Презрительная усмешка Пег тут же исчезла. Пенелопа знала – у кузины на горизонте женихов не предвидится; ее слова попали точно в цель. За прошедшие месяцы она и забыла, что при дворе надо держать ухо востро. – Ты, наверное, ужасно скучаешь по дочери, – проговорила Марта. Пенелопа кивнула, вспоминая, с какой радостью вручила ребенка в надежные руки мистрис Шиллинг. После родов ее накрыла свинцовая туча отчаяния, словно из сердца полностью выкачали радость. Все валилось из рук, даже самые простые дела казались невыполнимыми. Она пробовала молиться, просить у Господа прощения за деяния, которыми навлекла на себя его гнев, однако ее вера истончилась, словно лист пергамента. Только благодаря неусыпной заботе милой Жанны ей удалось выдержать то тяжкое время. В противоположность мнению Пег, Рич обрадовался дочери. Пенелопу это приятно удивило, хотя удовольствие ощущалось вполсилы, точно она смотрела на себя со стороны. В конце концов Жанна вытащила подругу из постели, отвела в церковь для причастия, а затем заставила выйти из дома, почувствовать тепло солнца, погулять, прокатиться верхом. Мало-помалу Пенелопа возвращалась к жизни, будто провела несколько лет в сундуке, а теперь ее встряхнули и вывесили на свежий воздух. Постепенно настроение улучшилось, она снова стала напоминать саму себя, однако ее по-прежнему терзали муки совести, и даже нежная забота Жанны не могла их утихомирить. «Что я за мать, раз не могу полюбить собственное дитя»? – спрашивала она себя снова и снова и не могла найти ответа. – Доротея сбежала, – сказала Пег, теребя веер. Пенелопа лишь безмятежно улыбнулась. Имя Доротеи, как и Летиции, не полагалось упоминать в присутствии королевы. Узнав о тайной свадьбе, Лестер и Елизавета пришли в ярость. Перро провел несколько недель во Флитской тюрьме, Доротее удалось избежать заточения лишь благодаря вмешательству отчима – впрочем, от двора сестру отлучили. Прочитав письмо с восторженным описанием сельской идиллии, Пенелопа порадовалась за сестру. В ее душе не было зависти: тому, кто хочет власти, тихое существование не принесет удовлетворения. – Теперь она персона нон грата, – продолжила Пег свои подколки. На счастье, к ним приблизилась группа мужчин. Все сняли шляпы и учтиво поклонились. Заслышав рычание Сперо, Пенелопа проследила за взглядом пса и увидела Сидни, не сводящего с возлюбленной глаз. Внутри у нее все сжалось. Ей захотелось возненавидеть молодого человека за то, что он украл ее сердце и из-за него она не в силах полюбить собственное дитя. – Похоже, спаниель леди Рич испытывает к тебе неприязнь, – поддразнил уязвленного Сидни один из мужчин. Пенелопа резко отвернулась и поцеловала пса в шелковистую макушку. Сидни написал ей целую пачку писем, содержащих прекрасные слова, терзающие сердце. В приступе тоски она сожгла их, о чем сразу же пожалела. Жанна обнаружила ее у остывшего очага, перепачканную в золе, тщетно пытающуюся отыскать уцелевшие обрывки. Она помогла ей встать на ноги и принялась переодевать, как ребенка или калеку, тихо приговаривая: «подними руки», «повернись», «перешагни». Пенелопа покорно подчинялась, словно тряпичная кукла. Жанна осторожно стерла золу с лица и волос подруги, но на следующее утро на подушке остался темный след, отражающий состояние ее души. – Я испугалась, что ты утратила волю к жизни и уже никогда не станешь прежней, – позднее призналась Жанна. – Королева спрашивала о тебе, – сказала Пег, вернув Пенелопу к реальности. – Не стоит заставлять ее ждать. Радуясь поводу ускользнуть от горестного взгляда Сидни, девушка поспешила удалиться. Королевские покои охраняли шестеро вооруженных гвардейцев – вероятно, стражу усилили после разоблачения очередного заговора. Елизавета оживленно беседовала с Берли и Сесилом. При виде Пенелопы все замолчали. Лорд-казначей изобразил неискреннюю улыбку, его сын остался невозмутимым. Пенелопа опустила Сперо на пол и присела в реверансе, ожидая волну негодования по поводу проступка сестры, однако Елизавета лишь произнесла: – Нам тебя не хватало. Садись, сыграем в карты. Я устала выслушивать старушечье нытье по поводу моей безопасности. Пенелопа, как всегда, восхитилась самообладанием