Он тоже, как Огни, двоюродный, только с другой стороны, а еще он совсем не воин, а вовсе даже поэт и бард, и сейчас он подшучивает над страстью Четери к оружию, просит Энтери прекратить, богов ради, насиловать ягоду и отбивать ему аппетит облизыванием пальцев. Четери красноречиво проводит лезвием у своего горла, Мири в ужасе изображает, как прячется за Медиту, не забывая при этом ее полапать. Он всегда такой, как искорка в мрачном царстве. Вдруг он хватает висящую за спиной бантру — маленькую гитару — и начинает что-то наигрывать и подпевать себе, дразня Чета: — Не поймет чурбан поэта, В чурбане поэта нету. Ты дракон, а не оса, Не жужжи, Тоска! Сидящий рядом с ним Ветери, дипломат и хитрец, разделяющий страсть старейшего к оружию и не разделяющий балагурства соседа, комично закатывает глаза и с ругательствами отбирает бантру у непонятого поэта. Медита хихикает. И в этот момент всех пронизывает ощущение, что у нас никого на свете больше нет. Мы молчим, и даже Мири опускает голову, прощаясь с братьями и сестрами из стаи. За столом сидит еще один дракон, и он так же молчалив, как Огни. В горе у Тедери погибла жена и весь выводок детей. Он мрачен и не реагирует ни на дурачество драконобарда, ни на испытующий взгляд Владыки. Внутри него только пустота и чернота, и с этим придется что-то делать, иначе одним мертвым драконом у нас будет больше. Владыка снова переводит взгляд на Четери, который как раз перехватывает за талию обслуживающую их темноокую служанку и что-то шепчет ей. Девушка мягко освобождается, опускает голову, идет дальше. Четери перехватывает взгляд Владыки. — Ты же знаешь, Нории, никогда против воли. — Ты не меняешься, Гроза, — усмехается Нории. Дракон, которого прозвали когда-то Грозой не только за виртуозное владение холодным оружием, но и за то, что он был грозой девичьих сердец, разводит руками: — А как иначе? Пока в мире остается хоть одна женщина, мне есть ради чего жить. Правда, моя красавица? — он подмигивает темноглазой девушке, которая как раз обслуживает Тедери, сидящего напротив. Девушка вновь опускает глаза, проигнорировав его. — Чет, оставь решение сердечных дел на потом. — Да разве ж это сердечные? — искренне возмущается крылатый бабник, провожая выскользнувшую из Зала служанку потемневшими взглядом. — Ну хорошо, давайте к делу. Сидящие за столом поднимают на него глаза — кто-то внимательные, кто-то азартно заблестевшие, кто-то мрачные. — Как всем известно, я посетил остальные города. Почти везде остались драконы. Хуже всего дело в Атании — там одна красноволосая драконица, Гити, и четыре дракона. Лучше всего в Ставии — вернулось сорок восемь, из них тридцать дракониц. Тафия пуста. Из Владык остался только ты, Нории, как мы все и ощутили. — Сколько нас всего? — Энтери, как и остальные сидящие за столом, потрясен. Все надеялись на лучшее. — Ровно триста двадцать четыре. Из них меньше трети красноволосых. И сто двадцать женщин. — Из почти четырехтысячной стаи, — горько произносит брат Владыки, сжимая и разжимая кулаки. Медита всхлипывает, а близнецы таращатся на Чета так, будто надеются, что он скажет, что пошутил. — Проклятые колдуны, — с ненавистью, словно плюясь, выдыхает Огни. — Спалить эту проклятую страну, и дело с концом! Молчащий Тедери, остро и с пониманием глянув на нее, снова уходит в себя. — Те, кто сделал это с нами, давно уже мертвы, — напоминает Четери, сочувственно глядя на драконицу. — Нам некому мстить. — Да и мы уже мертвы, разве непонятно? — драконица со злостью передергивает плечами. — С таким размером стаи мы просто вымрем. Даже если каждая из оставшихся женщин займется круглогодичным высиживанием яиц, все равно мы получим первого половозрелого дракона через 35 лет. И наш максимум — три яйца за кладку, вы все это прекрасно знаете. Вот и думайте, сможем ли мы хотя бы поддерживать численность, не говоря уже о том, чтобы снова заполнить города и заставить их жить. Нет выхода! — Вообще-то, — осторожно