– Вот это да. Вера, ты была такая маленькая… Такой реакции я не ожидала. – Ты же ещё школьницей была… Я представляю её печальное напряжённое лицо. Об одном я не говорю. Этот небольшой эпизод в своей истории я оставлю только для себя. Нерождённый ребенок, аборт в семнадцать – Мире незачем знать. Она станет жалеть меня ещё больше. – Знаешь, они сегодня с Тёмой так хорошо играли, целый час возились с конструктором, – тихо роняет она. В чём она пытается меня убедить? Странно, что Миру удивляют обычные, нормальные вещи. Отец, играющий с сыном, даже не с приёмным или чужим, со своим ребёнком – эка невидаль! Но Мира испытывает чувство благодарности к Стасу за то, что он уделил время сыну. О, май гад! – Я вот думаю… Вера, мальчику всё-таки нужен отец. Я не могу лишить его мужского воспитания. И не хочу, чтобы Тёма рос в неполноценной семье. Опять двадцать пять! Как ей поставить мозги на место? Неполноценная семья! Разве семью, где один унижает второго, можно назвать полноценной? Да и что это за ярлыки? Полноценным бывает обед или там… отдых. А семья для ребёнка может быть со здоровой атмосферой или уродующей психику больными отношениями. – Ты хочешь, чтобы сын вырос таким же жестоким и бессердечным, как отец? Неспособным ни на любовь, ни на уважение? – я не могу уже сдерживать себя. – Безразличным к чужим проблемам нарциссом и эгоистом? Такого мужского воспитания ты хочешь? Первым делом ребёнок берёт пример с родителей. Чему он от Стаса научится? – Почему ты думаешь, что он станет таким? – слабо отбивается Мира. – Да и вообще, Стас тоже не такой. Во мне поднимается клокочущий гнев. Всё, моё терпение закончилось! – Твой Стас… твой Стас облегчённо выдохнул, когда я, малолетняя дура, поскакала на аборт! Снова пауза. Ещё более долгая. – Что ты имеешь в виду? – лепечет Мира. – То и имею! Я забеременела. Он обвинил меня, что я это подстроила, – бессильная злоба застилает мне глаза. Я злюсь на себя за беспечность, на Стаса, на Миру, потому что она не слышит меня, не осознает, как коверкает себе жизнь. – Неправда. Скажи, что ты это придумала сейчас. Специально, – со слезами в голосе требует она. Это слишком больно слышать. На меня обрушивается внезапная усталость. Будто кривая линия на мониторе больного сменяется ровной полосой. – Ты можешь мне не верить, но я никогда не стала бы тебе врать, – я роняю телефон из рук… Через несколько дней Мира позвонила мне сама. Она произносила слова, как робот, тускло, односложно: – Я спросила его. О тебе. – Нет! Мира, зачем ты с ним меня обсуждала? – я вскочила со стула, перевернув тарелку с лапшой. – Мне нужно было знать, – тихо ответила она. – И что, ты прямо в лоб его спросила? – Да. Почти. Он отрицал, как обычно. Сказал, что у меня паранойя, что пора к врачу обращаться, слишком странные мысли приходят в мою головку. И никаких беременных девушек он не знал. – Чего и следовало ожидать, – фыркаю я. – Потом я назвала твоё имя. Он стал кричать, что это сплетни, выпытывать, откуда я знаю. Но я нас не выдала. Сказала, что город небольшой, тут мало что удаётся утаить. Мне хотелось его помучить. За то, что столько лет молчал, никогда не рассказывал и признался не сразу. Я сказала, что зря он тебя не остановил, возможно, сейчас у него была бы дочь, которую он хотел. Он ответил, что я и тут не смогла оправдать ожидания. А я брякнула, что передам сыну, что его появлению на свет отец не рад. В общем, слово за слово… Ну а потом… – Он тебя ударил? Мира, он снова тебя бил? – Я разозлила его. Не надо было такое говорить. Сама виновата. Позже Мира призналась, что он швырнул её на пол и пинал. Потом сам отвез в травмпункт, чтобы проверить, не сломаны ли ребра. Аттракцион небывалой щедрости. Мне больше не пришлось уговаривать её на разрыв со Стасом. Я решила – пора. Пора осуществлять мой план. И появилась Виталина. Глава тридцать шестая В начале марта я вышла в отпуск, приехала в город и сняла себе квартирку у парка Победы. Ваня уехал в очередной рейс до Кандалакши и должен был через десять дней проезжать мимо. Мы обе достаточно хорошо знали Стаса, чтобы понимать, что просто так он Миру не отпустит. Тем более с ребёнком. Договориться с ним было бы невозможно, потому что всегда существовало только его мнение, самое правильное, самое главное. У таких, как он, не развито чувство сострадания, бесполезно увещевать их, взывать к совести и пониманию. Пока он ни о чём не догадывался, надо было действовать. Я перебирала разные варианты. Можно было перевезти вещи Миры, пока Стас был на работе, спрятать сестру с Тёмой у меня дома в Подмосковье. Но