* * * I Как и всегда, он стоял и просматривал счет перед оплатой. Это была старая привычка, которая появилась у него благодаря воспитанию отца: пробежаться по счету глазами еще раз, чтобы убедиться, что сумма к оплате не завышена. Однако сейчас он поймал себя на мысли, что он полностью утратил способность складывать числа. Стоя на ресепшн, он попытался собраться с мыслями. Затем достал кошелек, где лежали рупии и доллары США, и попробовал отсчитать нужную сумму – не вышло. Нечто столь фундаментальное для разума, как сложение, ускользало от него. Периферическим зрением он заметил, что неподалеку собралась небольшая толпа и украдкой, как бы невзначай, смотрела на него. Слухи распространяются быстро. Именно в тот момент он не выдержал и заплакал, вспомнив о своем сыне. Он сомневался, стоит ли брать мальчика с собой в Фатехпур-Сикри сразу после дневной экскурсии по Тадж-Махалу, ведь еще две постройки времен Могольской империи за один день могли быть явно лишними. Однако он прикинул, что дорога займет меньше часа, поэтому можно расценивать такой тур как вполне обычную практику. Еще до сумерек они успеют вернуться в свой отель в Агре, а если лечь пораньше, засыпая под какую-нибудь телевизионную передачу, то следующим утром они, отдохнувшие, поедут в Дели. Эти разумные доводы одержали верх. Когда об этом узнал молодой водитель взятой в аренду машины, то казалось, что буквально все в нем – и длинные волосы, и золотая цепочка на шее, и золотой браслет, и массивные часы – восприняло эту новость как завуалированный намек, что поездку непременно нужно совершить в рекордно короткое время. Он был в восторге оттого, что ему представилась возможность лихо проехать в Фатехпур-Сикри по пыльной, рыхлой дороге, резко газуя и так же резко ударяя по тормозам. В пути им встретилась уйма грязных придорожных забегаловок, чайных магазинов и киосков с сигаретами и снеками. У тех, что были покрупнее, имелись названия и вывески. Они были довольно предсказуемыми для этой местности: Акбар[1], Шах-Джахан[2], Шахин-шах[3], Джодха Бай[4], а в заведении Тансен[5] блюда, по заверению хозяев, были «на 100 % ВИГИТАРИАНСКИЕ». Немного ранее был предупреждающий дорожный знак «ЛУТШЕ ПОЗДНО ЧЕМ НИКОГДА». Уже не в первый раз он задумался о том, как так получилось, что в стране, где существует такое бесчисленное множество надписей, так сильно хромает орфография. Взгляд упал на вывеску «Кока-Кола», которая украшала собой небольшой магазинчик, а торговая марка и слоган были написаны на хинди. – Кока-кола, – сказал мальчик, узнав знакомый всему миру логотип, даже несмотря на то, что надпись была на хинди. – Мы можем купить себе по одной на обратном пути, – ответил он и стал прикидывать, усмотрит ли водитель в его очередной просьбе сбавить скорость, чтобы мальчика не укачало, намеренное противоречие. Его беспокоили такого рода вещи. Мальчик казался слегка подавленным, он так и не сделал шаг от узнавания продукта к изъявлению желания его приобрести. Обычно он без устали разговаривал и пытался прочитать заголовки на английском, которые украшали витрины магазинов и рекламные плакаты. Хотя он был рад тому, что сын ведет себя так спокойно, он задумался, не слишком ли обширная историческая программа была задумана для шестилетнего ребенка. Теперь он уловил вежливую терпеливость в спокойствии сына, будто бы мальчик показывал ему, что такой вид туризма ну совершенно не входит в сферу его интересов, однако он готов смиренно покориться воле отца. После недолгих расспросов о Тадж-Махале интерес мальчика заметно поостыл, и его стали интересовать более приземленные вещи: «Пап, а что такое мав-зо-лей?»; «А Мумтаз сейчас захоронена под ним, да?»; «А она могла гулять, двигаться и вообще разговаривать, когда над ней Шах-Джахан все это надстраивал?» Потом вопросы вообще прекратились. Что это было: пытливый ум, которому требовалось время все уложить по полочкам, или обычная скука? Он пытался заинтересовать сына, рассказывая ему различные