https://t.me/drugogomira_public/90 “И за что мне такое чудо досталось?” https://t.me/drugogomira_public/91 Пилон: https://t.me/drugogomira_public/85 ====== XIII. «Реюнион, твою мать…» ====== Комментарий к XIII «Реюнион, твою мать…» Reunion — воссоединение, примирение (англ.) Визуал: «… и бесконечная любовь в глазах». https://t.me/drugogomira_public/94 — Слыхал новости? — … … … — Мы с малой твоей теперь друзья. Типа. Не говорила тебе?.. — … … … — Звонит мне такая сегодня днем, — Вадим изо всех сил старался, чтобы голос звучал как можно расслабленнее и безразличнее, однако давался ему этот фокус с превеликим трудом, — и говорит: «Вадим, ты можешь приехать?». Я все свои дела побросал, думаю: «Неужели наконец собралась?». Через полчаса уже у вас тут парковался. Выходит, взгляд такой проникновенный-проникновенный. Думаю: «Ну, точно!». И тут она выдает: «Вадим, давай дружить». Я про себя: «Вот те раз… На хера я на тебя столько времени потратил?». А вслух: «Ну, давай». Пошли, говорю, сегодня в клубешник. Всё равно билеты уже купил. А она мне: «Ну, пошли. Как друзья». А я ей: «Ага. Подругу бери. Затусим». «Заебала!» Вадим выдавил из себя кислую улыбку, перекатился с носков на пятки, с пяток на носки и уставился на Егора в ожидании комментариев. Если бы он мог себе позволить, он бы сейчас в затылок Рыжего, продолжающего как ни в чем не бывало копаться в своем мотоцикле в то время, как у него тут вся жизнь, можно сказать, под откос идет, орал бы благим матом. Он бы кричал: «Да что я сделал не так?! Ты прикинь?! Дружить, говорит, давай! Да кем она себя возомнила?!». Но выдать подобный фонтан эмоций Рыжему, к которому любая баба сама по щелчку пальцев в койку прыгает, он себе разрешить не мог. Этому же вообще напрягаться не приходится, только помани! Вереницами за ним бегают. Но нет, нельзя! Нельзя признавать фиаско и собственную несостоятельность, показывать, как сильно задето эго. Нельзя выставлять себя неудачником, неспособным понравившуюся тёлку получить. Нет уж! Пусть лучше считает, что для него потеря невелика. Так что тут без вариантов — придется прикидываться, что у него всё лучше всех, как всегда. Да и… Ори не ори, а от Рыжего сочувствия не дождешься. В лучшем случае ответит что-то в духе: «Стриж, кончай психовать. Малая не оценила, другая оценит». Это в лучшем. А скорее всего ограничится ёмким: «Забей». Вот как забить? Вадим уже и же не помнит, когда его в последний раз так опрокидывали. В десятом классе, когда он тощим прыщавым подростком был, вот когда! «Прости, но ничего, кроме дружбы, я тебе сейчас предложить не могу», — в десятый уже раз мысленно передразнил он Ульяну. Сказать, что он охренел, это услышав, — это покривить душой и языком. Он, блядь, охуел от такого нежданчика! Нет, ну… Ну, когда она на набережной в Лужниках попросила его не торопиться, он немного напрягся и поругал себя за преждевременно распущенные руки, но даже в глупых фантазиях о том, как дальше будут развиваться их отношения, он не мог представить, что она даст ему от ворот поворот на этом детском этапе. Ульяна перевернула с ног на голову его представления о себе самом! Это ведь не его бросают, это он бросает! А здесь он даже не успел почувствовать, что ему надоело, как сам оказался за бортом. И ощущал себя теперь пойманной на наживку, трепыхающейся на крючке без шансов с него сорваться мелкой рыбёшкой. Чем она так его зацепила? Тем, что не дает? Вот не Анджелина Джоли ни разу, а он тут с ума сходит. — Ты не червонец, чтобы всем нравиться, — поднявшись с кортов и стянув с рук перчатки, изрёк мудрость народную Егор. Взгляд его рентгеновский до самых костей пробирал. Будто ни одному слову не поверил. Это плохо, надо лучше стараться. — Забей. Жить