И когда я наконец добралась до сестринской, чтобы урвать несколько часов сна, меня можно было уже выжимать. Оттого-то я и не удивилась, услышав окликнувший меня хриплый голос. Кажется, даже если бы передо мной явился весь пантеон богов во главе с Триединым, я бы и тогда не отреагировала. — Марина, — Кембритч стоял у входа в хирургию, опираясь на свою трость, и спокойно ждал, пока я подойду. И кто его, интересно, пустил на этаж? Потом я вспомнила про аппаратуру в педиатрию и поняла, что виконта теперь и в операционную запустят, если он изъявит желание. — Лорд, — я подошла к нему, — что-то случилось? Вблизи я разглядела и синяки под глазами, и общую его какую-то помятость и лохматость. — Вы слышали про Великую Лесовину? — ответил он вопросом на вопрос, почему-то внимательно разглядывая меня. — Не только слышала: нас туда отправляют на помощь. Не понимаю, как такое могло произойти. Будто земля сошла с ума. — Я так и подумал, что вы уедете туда. Поэтому захотел увидеть вас до отъезда. Вы не против? — На самом деле я собиралась поспать, — честно ответила я. — Я опять с суток, и ноги меня не держат. — Он на мгновение прикрыл глаза, словно от усталости, и я добавила: — И по-моему, выспаться нужно не мне одной. — Что, паршиво выгляжу? — этот хрипловатый голос снова начал задевать какие-то струнки у меня в груди. — Как будто вас жевала корова, — кивнула я. — Но не переживайте, я наверняка выгляжу так, будто меня жевало целое стадо. Люк криво улыбнулся, наклонился ко мне так близко, что еще немного — и коснулся бы губами моего уха, и своим невозможным голосом произнес: — Вы выглядите как после ночи любви, Марина. Затуманенный взгляд, растрепанные волосы, блуждающая мечтательная улыбка… — Улыбка? Вам показалось, милорд. Я никогда не улыбаюсь, — со всей серьезностью заявила я, не понимая, почему вообще еще с ним разговариваю. «Флиртуешь, Марина, ты с ним флиртуешь, — ехидно разъяснил внутренний голос. — Мягчеешь, подруга, еще немного, и слюнями его обкапаешь». — Я тоже так думал, — ответил он серьезно. — Но вы улыбались, клянусь Богиней. Уголками губ, вот тут и тут. И он мягко провел пальцем по моей нижней губе, от одного краешка до другого. — Я сейчас закричу, милорд, и вам будет стыдно, — сурово сказала я, задерживая дыхание от его прикосновения. — Люк, — сказал он, привлекая меня к себе. — Помните? Меня зовут Люк. Он пах кофе, табаком, кожей и чем-то очень мужским, чем-то очень знакомым. Будто я знала этот запах всегда. И я словно поплыла в его руках, и стало все равно, что мы в коридоре госпиталя, что из палат могут выглянуть пациенты, а из сестринской — коллеги. Он был гораздо выше меня, и я поначалу уткнулась ладонями в твердую грудь, собираясь оттолкнуть его. И забыла об этом, так и застыв с ладонями на его груди, чувствуя ускоряющийся стук мужского сердца. Люк провел губами от моего виска к шее, вызывая слабость в ногах и головокружение. Потерся носом о чувствительное местечко за ухом, отчего по позвоночнику вниз побежали мурашки, похожие на крошечные электрические разряды. И когда он скользнул к моим губам и, глядя мне в глаза, стал легкими касаниями, каждое из которых провоцировало какой-то очумелый взрыв в теле, пробовать поочередно то верхнюю губу, то нижнюю, мозг мой отключился. Я со всхлипом потянулась к нему, за первым в своей жизни настоящим поцелуем от настоящего мужчины. И получила его — сначала нежный и сдержанный поцелуй-знакомство, поцелуй-узнавание, от которого пространство сузилось только до нас двоих, а смысл жизни сосредоточился на месте касания наших губ. А затем — поцелуй-огонь, когда стук его сердца стал невыносим, а я стонала ему в губы и слышала ответное хриплое дыхание, когда руки стискивали меня до боли, а его язык творил такое, отчего я плавилась и закрывала глаза, и отвечала ему с яростью, и вся вселенная крутилась вокруг нас огненным смерчем. Не знаю, сколько это продолжалось, но очнулась я, прислоняясь щекой к его груди, в которой бешено колотилось