— Егор, ты чё творишь?! Жить надоело?! — накинулась Ульяна на соседа. Если бы маленькой была, поколотила бы кулачками, а так только и оставалось, что пялиться на него глазами навыкате, гневно раздувать ноздри, вспоминать про себя трехэтажный матерный, чувствовать, как сердце проламывает стенки, проклинать его любовь к экстриму и… Похоже, начинать вспоминать молитвы. Уже пора. — Малая, очень мило, что ты волнуешься, но опыт в мотокроссе у меня неплохой, так что истерику прекращай, — стягивая шлем, беззаботно усмехнулся Егор. — Этот байк, конечно, для полётов не приспособлен, тяжеловат. Но должен же я был проверить. «Иди в пень, ясно тебе?!» На этот мысленный посыл он лишь хмыкнул и, поджав губы, головой помотал, показывая, что по данному адресу отправляться не намерен. Как и по всем другим адресам, точные координаты которых прямо сейчас светились на её лбу. Ему и тут хорошо, мол. — Ладно, больше не буду. По крайней мере, при тебе. Буду ползать раненой улиточкой. Только лицо попроще сделай, — задористо подмигнул он ей. Вот зачем он так подмигивает? Он вообще отдает себе хоть малейший отчёт, что с ней делает?! Кипяток, лаву, наркоту по венам пускает! Напустив на себя самый безгрешный вид! А ведь только что прибить его хотелось… А теперь… «“Лицо попроще”… Боже, как вынести?.. Дай мне сил…» Закатив глаза к розовеющему небу, безоблачному и ко всему равнодушному, Уля рвано вздохнула: — Кажется, на сегодня впечатлений мне хватит. Как отсюда добраться до метро? — Всего-то километров пять-шесть, — склонив голову к груди, уставился на неё Егор исподлобья. В голосе слышалось неподдельное удивление. — Держи курс на горизонт. На закатное солнышко. — Очень смешно… Ей не смешно. Ей вообще не смешно, когда он так пристально смотрит. Душа плавится, как от огня плавится воск. И всё, о чём в эти моменты способна думать её голова, — это… Ни о чем. Ни. О. Чем. Заставлять себя спокойно стоять на месте, не сделать шаг вперед — то еще испытание. Точно не для её нервной системы. Егор вскинул подбородок, недоуменно поднял брови и усмехнулся: — Не, малая, ты серьезно? Довезу я тебя до метро, без проблем. Куда намылилась на ночь глядя? — Да так… — спрятала она глаза. Невозможно выдержать! Вата в голове! Эта пытка уже вечность длится! — У меня встреча с одним товарищем. Надо еще где-то переодеться успеть, не ехать же в таком виде… Сосед окинул её оценивающим взглядом и снова хмыкнул. Вот что он постоянно ухмыляется? Она кажется ему смешной? Ну да, так и есть… Маленькой смешной девочкой… — Вид очень даже, в таком к твоему товарищу на встречи точно ещё не являлись. Что за товарищ, кстати? — прищурился Егор. Знает она этот лёгкий прищур: он означает, что в чьей-то вихрастой голове запускается режим «Сбор и запись информации для возможного последующего анализа». Когда она ему на задир всяких жаловалась, он ровно с тем же выражением лица слушал. А потом задиры как по волшебству меняли мировоззрение. — Из интернета, — нехотя призналась Уля. Казалось бы, а что такого? В современном мире знакомиться и общаться онлайн — обычное дело, все так делают. А некоторые вообще давно перестали признавать другие способы знакомств. Но именно с Егором обсуждать каких-то мужиков не хотелось. Если бы не необходимость попасть к метро, фиг бы она ему про Тома что рассказала! — Tinder?.. — с каким-то то ли недоверием, то ли брезгливостью, то ли разочарованием уточнил он. Брови снова поползли — туда, откуда их никогда не видно, — на лоб. Ульяна вспыхнула. Какой еще к чертям собачьим Tinder? Он за кого её держит? Хотя… Если такими темпами продолжать, совсем скоро и до Tinder дойдет. Будет ходить на свиданки с кем попало! Каждый грёбаный вечер! И выбивать из головы некоторых там. Язв. — Кружок по интересам, — пробормотала она, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец. — Давно общаемся… — А. Ясно. Меня обычно на полдня хватает, а потом всё, до свидули. Одно и то же… Скука, — задумчиво протянул Егор. Нахмурился и опасливо покосился на неё. — Надеюсь, вы не в пустынном парке встречаетесь? «До свидули», — болезненно поморщившись, мысленно передразнила его Ульяна. Строчки «Фанка» сами полезли в голову: «Это было вчера, а теперь дверь вон там, до свидания…» — Нет, в центре… — ответила она рассеянно. Где они с Томом встречаются, кстати? Рядом с Егором из черепной коробки всё напрочь вылетает. Уля, честно говоря, до сих пор не понимает, как нюансы управления байком умудрились отложиться в голове? Там же перекати-поле катится, когда он так близко. — Могу подбросить, мне тоже в город, в пару мест надо заскочить. А вообще, давай-ка ты… Раздавшаяся телефонная трель не дала ему закончить начатую мысль. Чертыхнувшись, Егор полез в карман, изъял смартфон, уставился на экран, извинился и, ответив коротким: «Да», отошел в сторону. Уля, проводив его долгим взглядом, выдохнула, достала свой и проверила переписки. Глухо. Юлька молчала, как партизан. Всё плохо. Нет, «плохо» — неправильное слово. Это — катастрофа. Судя по тому, что сосед вернулся мрачнее грозовой тучи, в его жизни тоже что-то резко разладилось. — Баб Нюра загремела в больницу, — напряженно сообщил он. — До метро я тебя довезу, а потом, видимо, туда. Когда там у нас часы посещений? — С шести до семи? — предположила Ульяна озадаченно. Черт знает, на самом деле, но вроде так. — Ты, наверное, уже не успеваешь… Что-то серьезное? — Я, если честно, не понял, связь барахлит. Ладно, посмотрим. Поехали. Как же быстро способно меняться настроение. Только-только улыбался и подтрунивал, и вот уже, считай, лица нет. А про неё и говорить нечего: если попробовать перечислить состояния, через которых она сегодня благодаря ему прошла, пальцы на руках закончатся. От эйфории до желания уничтожить за испытанный страх, от подъема сил до паралича. Потеющие ладошки, учащенное сердцебиение, горящие щеки, дрожь в коленках. Добавь к этому потерю аппетита и головы, добавь неоправданно сильное беспокойство, и… Похоже на болезнь. Возможно — неизлечимую. — Да… — глубоко вздохнув, согласилась Ульяна. — Поехали… *** Очередь в этих местечковых супермаркетах под вечер собирается — на ползала. И, как специально, работает единственная касса. Уже половину пути до заветного выхода из магазина преодолел, но, как назло, впереди какая-то бабуля, а лента с горкой завалена пакетиками с картошкой, морковкой и луком. В общем, всё колом встало. Народ вокруг начал роптать, требуя позвать еще одного кассира. Егор чувствовал, как и сам заводится. Перед тем, как разъехаться каждый по своим адресам, они с малой притормозили у кафешки, куда заглядывали за кофе перед полигоном. Ульяна все же решила, что рассекать по Москве в мотокомбезе не комильфо и что на эту свою не терпящую отлагательств встречу она должна явиться в более презентабельном виде. Стесняшка, блин! А он решил не терять времени в ожидании и направился в ближайший магазин за сигаретами и чем-нибудь съестным для баб Нюры. И встрял. Честно говоря, сейчас желание Егор испытывал лишь одно: бросить чертову корзинку с апельсинами и водой посреди зала и выместись на улицу. Но упрямо выстаивал, вдыхая и выдыхая на четыре счета и то и дело сбиваясь, потому что мысли уводило в сторону. В основном, в сторону баб Нюры — последние лет десять человека глубоко одинокого и потому не рассчитывающего ни на кого. Только на «мальчика» из соседнего подъезда, с которым она знакома еще со времён переезда его семьи в Москву и который периодически навещает старушку в попытке немного скрасить её одинаковые тоскливые будни. Попав в больницу, она позвонила