сразу станет проще. — Да я уже забил, — хмыкнул в ответ Вадим. — Это так — сообщить тебе просто. А вообще, знаешь, наконец свобода… Вот сегодня упущенное и наверстаю. Только ты не подумай, настроен я был серьезно, — поспешил поправить себя он, вспоминая, как примерно месяц назад на этом самом месте втирал Рыжему, обещавшему в случае чего его убить, про серьезные намерения. — Но всему ведь есть предел! Согласись? Покачав головой, словно мысленно решая, согласен он или нет, верит ему ли нет, Рыжий полез в прикрепленный к сидушке мотоцикла кофр. — Интересные у тебя представления об упущенном, Стриж, — пробормотал друг рассеянно, выуживая из сумки какие-то железяки. Зачем? Опять брюхо «Ямахи» вскрывать собрался, что ли? И тут неожиданно для себя самого Вадим выпалил: — Пошли с нами! Да, мысль-то, кстати, очень неплохая. Вадим ещё в тот день, когда они на поле ездили, с удивлением отметил, насколько ровно Ульяна, оказывается, может чувствовать себя в присутствии Рыжего. Не то что с ним. Никаких левых взглядов Вадим не подметил, зато подметил, что атмосфера, поначалу немного нервозная, по итогу стала безмятежной и даже по-дружески непринуждённой. Явно давнее знакомство здесь роль сыграло. А в момент, когда они на пару его разводили, а он, знатно офигев от устроенного представления с кровопусканием, как дурак последний на это развод ещё и повелся, ему вообще показалось, что эти двое — два сапога пара. Двое ненормальных. В компании Егора Уле сейчас, скорее всего, будет спокойнее, а Вадим не даст ей повода думать, что на что-то, кроме дружбы, претендует. Он не будет посягать, не будет напрягать, а она перестанет напрягаться. И вот тогда… Она сказала, что ничего, кроме дружбы, не предложит «сейчас», а значит, шансы остаются. Все равно он своего добьётся — окольными путями, через «дружбу», но добьется. Он возьмет эту вершину, как брал остальные. И если для этого придется активнее вовлекать Рыжего, значит, так тому и быть. В противном случае его с Улей общение скатится в никуда — она сольется с концами. — Сорян, Стриж, что-то ломает, — не отрываясь от копошения в «Ямахе», пробурчал под нос Егор. — «Угробит себя когда-нибудь на ней, как пить дать. В ней же постоянно что-то ломается!» — Я-то тебе там на хрена сдался, подскажи? — Ну, для начала, с тобой веселее! Во-вторых, ты мне друг или где? Я люблю тусить с друзьями. Что есть, то есть. А с такими друзьями, как Рыжий, так вообще! Внимание половины тусовщиков любого ночного клуба гарантированно! — В-третьих, — продолжил Вадим вдохновенно, — в большой компании ей будет комфортнее. Не будет подозревать, что я хочу её напоить и в койку затащить. А в-четверт… — А ты не хочешь? — насмешливо уточнил Егор, вскинув голову. Опять этот инспекторский взгляд, словно насквозь видит. Пара секунд — и снова вернулся к мотоциклу. Вадим понял: бесполезно. Кое-кто успел неплохо изучить его повадки. Но он будет продолжать пробовать, его раздражало предположение, что в глазах своего друга он сейчас наверняка выглядит конченым лузером. Кроме того, не помешало бы, чтобы и Рыжий тоже уже напрягаться перестал: оно так всё же спокойнее как-то. — Бля, Рыжий, ты за кого меня держишь?! Нет, конечно! То есть, да, но я уже понял, что мне с ней ловить нечего, глухо там всё. Проще на луне высадиться, — натужно хохотнул Вадим. — Так что хрен бы с ней. Пусть кому-нибудь другому мозги канифолит, а я по-дружески постою в сторонке, полюбуюсь на это и позлорадствую. Даже моральную поддержку этому несчастному окажу, если понадобится. Я умываю руки. — … … … Вадим всегда мечтал о супер-способности — чужие мысли научиться читать. Вот уж где можно разгуляться. Сейчас, разглядывая двигающиеся лопатки, напряженную