королевы, однако к восхищению примешивались и более мрачные чувства. – Они убеждены, что меня хотят убить. – Королева сверкнула глазами в сторону Берли и его сына, поспешно отступивших на задний план. – Ставь на кон вон ту безделушку. – Она жадно потерла руки. Брошь принадлежала Летиции; Елизавета, несомненно, ее узнала. Пенелопа сочла это своей маленькой победой. Ей давно стало ясно, что благоволение королевы – своеобразная месть; заполучить дочь соперницы, сделать из нее пешку – воистину тяжкий удар, однако именно поэтому Пенелопа и решила играть в собственную игру. Чтобы разорвать родственные узы, одной королевской милости недостаточно. У Елизаветы нет дочери, она почти не помнит свою мать, значит, ей не понять, насколько крепка связь между Летицией и Пенелопой. Близость к правительнице Англии дает преимущества, а пешка, удачно размещенная на доске, имеет больше силы, чем может показаться. – А я поставлю вот это, – королева сняла с пояса богато расшитый кошелек в форме лягушки. – Но не собираюсь проигрывать. – Искусно сделанная вещица неприятно напоминала мертвую жабу. – Я тоже. – Смотри и учись, Пигмей. Смотри и учись, – бросила королева Сесилу. Пенелопа раньше не слышала, чтобы его так называли. Елизавета любила давать прозвища своим придворным, но Пигмей – это слишком жестоко. Если Сесил и обиделся, то не подал виду, лишь улыбнулся, показав ряд на удивление ровных, мелких и острых зубов. Пенелопа вспомнила случай, когда жестокие юнцы вырвали книгу у него из рук; наверное, он с ранней юности научился приспосабливаться. Самый слабый щенок в помете часто вырастает самым злобным. – Эта девочка может преподать тебе урок, как играть в карты. С улыбкой, больше напоминающей оскал, Сесил произнес: – Я слышал, леди Рич весьма искусна в игре, – однако королева уже обратила свое внимание на Пенелопу. – Не люблю, когда меня покидают любимые фрейлины. – Постараюсь не делать это своей привычкой, ваше величество. – Королева рассмеялась и вскользь заметила, насколько Пенелопа отличается от «своевольной дуры-сестрицы». Улыбка на лице девушки не дрогнула. Игра проходила в молчании. Пенелопа чувствовала на себе внимательный взгляд Сесила. Вероятно, ему приказано не спускать с нее глаз, как и ей с него. – Я чрезвычайно недовольна твоей сестрой, – наконец произнесла Елизавета. – Я-то надеялась, у нее больше ума. – Любовь заставляет людей совершать глупости, – отозвалась Пенелопа. – Да, – вздохнула королева и пробормотала: – Дочь пошла в мать. Девушка стиснула зубы, стараясь не поддаваться раздражению. – Понять не могу, почему все мои придворные проявляют возмутительное неподчинение, когда дело касается брака. Это плохо сказывается на моем авторитете. – Елизавета сделала ход и продолжила: – Но ты-то меня не предашь? – Она окинула Пенелопу ледяным взглядом; той пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не выказать страха. – Никогда, – ответила она, опасаясь, что если прибавит хоть слово, то покажется неискренней. Наступившую тишину нарушил Берли: – Что вы думаете о женитьбе Сидни, миледи? У Пенелопы замерло сердце, но потом она поняла: речь о младшем брате. – Роберт Сидни женится? На ком? – Не Роберт, – ответила королева, – а старший, Филип. Ну, поэт. – Филип Сидни… – В душе у Пенелопы образовалась пропасть. Чувствуя пристальные взгляды Берли и его сына, она собрала все силы, чтобы удержать на лице вежливую улыбку. – На Фрэнсис Уолсингем. Очень кроткая, совсем молоденькая. Знаешь ее? – продолжила Елизавета. Пенелопа медленно покачала головой. – Ее отец доволен. Уолсингем верно мне служил. Что думаешь? Девушка пожала плечами, не в силах вымолвить ни слова. Теперь ясно, почему Сидни смотрел столь печально. Королеве, очевидно, понравилась ее невозмутимость. Сесил переглянулся с отцом. – Он поздно созрел, все заблуждался касательно своего положения, – не унималась Елизавета. – Даже имел дерзость отговаривать меня от брака с герцогом Анжуйским. – Она фыркнула. – В любом случае с лягушатником ничего не вышло, – пробормотала королева, выкладывая на стол три карты треф: девятку, десятку, валет. Пенелопа продолжила играть как ни в чем не бывало, несмотря на то что