Рыбак подумал, что тут уж можно солгать — пусть проверят. Разве что Сотников... — Командир отряда? Ну этот... Дубовой. — Дубовой? — почему-то удивился следователь. Рыбак продолжительным взглядом уставился в его глаза. Но не затем, чтобы уверить следователя в правдивости своей лжи, важно было понять: верят ему или нет? — Прохвост! Уже с Дубовым снюхался! Так я и знал! Осенью не взяли, и вот, пожалуйста... Рыбак не понял: кого он имеет в виду? Старосту? Но как же тогда? Видно, он здесь что-то напутал... Однако размышлять было некогда, Портнов стремительно продолжал допрос: — Где отряд? — В лесу. Тут уж он ответил без малейшей задержки и прямо и безгрешно посмотрел в холодно-настороженные глаза следователя — пусть уверится в его абсолютной правдивости. — В Борковском? — Ну. (Дураки они, что ли, сидеть в Борковском лесу, который хотя и большой, но после взрыва моста на Ислянке обложен с четырех сторон. Хватит того, что там осталась группа этого Дубового, остатки же их отряда перебрались за шестнадцать километров, на Горелое болото.) — Сколько человек в отряде? — Тридцать. — Врешь! У нас есть сведения, что больше. Рыбак снисходительно улыбнулся. Он почувствовал надобность продемонстрировать легкое пренебрежение к неосведомленности следователя. — Было больше. А сейчас тридцать. Знаете, бои, потери... Следователь впервые за время допроса довольно поерзал в кресле: — Что, пощипали наши ребята? То-то же! Скоро пух-перо полетит от всех вас. Рыбак промолчал. Его настроение заметно тронулось в гору; кажись, от Сотникова они немного узнали, значит, можно насказать сказок — пусть проверяют. Опять же было похоже на то, что следователь вроде начал добреть в своем отношении к нему, и Рыбак подумал, что это его отношение надобно как-то укрепить, чтобы, может, еще и воспользоваться им. — Так! — Следователь откинулся в кресле. — А теперь ты мне скажи, кто из вас двоих стрелял ночью? Наши видели, один побежал, а другой начал стрелять. Ты? — Нет, не я, — сказал Рыбак не слишком, однако, решительно. Тут уже ему просто неловко было оправдываться и тем самым перекладывать вину на Сотникова. Но что же — брать ее на себя? — Значит, тот? Так? Этот вопрос был оставлен им без ответа — Рыбак только подумал: «Чтоб ты издох, сволочь!» Так хитро ловит! Да и на самом деле, что он мог ответить ему? Впрочем, Портнов не очень и настаивал. — Так, так, понятно. Как его фамилия? — Кого? — Напарника. Фамилия! Зачем бы она стала ему нужна, эта фамилия? Но если Сотников не назвал себя, то, видно, не следует называть его и ему. Наверно, надо было как-либо соврать, да Рыбак не сразу сообразил как. — Не знаю, — наконец сказал он. — Я недавно в этом отряде... — Не знаешь? — с легким упреком переспросил Портнов. — А староста этот, говоришь, Сыч? Так он у вас значится? Рыбак напряг память — кажется, он даже и не слышал фамилии старосты или его клички. — Я не знаю. Слышал, в деревне его зовут Петр. — Ах, Петр. Ему показалось, что Портнов этот какой-то путаник, но тотчас он сообразил: следователь хочет запутать его. — Так, так. Значит, родом откуда? Из Могилева? — Из-под Гомеля, — терпеливо поправил Рыбак. — Речицкий район. — Фамилия? — Чья? — Твоя. — Рыбак. — Где остальная банда? — На... В Борковском лесу. — Сколько до него километров? — Отсюда? — Откуда же? — Не знаю точно. Километров восемнадцать будет. — Правильно. Будет. Какие деревни рядом? — Деревни? Дегтярня, Ульяновка. Ну и эта, как ее... Драгуны. Портнов заглянул в лежащую перед ним бумажку. — А какие у вас связи с этой... Окунь Авгиньей? — Дёмчихой? Ей-богу, никаких. Просто зашли перепрятаться, ну и поесть. А тут ваши ребята... — А ребята и нагрянули! Молодцы ребята! Так, говоришь, никаких? — Точно никаких. Авгинья тут ни при чем. Следователь бодро вскочил из-за стола, локтями поддернул сползавшие в поясе бриджи. — Не виновата? А вас принимала? На чердаке прятала? Что, думаешь, не знала, кого прятала? Отлично знала! Покрывала, значит. А по законам военного времени что за это полагается? Рыбак уже знал, что за это полагается по законам военного времени, и подумал, что, пожалуй, придется отказаться от непосильного теперь намерения выгородить Дёмчиху. Было очевидно, что на каждую такую попытку следователь будет реагировать, как бык на красный лоскут, и он решил не дразнить. До Дёмчихи ли тут, когда неизвестно, как выкарабкаться самому. — Так, хорошо! — Следователь подошел к окну и бодро повернулся на каблуках; руки его были засунуты в карманы брюк, пиджак на груди широко распахнулся. — Мы еще поговорим. А вообще должен признать: парень ты с головой. Возможно, мы сохраним тебе жизнь. Что, не веришь? — Следователь иронически ухмыльнулся. — Мы можем. Это Советы ничего не могли. А мы можем казнить, а можем и миловать. Смотря кого. Понял? Он почти вплотную приблизился к Рыбаку, и тот, почувствовав, что допрос на том, наверно, кончается, почтительно поднялся со стула. Следователь был ему по плечо, и Рыбак подумал, что с легкостью придушил бы этого маломерка. Но, подумав так, он почти испугался своей такой нелепой тут мысли и с деланной преданностью взглянул в живые, с начальственным холодком глаза полицейского. — Так вот! Ты нам расскажешь все. Только мы проверим, не думай! Не наврешь — сохраняй жизнь, вступишь в полицию, будешь служить великой Германии... — Я? — не поверил Рыбак. Ему показалось, что под ногами качнулся пол и стены этого заплеванного помещения раздались вширь. Сквозь минутное замешательство в себе он вдруг ясно ощутил свободу, простор, даже легкое дуновение свежего ветра в поле. — Да, ты. Что, не согласен? Можешь сразу не отвечать. Иди подумай. Но помни: или пан, или пропал. Гаманюк! Прежде чем он, ошеломленный, успел понять, что будет дальше, дверь раскрылась, и на пороге вырос тот самый Стась. — В подвал! Стась дурашливо уставился на следователя. — Так это... Будила ждет. — В подвал! — взвизгнул следователь. — Ты что, глухой? Стась встрепенулся.