спину, взлохмаченный затылок, он вновь пожалел о том, что такими возможностями люди не наделены. Потому что Рыжий молчал, но в этом молчании Вадиму чудилось недоверие. — Там сегодня, кстати, какой-то крутой ди-джей играет, имя забыл, — предпринял он последнюю попытку уломать Егора. Вообще странно, непохоже на Чернова, что случилось-то? Еще какой-то месяц-два назад Вадиму казалось, что у его друга в городских клубах пожизненная прописка. Что вся ночная Москва его знает. Рыжий наконец соизволил оторваться от своего драгоценного коня дольше, чем на пять секунд. Поднял подбородок, прошелся по нему снизу-вверх сканирующим прищуром и изрек: — Хрен с тобой. Пошли. *** — Ульяна, ты с ума сошла! Какой клуб? Ты время видела?! Её единственная дочь, её кровинушка, игнорируя возмущенные восклицания матери, с приоткрытым ртом наводила стрелки перед зеркалом в ванной. Стрелки выходили кривыми, и Уля, вновь и вновь стирая их ватным диском, предпринимала всё новые попытки. На четвертый круг уже зашла. — Мам, туда в другое не ходят, — вздохнула Ульяна, хватая ватную палочку. — Успокойся. Сегодня суббота, работы нет, я большая девочка, и идем мы большой компанией. Всё будет хорошо, спать ложись. Я вернусь к утру, приеду на такси. Напряжение в груди росло ежесекундно, сердце, ломясь в рёбра, набирало и набирало обороты, кровь закипала. Надежда видела: Уля непреклонна в своем нежелании слушать собственную мать. — Это ты для компании своей большой так малюешься? В голосе засквозили истеричные нотки, которым она и рада бы не дать выхода, да поздно — завелась. От собственной беспомощности, невозможности на что-то повлиять. От растерянности: всё случилось внезапно, в момент, когда уверен, что в жизни всё под контролем, когда перестаёшь ждать подвоха. Увы, это лето напомнило, что расслабляться нельзя никогда. Улю как подменили, и что делать с ней дальше, как правильно себя вести, чего требовать, а чего нет, Надежда не понимала. И посоветоваться ведь не с кем, хоть мужу бывшему звони. Нет, Володе она позвонит в последнюю очередь! Рука с тюбиком подводки замерла на полпути. — Как «так», мам? — нехорошо усмехнулась Ульяна. — Тоналка, подводка, тушь, что тебе не так? Считаешь, я похожа на шалаву с Ленинградки? — Ты как с матерью… Осеклась, встречая в зеркале колючий взгляд своего ребенка. Её маленькая, послушная, любящая, ласковая девочка выпустила иголки и готовилась обороняться — от собственной матери! Дожили! Нет, положа руку на сердце, на «шалаву с Ленинградки» Уля, слава Богу, не похожа, всё очень прилично. Брюки-бананы, заправленная за пояс тонкая чёрная водолазка, пара колец, собранные в низкий боковой хвост волосы. К такому образу она явно выберет кеды или кроссовки, а не каблуки. Каблуки Уля вообще раз в год надевает, и в этом году они свою службу ей уже сослужили. — Не похожа, — попыталась взять себя в руки Надежда. — С кем ты идешь? — С Юлькой, Вадимом и Егором, — отрапортовала Уля, продолжая пристально глядеть на неё через зеркало. Сквозящее в глазах дочери напряжение передавалось по воздуху, транслировалось лопатками, и Надежда чувствовала, как через края вот-вот выплеснется собственное. Вадим… Егор… Отличная компания, отличная. Вот как тут не нервничать? — Не волнуйся, — не разрывая зрительного контакта, меж тем тихо продолжила Уля. — Вадиму я сегодня сказала, что кроме дружбы ничего ему не предложу. Он просто билеты уже успел взять. Но мы идем, как друзья. «Уже легче…» Ненамного… Нет, вообще ни на йоту не легче! Потому что остаётся Егор. И Надежда не станет стоять в стороне и смотреть, как Ульяна бездумно подвергает себя таким рискам! — Я не хочу, чтобы ты шла в клуб с человеком, в квартире которого круглосуточно работает