истории, которые, как он полагал, должны были раззадорить фантазию мальчика: «Видишь какое ослепительно белое это здание? А ты знаешь, что император Шах-Джахан, который его построил, специально устраивал банкеты на террасе в полнолуние, чтобы все вокруг было белым? Лунный свет, одежда придворных и приглашенных гостей, цветы и еда – все-все было белым, чтобы идеально сочетаться с белым мрамором и белым сиянием полной луны». Мальчик кивал, казалось, что он обдумывает то, что только что услышал, но никак потом эти разговоры не поддерживал. Это натолкнуло его на мысль, что его сын попросту не был впечатлен всеми этими гробницами, вечной скорбью и возведением мемориалов усопшим. Его сын был американцем и рос уже в совершенно иных условиях. Его же детство проходило в Калькутте, где он сидел на коленях у слуг и теток, а они то и дело рассказывали ему истории о призраках. А когда он чуть-чуть подрос, то и сам читал подобные истории в детских книжках. Поэтому он не всегда понимал, что творится в голове у его сына, когда тот сталкивается с чем-то новым для себя, как, например, с осознанием того, что за обычной, реальной картинкой окружающей действительности, которую можно увидеть невооруженным глазом, стоит не менее яркая и живая история, скрытая от глаз обывателей. В итоге он решил для себя, что вновь обратится к историческим фактам только когда они доедут до Фатехпур-Сикри. А может все дело в том ужасном инциденте, свидетелями которого они чуть было не стали по приезде в отель? Прямо напротив него строилось многоэтажное здание, и один из строителей, сорвавшись с высоты, разбился насмерть в тот момент, когда их автомобиль подъезжал ко входу в отель. Пока они стояли в образовавшейся пробке, буквально в двадцати метрах от них толпились люди, сбежавшиеся со всех сторон. В воздухе повисло напряжение. Скорость происходящего и странный, трудно поддающийся описанию звук, который раздавался из толпы, так и говорили о том, что случилось что-то нехорошее Это был какой-то напряженный шум, похожий на нечто среднее между жужжанием и нескончаемым бормотанием. Его сын спросил тогда: – Папа, люди куда-то бегут. Посмотри, что там случилось? Водитель догадался ответить на хинди. – Мужчина только что упал со строящейся высотки, маздур[6]. Скончался на месте. Бечара[7]. Он не стал переводить сыну, что сказал водитель и не позволял ему вытягивать шею и смотреть в окно. Пока они продвигались к отелю, сквозь толпу людей он увидел, всего на один короткий момент, пыльный тротуар, забрызганный багровой кровью. Автомобиль продвигался все дальше, дюйм за дюймом, и место происшествия осталось позади них. Он увидел, как сын повернул голову, продолжая смотреть в сторону, где стояла толпа. Действительно ли его сын видел тот клочок земли или просто что-то себе нафантазировал? Задать этот вопрос ему не представлялось возможным. Паника овладевала им все сильнее: видел ли что-нибудь ребенок? Повлияет ли это на его психику? Как ему выяснить это так, чтобы это не оставило отпечаток в сознании мальчика? Весь остаток того вечера он провел в мучительных размышлениях, пока сон не сморил его. А сейчас, из-за неестественного спокойного поведения сына, переживания снова к нему вернулись. К тому времени как они подъехали к Агрским воротам, выиграв десять минут времени благодаря лихости водителя, мальчик выглядел довольно изможденным. Да и он сам чувствовал, что его обед находится не в желудке, а где-то в области грудной клетки, и готов в любой момент выйти наружу. Водитель усмехнулся: он был явно доволен собой. Более чем двадцать лет жизни в академической среде Восточного побережья США полностью избавили его от такой индийской привычки, как кричать на людей, находящихся в подчинении, поэтому он просто переборол свое раздражение и рассудил, что лучше отложит разговор с водителем до их отъезда назад, чтобы сейчас не поддаться эмоциям и не перестать контролировать интонации, которые смогут зазвучать в приказном тоне. Поэтому