Элиза, покраснев, опустила глаза. Давным-давно, когда она преклонялась перед уверенностью в ней Сомерсета, ее благонравие его не устроило. – Именно так, – удовлетворенно поддакнула миссис Бальфур. – Но с учетом необычной природы данного условия, – продолжил Сомерсет, – полагаю, оно должно остаться строго между нами. В конце концов, никто из нас не хотел бы вызвать кривотолки. Присутствующие согласно закивали – Бальфуры с воодушевлением, Селуины неохотно, а миссис Кортни, казалось, снова была близка к слезам. Последовало долгое, долгое молчание. – Какой доход приносят эти поместья? – спросил Селуин. Мистер Уолкот быстро просмотрел свои записи. – В среднем, – ответил он, – чуть выше девяти тысяч фунтов в год. Вместе с вдовьей долей получается ежегодный доход в десять тысяч. Десять тысяч фунтов в год. Десять тысяч фунтов! Каждый год. Богата! Очень богата. Богаче, чем леди Оксфорд или леди Пелем, знаменитые наследницы, в свое время побывавшие бриллиантом сезона; богаче, чем многие лорды с Уайтхолл. Неужели это правда? Муж всегда давал понять, что Элиза была для него не более чем источником постоянных разочарований. Во всех отношениях стоящая ниже его первой жены, при этом столь же неспособная подарить ему сына. И тем не менее злобность нрава, недовольство поведением Селуина вынудили покойного графа проявить по отношению к Элизе щедрость, какую он никогда не выказывал при жизни. Десять тысяч в год. Он сделал ее весьма состоятельной женщиной. У Элизы возникло чувство, будто нити, привязывающие ее к обыденности, перерезаны и ее, кружа, уносит все дальше и дальше. Оглашение завещания продолжилось, но она не смогла бы повторить ничего из сказанного, отметила лишь, что чтение завершилось, когда все начали вставать, и машинально последовала общему примеру. Рефрен «десять тысяч фунтов в год» звучал в ее голове все заглушающим эхом, и она не могла думать ни о чем другом. – Десять тысяч фунтов! – восторженно прошептала ей на ухо Маргарет, когда они покидали библиотеку. – Ты понимаешь, что это означает? Элиза дернула головой, сама не зная, в знак согласия или отрицания. – Все изменится, Элиза! Глава 2 Назавтра в полдень Элиза провожала гостей на крыльце Харфилда. С ней собиралась остаться только Маргарет, ставшая после смерти графа ее компаньонкой и готовая исполнять эту роль еще две недели. Элиза не могла дождаться, когда Харфилд снова перейдет в их полное распоряжение. Голоса родителей она услышала до их появления: мистер Бальфур громко раздавал приказы лакеям, а миссис Бальфур отчитывала горничных. Когда они вышли из дубовых дверей, Элиза глотнула воздуха, чтобы собраться с силами. – Ты справишься, – шепнула ей Маргарет. Через несколько часов после оглашения завещания выяснилось, что мистер Бальфур намеревается прибрать к рукам обретенное дочерью богатство. Сейчас Элизе представилась последняя возможность избавить родителей от этой мысли. – Увидимся через несколько недель, – сказала миссис Бальфур. – И не задерживайся, дороги станут только хуже, – распорядился мистер Бальфур. – Я тут подумала… – осторожно начала Элиза. – К этому времени все неотложные финансовые вопросы будут решены, – продолжила миссис Бальфур. – Не правда ли, супруг мой? – Да, я уже поговорил с мистером Уолкотом. Мистер Бальфур отрывисто кивнул дочери (это самое сердечное прощание, на какое он был способен) и спустился по лестнице, оставив Элизу с матерью – наиболее грозным противником. – Я подумала, возможно… – сказала Элиза. – Мы полагаем, тебе лучше всего назначить своим наследником сына Гектора, – оживленно заявила миссис Бальфур. Гектор был младшим братом Элизы. – Не знаю… – Руперту наследство пригодилось бы больше всех, – громче