ему, потому что… Ну, потому что больше некому. Почему все пути приводят его к одиноким? Потому что это состояние пунктирной линией проходит через его жизнь, её олицетворяя. Потому что он знает, каково оно — там. Потому что вечность бежит от одиночества, оставаясь на месте. Потому что там страшно. И пусто. И холодно. Там непонятно и хочется вырваться из этих когтистых, сжимающих горло лап. Потому что если себе он помочь не может, это не значит, что и другим не помочь. Да же? Так вот, баб Нюре нужны тапки, кружка, зубная щетка, паста, сменная одежда. И пачка медицинских масок — чертов вирус никто не отменял, пусть этим летом уставший от хождения в намордниках, расслабившийся после массовой вакцинации народ и плевал на его существование, в его окружении уж точно. Всё перечисленное баб Нюра оставила дома, прихватив только документы, поскольку, по её же словам, фельдшеры из квартиры чуть ли не на носилках её вынесли, не дав времени на сборы. Всё это она, позвонив уже из палаты, извинившись двадцать раз, попросила привезти Егора. А еще кота кормить попросила до выписки — пусть выпишут! Дубликат ключей от 55-й болтался на связке собственных уже лет семь, а понадобится впервые: баб Нюра тот еще крепкий орешек. А еще баб Нюре, конечно же, нужны какие-то продукты и лекарства, но она постеснялась его «напрягать». Стрелки часов подползают к половине седьмого, малая, наверное, давно ждет, а перед ним на кассе еще пять человек. И, кажется, ко времени ни в какую больницу он уже не успевает. Что ж, значит, придется проверить утверждение, что деньги решают любой вопрос. Малая… Ну, малая на свою встречу должна успеть. Да даже если чуть опоздает — девушкам вроде как простительно. А уж если речь идет о свиданке, то опоздание вообще милое дело. Егор попытался откопать в памяти случай, когда девушка опоздала к нему на свидание, но уже спустя полминуты бросил эту затею: рандеву лично в его жизни можно пересчитать на пальцах одной руки, потому что довольно скоро он перестал видеть в них хоть какой-то смысл. Назначались они еще в лохматые времена старших классов школы и первых курсов института. И что-то не припоминает он не то что деталей, не то, что имен, а даже лиц. «Что за «товарищ» там у неё такой, что надо все дела побросать и рвать в центр на ночь глядя?» Нет, у него, конечно, тоже вроде как встреча, но это же совсем другое! Да на хрен надо?! Он вообще сейчас возьмет и всё отменит, никто там пополам не переломится, есть вещи и поважнее в этой жизни! Мысль зудела и нервировала. Или очередь нервировала. Или понимание, что баб Нюра сегодня без тапок и зубной щетки останется, нервировало. Или все вместе нервировало. Так что на любезности с продавщицей никаких сил и желания не осталось. Окатив её стальным взглядом исподлобья, Егор нацепил на лицо изъятую из кармана куртки маску, молча дождался, когда ему пробьют три его позиции, и сухо попросил две пачки сигарет, а получив их, раздраженно схватил с прилавка и отправил в карманы. За пятнадцать минут в этой очереди во всех своих бедах на день сегодняшний он успел обвинить лично её — эту маленькую гостью из Средней Азии, наверняка отпахавшую двенадцатичасовой рабочий день и мечтающую сейчас только о диване. — Извините. Вечер не задался, — буркнул Егор, уже отходя от кассы. — А вам — хорошего. Воздух! Выскочив из магазина, тут же содрал намордник, достал новую пачку, судорожно прикурил и обшарил пустынную улицу глазами в поисках малой. У припаркованной у соседнего кафе «Ямахи» её не оказалось, что показалось странным, ведь проторчал он в «Пятёрке» не меньше двадцати минут. За это время можно не только переодеться, но и кофе успеть заказать, и даже выпить его — при должном желании. Покупатели выходили из стеклянных дверей продуктового и спешили с сумками