он просто обратился к нему на хинди: – Мы ненадолго, не более чем на час. – Хорошо, сэр, – ответил водитель, понимающе кивая. – Я буду здесь. Он проверил, все ли взял с собой – небольшой рюкзак, бутылка с водой, кошелек, паспорт, путеводитель, телефон, рюкзачок сына, – захлопнул дверь и взял ребенка за руку. Кроткое молчание сына не переставало беспокоить его. Куда подевались привычный восторженный детский лепет и неиссякаемая жизненная энергия? Он опустился на колени, чтобы их лица были друг напротив друга, и ласково спросил его: – Ты устал? Хочешь, можем поехать обратно в отель. Нам ведь с тобой не обязательно быть здесь. Мальчик покачал головой. – Хочешь купим тебе печенье с апельсиновым кремом? – Он приподнял брови и ухмыльнулся, ведь озвучил столь заманчивое предложение. Мальчик снова покачал головой. В этот момент позади него на газон села птица. Это был удод. – Смотри! – воскликнул он и развернул мальчика так, чтобы ему стало видно птицу. Мальчик послушно повернулся, но не стал о ней расспрашивать. – Это удод. Ты такую ни за что не встретишь в Нью-Йорке, – заметил он. – А это мавзолемей? – спросил мальчик. – Нет, дорогой. – Он улыбнулся оттого, что ребенок так забавно произнес это слово. – Это не мавзолей. Это дворец. Ты же знаешь что значит дворец, не правда ли? Очень почитаемый и влиятельный король в нем жил. Его звали Акбар. Помнишь, я тебе о нем вчера вечером рассказывал? – Это Шах-Джахан, который построил большой-пребольшой мраморный дворец для своей жены, а она умерла, и он был очень грустным и плакал все время? Всякий раз, как его сын начинал говорить, отцовское сердце начинало таять, слыша американский акцент. – Нет, это не про него. Акбар Великий был его дедушкой. Пойдем-ка, давай посмотрим на дворец. Видишь, он совсем другого цвета. Весь красно-коричневый, даже оранжевый. Он не такой белый, как мы видели до этого. Они прошли мимо нескольких разрушенных средневековых клуатров, затем мимо полностью отреставрированных трехарочных внутренних ворот, а чуть в отдалении виднелось большое здание с куполом, которое только ожидало реставрации. Зазывалы и спекулянты, как только увидели мужчину с маленьким мальчиком, выходящими из машины, тут же оживились: – Вам нужен гид, сэр? Он хорошо говорит по-английски. Настоящий знаток истории. Он знает то, чего вы никогда не найдете в книгах. Вся толпа чуть ли не хором повторяла эти заветные слова. Попрошайки с самыми разными увечьями появились откуда ни возьмись. Они были всех мастей: начиная с простых бедняков, которые просили подаяние, протягивая руку для милостыни и указывая жестом на свои губы, показывая, что голодают, и заканчивая жуткими калеками с ампутированными и перемотанными конечностями. Были даже те, у кого конечности отсутствовали вовсе – полуживые туловища на досках с колесиками. Это зрелище крайности человеческого агонии порождало в нем самые разнообразные чувства – и ужас, и стыд, и отвращение, и жалость, и смущение, – но самое главное, непреодолимое желание как можно скорее оградить своего сына от них, сделать все, чтобы он их больше не видел. Как все эти люди могут быть настолько равнодушными и слепыми? Или они в душе чувствуют то же, что и он? Но, по правде говоря, все дело было в том, что он просто-напросто перестал быть индусом: прожив много лет на Западе, со всей его роскошью и комфортом, он сам превратился в что ни на есть самого настоящего либерала и выходца из стран «первого мира». Сейчас он уже был туристом в своей родной стране. Хотя какая она ему «родная»? Он мысленно поправил сам себя. Подавив в себе желание закрыть глаза ребенка ладонью, он поспешно обратился к нему: – Сынок, пошли скорее. – Эта просьба была больше похожа на приказ. В этот момент к ним уже подоспел торговец, у которого было полно всякой всячины: открытки на любой вкус, карты, путеводители, журналы, фотографии, игрушки, пиратские копии популярных брендов, погремушки, закуски, напитки, кондитерские изделия, мишура, куклы, пластиковые