сердце. — Что это было? — пробормотала я рассеянно. — Вроде землетрясение произошло в Лесовине и утром, а не здесь минуту назад. — Может, это от нашего общего недосыпа? — раздался сверху ироничный хриплый голос. — Ты имеешь в виду головокружение, задержку дыхания, сердцебиение и слабость? Точно, это недосып виноват, — я потрогала губами его рубашку. — Мне нужно идти, Люк. — Испугалась и сбегаешь от меня, госпожа медсестричка? — он поднял мой подбородок и заставил посмотреть на него. — Не бойся. Я знаю, что ты девушка с характером, и не жду, что ты упадешь ко мне в руки как перезрелый плод. Но чаю-то можешь со мной выпить? Я уже успел соскучиться по вашему чудному кафе с лучшим чаем на свете, — Кембритч иронично изогнул губы. — «Сиреневый дворик»? — «Сиреневый лужок», — поправила я его снова. И не удержалась от поддразнивания: — И знайте, милорд, вы застали меня врасплох. Я была измотана и не готова к обороне. — Тем интереснее будет в следующий раз, — прошептал Люк, снова склоняясь ко мне. Я застыла как мышка перед удавом, чувствуя, как предательское тело снова начинает потряхивать в предвкушении. — Когда у тебя будут силы и ты будешь во всеоружии. Я затаила дыхание, но он неожиданно легко прикоснулся губами к моему виску, задумчиво потерся небритой щекой и отпустил. — А может, поедем ко мне, поспим? У меня широкая удобная кровать… — Его пальцы перебирали волосы у меня на затылке, и это было так приятно, что я окончательно разомлела. Да и внутренний голос, похоже, настолько ошалел от неожиданности происходящего, что потрясенно молчал. — Хорошая попытка, — усмехнулась я, мягко отстраняясь от виконта. — И что, ты серьезно рассчитывал, что она сработает? — А вдруг? — снова эта кривая улыбка и многообещающий хриплый голос. Я кивнула, пряча ответную улыбку. — Не сработало. — Я в отчаянии, — этот невозможный человек словно гипнотизировал меня. — Но ведь с тобой просто не будет, да, Маришка? — Не будет, — глядя в его глаза, подтвердила я. — Тем более в таком состоянии вам, милорд, любые резкие движения противопоказаны. Я, конечно, проведу реанимационные мероприятия, если вы свалитесь в обморок, но зачем нам этот экстрим? — Какая упрямая девочка, — Кембритч насмешливо покачал головой. — Ну а поход в кафе, раз меня так сурово отвергли, остается в силе? Мы сидели за тем же столиком и пили кофе. Все-таки у официанта где-то была припасена заначка качественного зерна, а не того, чем поили нас, простых смертных. Молодой человек исполнил подобающие моменту почтительные ритуальные пляски и, пока Люк холодно не произнес «Благодарю, мы вас позовем, если понадобитесь», маячил около столика, всей фигурой выражая готовность услужить и подсказать. Я закурила, и Кембритч, сам потянувшись за сигаретой, заметил: — Ты много куришь. — Работа такая, — пожала я плечами. — А ты почему куришь? Тоже работа такая? — Да какая работа, — отмахнулся он, выпуская струю дыма. — Я же титулованный бездельник, не то, что ты. Провожу дни в неге и скуке. — А не выспался почему? Кровать слишком мягкая? — не удержалась от шпильки я. Он улыбнулся. — Играл в казино, госпожа сыщик. Проматывал состояние батеньки. Я иронично подняла брови. — Я смотрю, мне попался замечательный экземпляр. Чистый эксклюзив. — Какая ты кусачая, — почти с восхищением выдохнул Люк. — Скажи мне, злюка, а что есть в твоей жизни, кроме работы? Расскажи мне о себе. Должен же я знать, на чей крючок попался. Да, он неисправим. Но какой же обаятельный, зараза! — А что рассказывать? Родилась на Юге, в деревеньке под названием Травяное, сейчас ее нет, все застроено разросшимся городом. Росла, выучилась в колледже, пошла работать. Работа и есть моя жизнь. То, что остается, трачу на сон и общение с отцом и сестрами. — Вы очень дружны, — заметил он рассеянно. — А как иначе? — удивилась я. — Мы росли без матери, у нас никого, кроме друг друга и отца, нет. — Мама давно умерла? — Люк сочувственно посмотрел мне в глаза, а у меня внезапно, хоть я и отвечала на