бордель, — со всей категоричностью заявила Надя. — Извини, Уля, сейчас я ему тебя доверить не готова. Те времена давно закончились. — Не готова?.. — эхом отозвалась дочка. Её тон сообщал Надежде, что грядёт новый скандал. Ульяна переспрашивает, будто давая шанс пересмотреть формулировку, а значит, сейчас ей на голову обрушится ушат дочкиных аргументов, такое бывало неоднократно. И самое-то страшное — времена ремня давно прошли, и как на неё теперь воздействовать, Надежда решительно не понимала. Как себя вести, чтобы Уля слушалась, как прежде? Что говорить? Голова осознавала, что Ульяна действительно выросла, что ей, на минуточку, и впрямь двадцать четыре года, хотя, кажется, вот только-только было четыре… А материнское сердце бешено колотилось, посылая сигнал о готовности вгрызться в глотку любому, кто посмеет покуситься на её ребенка. Любому, кто посмеет её обидеть — умышленно или нет. Кто посмеет подвергнуть её опасности, научить дурному! Сердце рвалось защищать. Уля просит перестать её оберегать… Она с ума сошла! Покажите мать, которая не убьет за свою кровь без лишних раздумий! — Не готова, — твердо повторила Надежда. — Он плохо на тебя влияет. У тебя уже начались проблемы на работе. Разумеется! Ведь своё рабочее время ты тратишь на гитару! Ульяна тяжело задышала — в отражении зеркала вздымалась и опускалась её грудь. — Это мой выбор. Егор у меня над душой не стоит, если что. — Причинно-следственные связи тут ясны, к гадалке не ходи, — продолжала стоять на своем Надежда, понимая, что эту партию обязана выиграть кровь из носу! — «Никуда ты не пойдешь!» — Он водит к себе распутных девок. А ты там, в этой квартире, ты… — Мама, а тебе не приходило в голову, что если бы он захотел, я бы тоже могла оказаться в числе этих девок? Возраст согласия — шестнадцать лет, — отрезала Уля. В её голосе зазвенела сталь, температура воздуха резко упала ниже ноля. — Восемь лет у него на это было. Восемь. Хотели бы, уже бы! Ему же только помани, я и побежала, так ты себе это представляешь? Я, по-твоему, кто? Дура безмозглая?! Почему ты мне не доверяешь?! Ты за кого меня держишь?! Губы задрожали от обиды, и, кажется, не от обиды на Егора. — Уля! — Да что Уля?! Что Уля-то?! — упершись обеими руками в раковину, Ульяна продолжала истреблять её взглядом в зеркале. Лицом не поворачивалась. «Как воззвать этого упрямого, бестолкового человека к уму-разуму? Неужели ты слепая совсем?! Какие аргументы на тебя подействуют?» — Ты вообще видела, в каком виде он домой явился ночью того дня, когда бабушке плохо стало?! — воскликнула Надежда. От воспоминаний вновь подурнело: тем вечером она нашла подтверждение худшим своим подозрениям, а её дочка стояла и болтала с соседом, как ни в чем не бывало, не ощущая исходящей от него угрозы. — Явно же отметелил кого-то! Ссадина на лице, руки ободраны, куртка порвана! Ты мне будешь доказывать, что он по-прежнему милый, безобидный мальчик? Куда глаза твои смотрят? Шарахается с какой-то шпаной чёрт знает где, в драки ввязывается, не удивлюсь, если еще и употребляет. И ты хочешь, чтобы я тебя с ним отпустила? Да я костьми на пороге лягу! Только через мой труп! Ульяна всё-таки развернулась. От прежнего благодушного настроения не осталось и тени, а ожесточённое выражение её лица сообщало заходящемуся сердцу об одном: пропустила мимо ушей. Глядя на дочь, Надежда ясно понимала, что у Ули ветер в голове свищет, что она околдована Черновым, как когда-то была. Надя думала, те времена прошли безвозвратно, а последние пять лет благодарила небеса за собственную интуицию, за то, что Егора удалось предсказать наперёд, что… И вот теперь — опять. Всё начинается заново… «Валечка, прости… Это выше моих сил… Дочь у меня единственная»