фигурки известных исторических сооружений, книги, свистки и флейты… Мило улыбаясь и кивая, он подтолкнул сына, чтобы они пошли дальше. Но в этот момент ребенок уже с любопытством рассматривал поднос, на котором располагались вырезанные из талькового камня фигурки; заметил плохую реплику Супермена, сделанную в виде надувной игрушки. Мальчик был заинтересован и хотел посмотреть, что там еще есть у продавца. – Пап, пап, смотри! – Да, я вижу. Давай пойдем дальше. Его очень обрадовало то, что дешевые игрушки отвлекли его сына от его дум, и он чуть было не купил ему одну из безделушек. Небольшого проявления интереса к товарам было более чем достаточно. Уличные торговцы и попрошайки окружили их в плотный круг. – Бабу[8], моя малышка голодна, она не ела уже четверо суток. Худенькая девочка со спутанными волосами, сидящая на руках у женщины, выглядела как живой труп; у нее даже не было сил, чтобы отпугнуть муху, которая села на ранку в углу рта. – Посмотрите сюда, бабу-сааб[9], вы только посмотрите… Торговец нажал на кнопку, и игрушка начала приходить в движение, эмитируя звуки, характерные для роботов, а как только она стала двигаться вперед, звуки стали похожи на стрельбу из автомата. Мужчина приблизился на некомфортно близкое расстояние и с ловкостью карточного шулера раскрыл веером открытки в сепии с рисунками известных индийских построек и храмов. Обнаженная женщина на одной из картинок так быстро появилась и исчезла, что это можно было принять за ловкую работу иллюзиониста. Он был просто шокирован. Неужели этот мужчина не видит, что с ним рядом ребенок? Или ему на это наплевать? Сады, окружавшие их, были ухожены, согласно индийским традициям и стандартам. Они излучали сияние в бело-золотом свете январского дня, но при более детальном рассмотрении эти пышно растущие канны и бархатцы, ухоженные травяные лужайки не могли спрятать казенную душу этих садов. Всюду проглядывала характерная убогость – кривые бордюры, неровные линии, хаотичная растущая зелень, из-за которой кое-где проглядывала земля; неизбежная бессистемность природы, борющаяся с рукой человека, старающейся все привести в порядок… все это обнажало крайне неумелую попытку навести красоту. Он даже мог почувствовать, нет, даже увидеть, какой это тяжелый труд – не позволить безжалостной жаре Индо-Гангской равнины превратить землю, нынче темную и влажную, в красную пыль. Купив билеты, они направились ко входу во внутренний двор, в зал публичных аудиенций – Дивани-Ам. Мир преобразился – в лучах зимнего полуденного солнца янтарно-красный песчаник, который был использован для постройки всего архитектурного комплекса в Фатехпур-Сикри, выглядел как высеченный из пламени, в нем было истинное волшебство, которое извлек из породы солнечный свет. Он посмотрел на своего сына, ожидая увидеть в его выражении лица отпечаток того же восхищения, что испытывал он сам. Однако все, что он смог распо знать на почти непроницаемом лице сына было… чем? Скукой? Через другой внутренний дворик, ярко пылающий медным светом, можно было подойти к дворцовым зданиям. Он вернулся назад, чтобы взглянуть еще раз на карту, прикрепленную на каменный постамент рядом со входом, но, не увидев отметку «Вы здесь» на карте, он остался в некотором замешательстве. Роясь в своем рюкзаке в поисках фотоаппарата и путеводителя, он обратился к сыну: – Подожди немного, никуда не убегай. Мы сейчас пойдем к тем красивым маленьким дворцам, видишь их? К тому времени как он повесил фотоаппарат на шею и открыл путеводитель на нужной странице, он чувствовал, что еще немного – и мальчик вот-вот сорвется с места и начнет бегать по дворику. Он старался продолжать следить за ним, пока просматривал текст в путеводителе. Вот, он нашел их, это должны быть они – Махал-и-Хаз, частная резиденция Акбара Великого. Он то и дело отрывал взгляд от страниц путеводителя, чтобы осмотреться, а потом снова опускал глаза в поисках необходимой информации – его голова так быстро двигалась, что