проросшее в ее душе семя ревности выбросило побеги по всему организму, высасывая жизнь, останавливая кровь в жилах. – Сидни как-то просил у меня твоей руки. Желал восстановить старую помолвку, устроенную твоим отцом. Ты знала? Не представляю, чего он ожидал; ты уже была обещана Ричу, а он все равно не мог ничего тебе предложить. – Правда? – откашлявшись, выдавила Пенелопа, будто и не помышляла о Сидни. Ростки ревности туже обвивали ее сердце. – В последнее время мое мнение о нем улучшилось, – добавила королева. – Думаю, он способен на великие деяния. К тому же все его любят, не так ли, Пигмей? – Именно, – подтвердил Сесил, с равнодушным видом поправляя накрахмаленные манжеты. По его взгляду Пенелопа поняла – он знает гораздо больше, чем можно предположить. Пока она отсутствовала, вынашивая ребенка, Сесил, ранее едва осмеливавшийся встретиться с ней взглядом, стал человеком, которому многое ведомо. Вот живой пример того, что знание дает власть – отец и сын излучали уверенность, ибо ничто не происходит без их ведома. Шпионская сеть Берли, проникающая через Уолсингема в королевские дворы Европы, пользовалась заслуженной славой. Пенелопа с деланой безмятежностью выложила карты на стол. – Снова проиграла. Боюсь, я потеряла навык, мадам. Воистину, неведение – источник слабости. Разве можно назвать сильной женщину, которая даже не подозревает, что ее возлюбленный собирается жениться? То ли дело Берли – у него везде глаза и уши, он фактически управляет Англией. А может, брак с дочерью Уолсингема заключается по расчету и Сидни таким образом упрочивает свое положение? Да какая разница! Сердце Пенелопы оказалось разбито, однако в душе ее окрепла решимость: ей тоже нужно иметь глаза и уши, создать сеть связей, собирать ценные сведения. Нельзя становиться жертвой незнания. К Берли подошел какой-то человек и что-то прошептал ему на ухо. – Есть неотложное дело по поводу шотландки, ваше величество. Пенелопа насторожилась. Несомненно, речь идет о Марии Шотландской – двоюродной сестре Елизаветы, отдавшей корону своему маленькому сыну и годами томившейся в английской тюрьме. Вероятно, она действительно представляет угрозу для трона или все еще запутаннее. – Продолжим игру позже, дорогая, – сказала королева, кивнув в сторону Берли. Чувствуя на себе взгляд Сесила, Пенелопа вышла из кабинета, взяла Сперо на руки и направилась в свою комнату, изо всех сил стараясь не думать о Сидни. – Я тебя искала, – сказала Жанна. Вероятно, переживания Пенелопы были написаны у нее на лице, потому что француженка встревожилась: – Что случилось? Пенелопа лишь покачала головой и крепче прижала к себе Сперо. Жанна подвела ее к кровати, села рядом, обняла за плечи и передала сверток: – Это для тебя. – Что это? – Не знаю. Давай я расшнурую платье, тебе станет легче. Пенелопа в оцепенении легла на постель. Вероятно, почувствовав, что подруге нужно побыть одной, Жанна собрала белье и объявила, что идет в прачечную. Едва она вышла из комнаты, Пенелопа взяла сверток. Это оказалась стопка листов, туго скрученных в трубку. Каждая страница исписана безупречным почерком Сидни, текст разделен на строфы, на первой странице – заглавие: «Астрофил и Стелла». Ни примечания, ни объяснения, ничего. Она придвинула кресло к окну; в лучах заходящего солнца переливались и танцевали крошечные пылинки. Пенелопа начала читать. Стихи захватили ее, воспламенили сухой хворост печали. Стало ясно: все эти чернильные закорючки на гладких листах – сокровенное выражение любви, изливающейся из сердца Сидни. Зачарованная ритмом, она продолжила читать, не в силах узнать себя в этой далекой Стелле, черноглазой белокожей мучительнице, укравшей его сердце, холодной как камень, прекрасной словно нимфа, то дарящей наслаждение, то приносящей очищающую боль. Его великая, неизбывная любовь, наполненная ревностью, отчаянной тоской, нежностью и печалью, пугала – бесконечная битва между болью и наслаждением. Пенелопа едва заметила, как вернулась Жанна. – Что это? – Стихи. – От него? Девушка кивнула, не в силах оторваться. Казалось, будто она заблудилась, а значки на бумаге – это карта, которая может вывести ее в безопасное место. Или наоборот.