заговорила миссис Бальфур, заглушая голос дочери. Из всех избалованных проныр – отпрысков Гектора – Руперт был наихудшим. – Но я бы предпочла… – Мистер Бальфур все устроит, как только ты вернешься домой, – возвестила миссис Бальфур и похлопала дочь по щеке, показывая, что разговор закончен. «Мое наследство вам не принадлежит, – могла бы сказать Элиза, если бы была храбрее. – Это не ваша собственность, которую вы могли бы тратить как вздумается, или присваивать, или держать от меня подальше». – Да, мама, – вздохнула она, признавая поражение. – Все решено. Итак, до свидания, скоро увидимся. И не забывай, дорогая, что ты по-прежнему графиня, не позволяй этим Селуинам тобой помыкать. Ирония этого совета из уст миссис Бальфур не ускользнула ни от Элизы, ни от Маргарет, которая едва успела подавить смешок. Выложив последнее распоряжение, строгая леди удалилась. – Конечно, она твоя мать и моя тетя, – пустилась в размышления Маргарет, наблюдая, как миссис Бальфур усаживается в карету. – Но если бы я увидела, что она стоит на краю обрыва над океаном и вот-вот упадет, я бы еще подумала, бросаться ли на помощь. Толкать ее я бы не стала, но совершенно точно замешкалась бы. В отличие от Элизы, Маргарет было свойственно высказывать ровно то, что она думает, и ровно в тот момент, когда она это подумала, – черта, ставшая, по мнению родственников, причиной того, что кузина так и не вышла замуж. Элиза наслаждалась моментом, довольная, что миссис Бальфур уже за пределами слышимости, как вдруг тихое покашливание заставило подруг обернуться. В дверном проеме стоял Сомерсет, и, судя по смеющемуся выражению лица, он подслушал весьма непочтительное замечание Маргарет. Элиза покраснела за нее. – Ах, – проронила Маргарет без заметного беспокойства в голосе. – Притворюсь, что я этого не слышал, – беззаботно сообщил Сомерсет. В юности он был с Маргарет на дружеской ноге и, похоже, остался снисходительным к ее неучтивости. – Да уж, постарайтесь, – сказала Маргарет. Улыбка Сомерсета пробилась сквозь сдержанность, как солнце сквозь облака, и у Элизы перехватило дыхание. Но потом он повернулся к ней, и тепло исчезло так же быстро, как появилось. – Ваш отец, миледи, уведомил меня, что вы намерены вернуться в Бальфур. Хотя граф избегал встречаться с ней глазами, у Элизы возникло такое чувство, словно он смотрит сквозь нее. «Взгляните на меня! – хотелось ей закричать. – Я здесь, взгляните на меня!» Но вместо этого она ответила чуть слышно, как мышка: – Да. Леди не кричат, каким бы основательным ни был повод. Сомерсет кивнул, его лицо не выдавало никаких чувств. Наверное, испытывает облегчение? Должно быть. – Если таково ваше желание, – сказал он. Вовсе нет. Она хотела совсем другого. Но какой у нее оставался выбор? – Разумеется, вы можете воспользоваться для поездки любой каретой из имеющихся, – продолжил он. – И если вы решите взять с собой кого-то из домашних слуг… – Вы очень добры, – сказала Элиза. – Пустяки, – ответил граф, и, судя по голосу, он так и думал. Может ли быть что-то более мучительным, чем это безразличие? – Тем не менее примите мою благодарность, – настаивала Элиза. Ненадолго воцарилось молчание. – Вам нет необходимости меня благодарить, – наконец произнес Сомерсет тихо. – Это не более чем мой долг как главы семьи. Вот что оказалось мучительнее безразличия – такое объяснение. Долг. Семья. Эти слова оставляли ожоги. – Прощайте, моя дорогая леди Сомерсет, – пропела леди Селуин с преувеличенной сладостью, выплывая из двери. – Нет слов, чтобы передать нашу вам благодарность за гостеприимство. – Прощайте, миледи, – даже не улыбнувшись, сказала миссис Кортни, куда менее искусная лицедейка, чем ее дочь.