, а там не очень-то принято погружаться в дела других, – пояснил он. Но в чем он выразил сомнение, так это в том, что дворник и гувернер сели пить вместе: – Григорий добросовестный был, он с мальчиком много занимался, они практически неразлучные были, вместе на речку ходили, в городки играли. Вообще, его наняли исключительно для того, чтобы мальчик другим не мешал. Попытался поговорить следователь и с самим мальчиком. Павел был подавлен случившимся, скорее всего это был единственный человек, который по-настоящему огорчился смертью гувернера. – Он хороший был, никогда на меня не кричал, не обзывал. Даже если я и сделаю что-то не так, то он спокойно и строго мне объяснял, почему я неправ, что я сделал неверно. Доходчиво так. А еще с ним было интересно. Он все время что-то придумывал, книги интересные давал, в городки мы с ним играли, в лес ходили, он меня учил слушать звуки леса. – Какие звуки? – не понял Зазнаев. – Ну как птицы поют, ветер шумит, почти как у Майн Рида, – пояснил ребенок, шмыгая носом. Было видно, что он с трудом сдерживает слезы. – Хорошо, а вчера вечером ничего необычного не было? – Нет. – Вы в одной комнате спите? – У меня в комнате такой шкаф стоит, там вроде как вторая комната, там Григорий и ночевал. – Пошли, покажешь, – попросил следователь. Как это часто бывает в помещичьих семьях, для детской было отведено не самое лучшее помещение. На самом верхнем этаже небольшая комната, выбранная по принципу «чем дальше от покоев старухи, тем лучше», служила детской. Кровать, стол, книжная полка, за шкафом еще одна кровать и также маленький стол, стул и керосиновая лампа – все это представляло собой небольшой островок личной свободы двух молодых душ. Зазнаев осмотрел стол и вещи гувернера, сложенные в небольшой чемоданчик, задвинутый под кровать. Ничего необычного, недорогие, но добротные вещи: обувь, нижнее белье, канцелярские принадлежности. Книги по истории, географии, пара романов на немецком языке, все вполне легальное, никакой крамолы. Также никакого намека на вредные привычки: ни табака, ни бутылок с алкоголем. – Как вчера вечер прошел? – настаивал на подробностях Иван Васильевич. – Да как обычно. После чая мы обсуждали роман Жюль Верна «Таинственный остров». Григорий просил меня пересказывать, что я прочитал, спрашивал мое мнение о героях. Потом он мне сказал, чтобы я читал дальше, а сам сказал, что пойдет подышит воздухом, и вышел. Я уснул и больше его не видел. – А ранее он так выходил подышать воздухом? – Да, почти каждый вечер, иногда он возвращался быстро, иногда я уже засыпал, он приходил и выключал мне лампу. А тут утром я просыпаюсь, лампа погасла, но не потому, что ее выключили, а потому, что в ней керосин закончился, вот она и погасла. Я спустился вниз, а там уже Григория нашли и дворника нашего связали. Только я не верю, что это он Григория убил. Он не злой. Игрушки мне иногда помогал мастерить. «Интересно, хоть кому-то было дело до этого ребенка? Только гувернеру и дворнику мальчик был небезразличен. Ведь сейчас никому нет дела до его душевного состояния, убили фактически его друга», – подумалось Ивану Васильевичу. Все следственные действия были завершены, надо было возвращаться в город. Допросить дворника можно было не ранее следующего утра. Пока было ясно, что ничего не ясно. *** В свой кабинет следователь Зазнаев вернулся только к концу своего присутственного времени. Железманова он застал в мрачном расположении духа. – Ты что, обиделся, что я с собой на происшествие не взял? – спросил Зазнаев коллегу (уже пару месяцев они перешли на «ты»). – Да нет, я понял, что у тебя сроки по этому обвинительному акту горят, я тебе проект написал, вот читай, – в голосе Петра Андреевича мелькнула горделивая интонация. Он протянул другу пачку исписанной бумаги. – Спасибо, сейчас прочту, а чем ты тогда недоволен? – Да у меня полчаса времени осталось, и я тут дело одно прочитал, – он показал на тоненькую папочку с пожухлой серой обложкой. Если на службе выдавалось свободное время, то по совету Зазнаева Петр Андреевич читал старые уголовные дела. Что-то ему давал сам Иван Васильевич, а что-то молодой человек и сам откладывал, копаясь в судебном архиве. Порой это чтение производило сильнейшее впечатление. Так было и с этой тоненькой папочкой. – Ну как такое могло быть? – продолжал возмущаться Петр Андреевич. – Что тебя так встревожило? – не понял Иван Васильевич.