по домам, по проезжей части неслись машины, солнце катилось к горизонту, он не узнавал её в редких прохожих. Оставалось проверить кафе — если её нет на улице, она должна быть там. В кофейне насчитал троих посетителей, двух скучающих официантов и бармена. Уточнил, выходила ли от них молодая шатенка, получил утвердительный кивок и точное время: десять минут назад. Вышел на улицу, прошелся до ближайшего перекрестка и снова огляделся по сторонам. Неудивительно, что он не заметил её от магазина: от магазина не просматривался мост через Сходню. Какой-никакой обзор на данное сооружение открывался лишь с Т-образного перекрестка. Малая, крепко обхватив себя руками, стояла спиной к миру, лицом к реке, казалось, совершенно не реагируя на происходящее вокруг. Он и признал-то её с такого расстояния лишь благодаря яркому пятну вместительного рюкзака. «Женщина, что ты там забыла?» — мелькнуло в голове. Рот открылся, чтобы окрикнуть, и закрылся, зашитый шёпотом интуиции. Стоило ли перебегать дорогу на красный, чтобы застыть в десятке метров от цели? Она так и стояла — не двигаясь. Спиной к миру, лицом к реке. В полуметре от парапета, явно не закатом любуясь — закат в противоположной стороне. Стояла и разговаривала: как шевелились губы, видно было издали. Ноги сами понесли ближе, но, не дойдя буквально пары шагов, Егор вновь замер, откликаясь на поворот в его сторону её головы, на плескавшийся в зрачках ужас, на резкий жест рукой, который трактовался однозначно: «Стой, где стоишь». — Слушай, — призвала малая пустоту, однако звучало её «слушай» слишком лично, чтобы заподозрить, что она действительно общалась с пустотой, — выход в окно — это не выход. Ты же понимаешь… «Что здесь происходит?..» — Я не вижу… выхода, — раздавшийся из ниоткуда другой голос ошарашил, потряс, оглушил и заставил двинуться дальше вопреки просьбе оставаться на месте. Со сменой точки обзора удалось разглядеть прислоненную к высокой кованой решетке спину. Прислоненную с обратной её стороны. Вцепившиеся в прутья тонкие белые пальцы. Вцепившиеся с обратной её стороны. Там кто-то сидел, какой-то тощий паренек. Следом настигло липкое осознание, что конкретно здесь происходит, и душа ухнула в пятки. Пытаясь сохранять самообладание, Егор подошел ближе и встал за Улиной спиной. Мозг лихорадочно оценивал обстановку, прикидывая, получится ли незаметно для этого мальца перегнуться через перила, надежно ухватить его хоть за что-нибудь и предотвратить падение. Нет. Не получится. Разбиться об воду немногим сложнее, чем о бетон. А глубина тут какая? Метра полтора-два? А на дне что? Вблизи очень хорошо ощущалось, как Ульяну трясет. — Сегодня жизнь кажется никчемной, но завтра она обретет новый смысл, и ты будешь дорожить каждой её секундой, — голос дрожал и срывался, но она продолжала лихорадочно искать нужные слова — слова, которые убедят. — Клянусь, чем хочешь, так и будет… Вот увидишь… Дай себе шанс. Дай ей шанс… Она одна… Единственная… Другая не начнется. Там молчали. Слушали или нет — неясно. Ясно было одно — парню страшно, в своем решении он не уверен и мечется сейчас между «здесь» и «туда». В противном случае всё давно бы кончилось. — Что у тебя стряслось? — спросил Егор. Тихо — так, чтобы не напугать. Вкладывая в интонацию столько сочувствия, сколько смог в себе наскрести. Что-то там, в нём, оказывается, есть… Удивительно… А он думал, нет там ничего, думал, сопереживать посторонним он не умеет. — Я… хочу к родным… Я… я их потерял… Всех. Егор прикрыл ресницы, осознавая сказанное. Чувствуя на себе испуганно-растерянный взгляд васильковых глаз. Он понимал. Он, наверное, как никто, понимал причины, по которым этот парень находился по ту сторону парапета, одной ногой здесь, в этой жизни, другой — фактически уже там. Прошло столько