он стал похож на птичку. Когда он уже полностью убедился, что двухэтажное здание слева от него, которое создавало впечатление некоторой незавершенности, было частной резиденцией Акбара Великого, он взял сына за руку и пошел по направлению ко входу. Пока он пролистывал путеводитель, он несколько растерялся, что было заметно даже невооруженным глазом. К нему подошел мужчина и начал говорить так, будто это была уже середина их разговора: – Выемки, которые вы увидите на нижнем этаже, предназначались для книг и документов… Он повернулся. Луч солнца ударил ему в глаза и ослепил. Но он рассмотрел темное, почти что черное лицо, с резкими чертами, будто бы лисья морда сменяла человеческую или наоборот. – Если вы направляетесь в его покои, хвабган, то это на верхнем этаже, – все продолжал незнакомец, – там вы увидите решетчатые экраны из резного камня вдоль коридора, который ведет на женскую сторону, в гарем. Они называются джали[10] и были созданы чтобы скрывать женщин от любопытных глаз, когда они ходили в хвабган и обратно. Мужчина говорил достаточно быстро, будто заучил текст. Если он собирался продемонстрировать свои навыки гида, чтобы его наняли, то в его манере говорить не было ничего, что бы натолкнуло на эту мысль. Во всяком случае, он вел себя так, как будто вообще не замечал ни его самого, ни его сына. Солнце слепило его, и он отвернулся. Этим он хотел убить сразу двух зайцев: посмотреть на ребенка, которого он боялся упускать из виду даже на мгновение, и показать незнакомцу, что не нуждается в его помощи. Его тень, попадая на стену здания, окрашивала ее в землисто-розовый цвет и придавала матовость. Красный песчаник в лучах солнца отливал медно-золотым цветом. Когда он оглянулся, чтобы посмотреть, ушел ли так называемый гид, рядом уже никого не было. Стены в комнатах, расположенных на первом этаже частной резиденции императора, были украшены изображениями цветов и листвы; несмотря на то что они выцвели от времени, они сумели сохранить в себе долю первоначальной живости. Их много раз подкрашивали, пытались реставрировать, но это была грубая работа. Со двора внутреннее убранство смотрелось довольно незамысловато и мрачно. Он задумался о том, почему комнаты были сделаны такими низкими. Какой был рост у людей в шестнадцатом веке? Приходилось ли им нагибаться и сутулиться, когда они находились внутри? Достаточно ли помещение было освещено днем? Почему в нем не было ни дверей, ни окон? Им было что скрывать? И последний, самый главный вопрос: неужели он знал так мало о быте и архитектуре моголов? Когда они зашли внутрь, впечатление, что комнаты были тесноваты, рассеялось само собой, но то, что они были темными, точнее, могли быть темными, осталось. Может, с его зрением что-то произошло или это все из-за того, что они только что зашли с ярко освещенной улицы? Он моргнул несколько раз. Казалось, что помещение сначала стало у?же, потом шире, затем опять у?же, будто он оказался внутри пульсирующего желудка огромного монстра. В павильоне наверху, где находились покои Акбара Великого, стены покрывали выцветшие фрески, растрескавшиеся от времени и отслоившиеся от стен. На некоторые фрагменты был нанесен тонкий слой какого-то вещества, по-видимому защитного покрытия, которое придавало эффект молочной дымки. Над дверным проемом повисло крылатое существо, держащее на руках младенца. Оно было высечено из камня и смотрело на них сверху вниз. Казалось, что статуя была собрана из крупных одноцветных кусочков, похожих на перхоть. Его сердце начало бешено стучать. – Пап, смотри, это же ангел! – воскликнул ребенок. Он зажмурился и, крепко сжав руку сына, замотал головой, будто стараясь избавиться от галлюцинации, а потом открыл глаза. Ангел смотрел пристально, с легкой улыбкой, читающейся в чуть приподнятых уголках его глаз, будто бы персидский скульптор изобразил ангела на четверть китайцем. Он снова зажмурился; перед ним мелькнул образ гида-лиса, окруженного парящими в воздухе конфетти.