начинает Чет, — выход есть. Нории? — Королевская кровь? — Владыка знает ответ на этот вопрос. — Что такое «королевская кровь»? — спрашивают близнецы и смущаются, когда все поворачиваются к ним. Четери глядит на Нории, словно спрашивая, можно ли делиться информацией с остолопами. Красноволосый гигант кивком разрешает. — Это не «что такое», а «кто такое», точнее «кто такая», — Чет, как заправский актер, выдерживает паузу, пока на него с нетерпением смотрит молодняк. — Жена для нашего Владыки. — Ну-у-у-у, — Медита морщит носик, — если для дела надо, то я, конечно, могу. В жены. Только что это нам даст? Драконы хохочут, и даже Огни улыбается. — Милая, любой дракон посчитал бы за счастье жениться на тебе, — примирительно говорит Нории, увидев, что молодая драконица даже чуть обиделась. — Но все дело в том, что нам нужна носительница особой, древней крови не нашего рода. Медита, ничуть не расстроившись, тихонько и с облегчением выдыхает. Потом просит Нории рассказать подробнее, потому что пока ничего не понимает. — Ты же знаешь, какова наша природа? — спрашивает Нории. Медита качает головой, и он вздыхает. — И чему вас только учили?.. Природа наша такова, — начинает объяснять он, — что мы фактически являемся живыми магическими артефактами, потомками любви земных воплощений Синей Богини Воды и Белого Целителя Воздуха. По своему строению мы мало отличаемся от людей, во всяком случае, в человеческом обличии. Мы способны иметь детей от человеческих мужчин и женщин, нам даже можно переливать их кровь. А вот наша аура совершенно иная по структуре, нежели человеческая, и позволяет оборачиваться в дракона. Ты помнишь, каким свойством обладает любой дракон независимо от окраса? Медита поднимает глаза к небу, силясь вспомнить, зато один из близнецов радостно выкрикивает: — Плодородие и богатство! Нории одобрительно кивает. — Совершенно верно, Дарит. Дракон — это живой артефакт, который приносит земле, на которой селится, изобилие и плодородие. И если вы, рыжие, больше притягиваете золото и драгоценности, и вашего живого влияния едва хватит, чтобы озеленить и дать воду в одну деревеньку, рядом с которой вы находитесь, то красноволосые уже работают, условно говоря, по гораздо большим площадям. Но они и рождаются реже. При этом золото им не дается. — А Владыки? — спрашивает Медита. — А Владыки мало того, что рождаются крайне редко, еще и обладают весьма специфическим могуществом. Им подчиняются стихии Воздуха и Воды, и они могут, в зависимости от возраста, озеленить и сделать плодородными и безопасными сотни километров пустыни. Или льдов, если кому-то придет в голову поселиться на крайнем севере. И они же способствуют изобилию во всем. У всех без исключения живых существ, живущих на территории дракона, увеличивается плодовитость. А степень увеличения зависит опять-таки от возраста. Чем моложе Владыка, тем она слабее. — А вы какой..? — она краснеет. — Вы сильный? — А я молод и очень слаб, милая, — смеется Драконий Владыка. — Но у нас есть выход. Дело в том, что в мире, кроме нас, есть еще живые магические артефакты, тоже наследники божественных первопредков. Например, бермонтские оборотни ведают лесом и видят магические источники и разломы. Инляндские монархи всегда были прекрасными виталистами и имели защиту от ментальной магии, смиряли ураганы. Все эти магические особенности королевских родов даны нашими божественными предками, как указывается в книгах, для поддержания баланса в мире. — Для поддержания баланса был дан Рубин, — ворчит Ветери тихо, что-то наигрывая на бантре. — Сейчас речь не о Рубине, — мягко замечает Нории. — Тен Нори, ну при чем же здесь жена? — не выдерживает нетерпеливая Медита. — Не просто жена, милая, а жена из определенного рода. И не просто из рода, а старшая незамужняя женщина этого рода, которая может иметь детей. — Так зачем же вам жениться, Нории, ну расскажите, пожалуйста! — Немножко терпения, Медита. Дело в том, что