времени, а эта боль всё ещё с ним: притупившаяся, она до сих пор внутри. Пришлось научиться с ней жить, с ней смириться, принять её в себе и приютить. А тогда… Разрешая голове те мысли, он уговаривал себя одуматься. Тогда помогло осознание, что встреча не гарантирована, а ещё — предположение, что пройдет пять лет, и он, если, конечно, верить Владе, все равно будет там. Что ещё его удержало? Понимание, что они бы сильно, очень сильно огорчились. Рука сама потянулась в карман за телефоном, сама разблокировала, открыла сообщения и скинула Дэну геолокацию. Пальцы сами настучали «МЧС», «мост», «парень прыгнет», что-то ещё вслепую настучали. Может, он не прав. Может, нужно дать человеку право сделать собственный выбор. Лет семнадцать ему, сколько? Возраст страшных, порой чудовищных, ошибок, непонимания и неверия в себя… Возраст ещё не окрепшей психики, отсутствия складной картины мира, наломанных под горячую руку дров. Сожжённых жизней. Возраст, когда так важно, чтобы рядом был кто-то. Кто-то, кто подставит тебе плечо и не даст упасть, кто-то, кто поможет подняться, если ты всё-таки упал… Важно, чтобы рядом всегда кто-то был. Кто-то близкий. И когда тебе от роду день, и в пять, и в десять, и в семнадцать, и в двадцать пять, и в восемьдесят… Важно знать — ты не один. Ты — здесь — не один. — И я потерял. Пять лет назад… И тоже, бывало, об этом думал, — проталкивая застрявший в горле ком, негромко произнес Егор. — Но знаешь, что надумал? Что только расстроил бы их очень. Сам посуди. Они в тебя не для того все свои силы вложили, чтобы потом вот так… Они надеялись, что ты проживёшь счастливую жизнь… Они тебе всем сердцем её желали, счастливой жизни. А ещё я думал о том, что не факт, что меня там ждут, что там вообще хоть кто-то есть… На этих облачках. Вот так, да… Так что я все ещё здесь — и, знаешь, не жалею. Тут хоть интересно, а там неизвестно что… Никаких гарантий, что тебя примут с распростертыми объятиями. Ощущая на себе полный ужаса взгляд, загривком чувствуя взметнувшуюся волну чужого страха, Егор осознавал, что она слышит всё это впервые. Если бы ему там, наверху, оставили выбор, говорить или нет, не услышала бы. Но чувство такое, что выбора нет. — Девушка права, — продолжил он, чуть помолчав, — новые смыслы со временем и впрямь появляются: находишь их или они сами к тебе приходят. Стучат в твою дверь. И начинаешь дышать. И строить планы. И жить вновь хочется. Просыпаться по утрам. Встречать Новый год. И… Знаешь… Даже смеяться. Искренне. Чем ещё поддержать этого мальца? Сколько он там говорил? Минуту? Две? Ощущение, что все соки из него за это время выжали — до дна, досуха. Выпотрошили, выскребли до основания. Малец молчал, склонив голову к плечу. «Это чтобы лучше слышать тебя…». Он и впрямь слушал, и впрямь хотел поверить в то, что жизнь не кончена. А она не кончена. Она не должна кончаться, потому что ты решил сдаться. Когда ей кончаться, она определит без тебя. И, положа руку на сердце, вряд ли в этот момент ты окажешься готов с ней расстаться. — А для кого-то смысл — это ты. Или станешь… смыслом, — голос у малой дрожал, ей, похоже, тоже тяжело давались слова. — Ведь у тебя точно есть друзья. Может быть, даже девушка… А однажды ты услышишь, как озорно смеется твой ребенок, когда ты щекочешь его пятки, и в эти минуты ты не сможешь оторвать от его солнечного лица глаз. Только представь себе… — выдохнула она, будто сама это всё сейчас проживала. — Говорят, это особенная любовь, точно стоит того, чтобы тут задержаться. Ты найдешь в его чертах черты своих родных, он будет смотреть на тебя их глазами… Они продолжатся в твоем ребенке… Как в той песне{?}[Баста — Сансара]… Помнишь? И ты будешь счастлив… У тебя столько всего впереди… Всё еще впереди! Сколько тебе лет? — Девятнадцать…