эти вопросы раньше и легенду давно выучила наизусть, защипало в глазах. — Давно. Двенадцать лет назад. Я была еще совсем маленькой, когда они с отцом попали в автомобильную катастрофу. Отец выжил, но остался без руки, а маму спасти не смогли. — Извини, что напомнил, — Кембритч протянул руку через стол и накрыл мои пальцы теплой ладонью. — Как же вы выжили после этого? Обманывать было легко — инстинкт самосохранения перебивал чувство вины. — Тяжело. Мы несколько раз переезжали, пока не остановились в Орешнике пять лет назад. Отец потерял работу, и мы жили совсем не богато. Слушай, — я тряхнула головой, — давай не будем об этом, иначе настроение упадет ниже некуда. Теперь твоя очередь. — Слушаюсь, моя госпожа, — Люк затушил сигарету в пепельнице и с иронией поклонился. Второй рукой он продолжал держать мою ладонь, мягко поглаживая ее подушечкой большого пальца. Эта невинная ласка, как и вообще присутствие этого мужчины рядом, его хриплый голос — творили со мной что-то невообразимое. Как будто я много лет спала внутри своего тела, и вдруг спящая проснулась, потянулась и начала остро чувствовать. И это состояние внушало тревогу — я слишком хорошо помнила, что такое, когда внутри все выворачивает от душевной боли. — Я родился в Инляндии, рос там, учился. Шесть лет назад переехал в Рудлог, так как унаследовал здесь от дяди по отцовской линии имение. Можно сказать, сбежал от родственников. — Люк говорил, а я даже не понимала, что он говорит, только слушала его голос, и мое тело резонансом отзывалось на каждое слово. — Матушка моя — инляндская графиня, а отец — рудложский лорд и граф. Я имею несчастье быть их старшим отпрыском, на которого ложится тяжесть сохранения семейной чести и преумножения семейного состояния. — Люк произнес это с такой иронией, что сразу стало понятно, как он к этим обязанностям относится. — С тех пор я и веду здесь жизнь настоящего дворянина. То есть пью, играю и предаюсь пороку. Иногда вношу в жизнь разнообразие, участвуя в гонках, но сейчас это мне не дано, — он помахал тростью, стоящей около кресла. Видимо, на моем лице отразилось что-то такое, отчего Кембритч подмигнул и спросил: — Что, ты от меня в восторге? Прочитай мне нотацию, маленькая медсестричка. Я зевнула, забрав у него руку и прикрыв ею рот. — Извините, лорд, но нотации пусть вам мамушки с нянюшками читают. Мне за вас замуж не выходить, чтобы вас перевоспитывать. Да и вы уже большой мальчик, правда? Он криво усмехнулся, наклонился ко мне и хрипло доверительно сообщил: — Я очень, очень большой мальчик, Маришка. Люк проводил отчаянно зевающую меня до дверей госпиталя, одарил почти целомудренным поцелуем (кажется, я уже начала привыкать к эйфорийным мурашкам от его прикосновений), сел в свою ужасно дорогую и блестящую машину («Игрушка для большого мальчика», — прокомментировал проснувшийся внутренний голос) и укатил. А я наконец-то пошла спать, решив обдумать неожиданно случившегося со мной лорда Кембритча завтра. Отъезд был через четыре часа, и я не хотела терять больше ни минуты столь вожделенного сна. По прибытии в Лесовину мне стало не до душевных терзаний и самокопания. Мы вышли из государственного телепорта в каком-то парке, вокруг уже было темно. Там же и разместился наш полевой госпиталь, один из нескольких раскиданных по городу, в котором уже работали две бригады врачей из столичных больниц. Следующие несколько недель слились для меня в какую-то ужасающую череду срочных операций, повторных операций, реанимаций, составления списков поступивших для разыскивающих их родственников. Сон урывками, еда прямо перед операционной палаткой, куда ее нам приносили понимающие волонтеры. Походы в туалет, как в армии, можно было отсчитывать по секундомеру. Слишком велик был поток пострадавших. Закрытые переломы, открытые переломы, внутренние гематомы, пережатие кровотока, раздробленные кисти и ступни. Некоторые шли к врачам не сразу, а только через несколько дней, не осознав серьезности своего ранения.