члены семьи рода Рудлог в той или иной степени тоже являются магическими артефактами. И если мужчины — это защитный артефакт, то женщины, помимо специфических свойств рода, являются универсальными усилителями магии. — То есть, — хмыкает Мири, — наш Нории — артефакт и леди Рудлог — артефакт. И что происходит, когда два артефакта… э-э-э-э… контачат? — Взрыв? — осторожно предполагает Медита. — Точно, взрыв. Взрыв рождаемости, если точнее! — гогочет крылатый гитарист. — Подожди, не путай, Мири, — останавливает его Владыка. — Видишь ли, малышка, брак со старшей женщиной Рудлог и ее инициация приведет к многократному усилению моих способностей. Я смогу оживить все города и все Пески. У людей чаще будут рождаться двойни, а драконьи кладки будут не из двух-трех яиц, а из шести-восьми, и это уже дает надежду на будущее. — Инициация? — переспрашивает непонятливая Ме-дити. Подростки рядом с ней краснеют, а Четери весело говорит: — Я тебе потом объясню все, малышка. Когда вырастешь. Итак, — обращается он к Нории, — нам нужна королевская кровь? — Нам нужна королевская кровь, — подтверждает Владыка, отпив чудесного прохладного вина из тяжелой серебряной чаши. Глава 6 Конец августа, Магический государственный университет Иоаннесбурга, столицы Рудлога — Ситников, Поляна-а-а-а-а, быстро в кабине-е-е-е-ет ректора-а-а-а-а! Ситников, Поляна-а-а-а-а, вас жде-е-е-е-е-ет у себя ректо-о-о-о-о-о-ор! Расположенные в стенах коридоров и на специальных стелах на территории столичного Магического университета камены — каменные лица, вписанные в орнаментальные заклинательные круги, — вдохновенно пропевали вызов нерадивым студентам. Получался многоголосый хор. Новенькие часто заслушивались им, но скоро это надоедало, потом начинало вызывать раздражение. А к концу обучения все так привыкали, что не реагировали, даже если камен начинал орать над ухом. Надо ли говорить, что талантливая и креативная магическая молодежь не могла пройти мимо столь заманчивых полотен, и из года в год с поступлением младой поросли будущих магов каменам пририсовывались усы, рога, ослиные уши и волосы, красились веки и губы, делались препохабные подписи — чтобы потом угрюмо оттирать свое творчество. Камены с удовольствием закладывали вандалов, а при оттирании либо оглушающе пели дурными голосами, либо старались кусануть за руку, либо отпускали похабные же комментарии, глумясь над отрабатывающим наказание хулиганом. А вообще они были замечательные, только скучали без общения. Сторож Василий Иванович вечером обходил их с бутылкой самогона, беседовал по душам. Увы, алкоголь действовал только на сторожа, поэтому Маг-Университет частенько оставался без присмотра. Впрочем, на него было наложено столько защитных щитов и сигналок, что все только дивились: зачем академии сторож, да еще и алкоголик? Нет, он хороший дедок, но смысл? И только ректор Свидерский знал, что на самом деле сторож Василий вовсе не сторож, а прирожденный собеседник для каменов. Где он еще найдет добровольца, готового развлекать каменных глашатаев и рассказывать им все дневные новости? На двух мчащихся по лестнице вверх шестикурсников встречные студиозы и преподаватели, зачем-то зашедшие в университет в конце лета, смотрели по-разному: первые — с сочувствием, вторые — с ехидством. Парочка спешащих студентов зарекомендовала себя в качестве разгильдяев и прогульщиков, сдающих сессии только благодаря недюжинному таланту. Однако сейчас они все еще не были переведены на седьмой, последний курс — с начала лета у них висели «хвосты» и «хвостики», и первая осенняя неделя учебы для других, более удачливых студентов, могла стать для них последней в университете. Так и сказал декан — последний шанс все пересдать за один раз, так что грызите, недоумки, как я от вас устал, чтоб вас по три дня похмелье мучило, гранит науки и магии, иначе полетите со справкой из универа и будете всю жизнь подрабатывать в лавках, заговоренную водичку лохам толкать.