тогда бы он стал искать их. И, скорее всего, нашел бы. Обвинил бы её, что пыталась украсть сына. Вся его ярость обрушилась бы на жену-беглянку. Мира могла не выдержать. Возможно, она даже расценила бы такое поведение как проявление любви. Потом бы ещё покаялась за нерадивое поведение. Нет, нужно было действовать хитрее. Мира и Тёма должны были не просто сбежать. Я решила, что им надо исчезнуть. Или даже – умереть. Паша глядит на меня с опаской. За окном стемнело. Стеклянные стены кафешки похожи на иллюминаторы батискафа, который угодил в беспросветную тьму морской пучины. Буря гонит белые хлопья наискосок и вниз. Стёкла дрожат. Новых посетителей будто ветром вталкивает внутрь. В небольшом баре набилось столько народу, что даже самым стройным официантам трудно протолкнуться. – Вы знали, что она собирается убить себя? – спросил Паша, в его тоне почувствовалось осуждение. Я медлю. Взвешиваю слова. – Однажды Мира заикнулась, что у неё появлялись подобные мысли. Так, мимоходом проговорилась. Бормотала, как в забытьи. Забыла уже после чего. А нет, вспомнила. Она нашла на домашнем компьютере базу с девушками. Оказывается, Стас искал их в соцсетях, сохранял по несколько фото каждой. Эдакая база моделей на вкус и цвет. Когда Мира простодушно спросила его, зачем он это делает, устроил скандал. Обвинил в шпионаже, недоверии, снова перевернул всё с ног на голову и сделал её виноватой. Паша поднял брови и покачал головой. Да, парень, я тебе и не такое рассказать могу. – Вот тогда она и обмолвилась о том, что жить больше не хочет. Мира даже где-то раздобыла сильное снотворное. – Но она ведь не отравилась, а спрыгнула с моста. – Да, слава богу, лекарствами она не воспользовалась. На лице у Паши нарисовалась странная гримаса, он уставился в пол и скривил рот в грустной улыбке: – Когда мы проходили в десятом классе «Анну Каренину», Алла Георгиевна, учительница литературы, попросила высказаться о том, как мы относимся к главной героине романа. Все девчонки несли какую-то чушь про несчастную любовь, про бурю чувств у безутешной женщины, которая не смогла справиться со своей трагедией. Они жалели Каренину, были на её стороне. Мира же встала и ответила, что героиня ей противна: сначала изменила мужу – достойному человеку, потом наплевала на ребёнка и бросилась под поезд. Мира сказала, что такой поступок ни о чём, кроме как об эгоизме и зацикленности на своей персоне, не говорит. Вот так она считала… В глазах защипало. Я понимаю, что тоскую по Мире-подростку. По юной девушке, чьё взросление пропустила. Жаль, что я не знала её. Девчонки в этом возрасте такие трогательные. Сколько тем мы могли бы обсудить… Она наверняка нуждалась во мне тогда. Но сейчас я нужна ей не меньше. Паша скручивает салфетку в тугой валик. Тёплые воспоминания сменились горькой реальностью, он снова выглядит мрачным и напряжённым. – Не понимаю… Как она могла? Если вы готовили план побега, то зачем она покончила с собой? Ещё и сына… – Это была моя идея. Глава тридцать седьмая Помню, как мне в первый раз дали её подержать на руках. Тугой батон из пелёнки, в котором кривится маленькое красное личико. Она быстро успокоилась. Засопела крошечным носиком. Когда держишь младенца, мир перестаёт казаться страшным. Он по-прежнему огромный и опасный, но ты становишься сильней. Потому что теперь ты – целый мир для новорождённого. Твоим рукам доверили новую жизнь, и, значит, ты куда выносливее, чем думаешь. Вот и сейчас… я испытывала подобное забытое чувство, я чувствовала ответственность за сестру и должна была вывести её из темноты на свет. Ведь никто, кроме меня, не мог помочь Мире, а её собственная воля была настолько подавлена, что ей не хватало решимости. Я придумала план. Нам надо было убедить окружающих, что человек спрыгнул с моста. Но как? Наверное, необходимо найти очевидцев, которые дадут показания. И важно, чтобы свидетели верили в то, что они говорят. Выбор пал на тебя. В первый раз Виталина позвонила тебе и сообщила, что горит ларёк. Я тут, конечно, ступила немного… Но что сделано, то сделано. Мы не сразу до тебя дозвонились. Сначала ответила девушка, потом какой-то капитан Мишин. Пришлось два раза сбрасывать звонок. Я даже растерялась, когда ты наконец ответил и представился. Заволновалась и перепутала, что должна сказать. С перепугу ляпнула, что ларёк не разрисовали, а подожгли. В итоге пришлось заплатить пару косарей каким-то мальчишкам, шатающимся по округе, за то, чтобы они не рисовали граффити, как было запланировано, а развели огонь под крыльцом ларька с армянской выпечкой.