— Тогда иди, переоденься! — я помог ей подняться и придерживая за плечи, повел её в их с Викой комнату. — Пять минут тебе, не управишься, я зайду и будешь при мне одеваться! Дверь до конца не закрывать! Была бы она поопытней в сидельческой карьере, то от моего великодушного разрешения напитать свой молодой организм из мамкиного холодильника, полного деликатесов и гастрономического дефицита, не отказалась бы. Впрочем, опыт, это дело наживное.. Марина успела, через минут пять она вышла из комнаты в коридор, где я ее ждал. С распухшим от слез лицом и отрешенным взглядом. Она остановилась и несколько секунд потратила на разглядывание закрытой двери в комнату матери. Потом обреченно, со всхлипом вздохнула и двинулась ко мне. — Не переживай, и в тюрьме люди живут! — успокоил я ее, — Главное, чтобы туберкулёзных в камере поменьше было. И, чтобы сокамерницы не злые попались! А, если бить будут, так ты кричи, как можно громче! Агарок твой, наверное, уже стыренные лифчики своим шалавам дарит и деньги твоей матери пропивает с ними в кабаке. И вообще, завтра у его настоящей и самой любимой подруги день рождения. То-то он ее подарками осыплет! Золота и барахла он из вашей квартиры богато вынес, удачно подгадал к именинам своей подруги! — сделав провокационный проброс, я искоса взглянул на криминальную Джульетту. Мадемуазель Шевцова-Капулетти дёрнулась, будто ей дали подзатыльник и еще больше сгорбилась. Мы вышли с ней из квартиры и я погнал девушку по лестнице вниз, поскольку следственно-оперативная группа уже заждалась нас в машине. В РОВД нас тоже с нетерпением ждали. Хотели по рации нашу группу перенаправить на порез, но мне надо было заселить в камеру Марину Шевцову. Поэтому водитель включил мигалку и энергичную музыку через СГУ на крыше дежурного УАЗа. Не желая никого подставлять, я сам составил на привезенную девицу протокол по мелкому хулиганству, в котором заодно расписался и за свидетелей. Тоже сам. И объяснения от них написал к этому протоколу на двух бланках. Надо только будет предупредить через Нагаева Толика Еникеева и второго внештатника. Это, если спалит приехавший вдруг проверяющий из УВД. Аскер-заде поворчал, но противодействовать не стал и отобрав у мелкой хулиганки Марины Шевцовой поясок от куртки, отвёл её в камеру. Пообещав мне не вносить в журнал задержанных данные Марины. Давать ход этому материалу я, разумеется, не собирался. Прокрутив в голове всю комбинацию и не найдя в ней слишком явных прорех, я поехал на порез. Кляня себя за то, что так опрометчиво отказался пополдничать у Светланы Сергеевны. В райотдел я вернулся часа через три, по дороге очень надеясь, что в ближайшие пару часов районный криминалитет даст мне времени продых. — Друг твой в "угле", у Гриненко в кабинете, чаи гоняет, — сообщил мне дежурный Аскер, — А так пока спокойно. Из больнички телефонограмма полчаса, как пришла. Непроникающее. И терпила там, сука, бухой. Ты пока не дергайся, я туда Храмова пошлю, пусть затаптывает, там "баранка" неподъемная! Понятно, если дежурный опер терпилу сумеет зашугать, то тот ему заяву напишет, что неудачно отрабатывал приемы самообороны с использованием ножа. И что сам себя порезал. Потому, естественно, претензий ни к кому не имеет и проверки по данному факту категорически не хочет. Ну и показания даст соответствующие. А, если у него, то есть, у опера это не получится, то придётся этой бодягой заниматься уже мне. И ведь в полном, блядь, объеме придется заниматься... — Звякни Гриненко по внутреннему, пусть ко мне идут! — попросил я Аскера и побрёл в сторону лестницы. Усталость и ночь, проведённая почти без сна, сказывались. Я успел снять шинельку и пристроить её в стенной шкаф, служивший когда-то складом для стеклотары. И даже воткнул вилку чайника в розетку, когда в кабинет ввалились Гриненко с Нагаевым. — О! Руководитель следственно-оперативной группы угощает! — опер-халявщик с энтузиазмом начал потирать руки, глядя на чайник. — С тебя магарыч, Сергей Егорыч! — довольный своим сомнительным каламбуром хохотнул он. — Что? — замер я, боясь сглазить добрую весть, — Получилось? Сработала Тайка? И видимо, сглазил, так как Гриненко жизнерадостности на лице поубавил. — Пока нет, но обязательно сработает! — убеждённо зачастил он, — Девка и без того уже кислая была, когда её к Сульдиной подселили. Сработает! — Ну ладно, будем надеяться на лучшее, доставай из окна припасы, чай пить будем! — распорядился я. Стас начал ёрзать шпингалетами внутренней створки окна, между рамами которого я приберёг обеденный НЗ. Вот и принесенная младшей Болдыревой колбаса с батоном дождались своего часа. — Как попросится Таисья на дальняк, так её и приведут! Аскера я предупредил, — Гриненко уже стелил на соседний стол газету. Отступление. Обезьянник Октябрьского РОВД. От дальней стены камеры, на два метра по всей ширине к двери были сплошные нары. Крашенные в темно-коричневый цвет и даже относительно чистые. После унизительного досмотра специально вызванной из отдела вневедомственной охраны женщиной в милицейской форме, Марину отвели сюда. Под потолком, в нише стены за металлической сеткой тускло светила лампочка. Может быть, поэтому она не сразу заметила лежащую в углу женщину. Та расположилась на расстеленном пальто, вытянув ноги и заложив руки за голову. — Здравствуйте! — вежливо поздоровалась девушка, стараясь дышать вполовину. Слишком уж воздух в этом помещении был неприятным. К тяжелому смраду застарелого пота и немытых тел, пропитавшим стены и потолок, добавлялось зловоние от регулярных обработок полов и нар хлоркой и лизолом. Женщина на приветствие Марины не ответила. Поднявшись на ноги, она прошла к краю нар и села на них, свесив ноги на пол. Только после этого она повернулась к сокамернице. — Что, свиристелка, не просто так менты тебя ко мне подсадили? — тётка злобно вытаращилась на отшатнувшуюся девчонку, — Только вот хер они угадали! Если уж им ничего не сказала, то тебе, ссыкухе, точно душу не открою! Женщина оказалась совсем не молодой. Пожилая была баба. Старше марининой матери. — Что вы! — загорячилась Марина, — Никто меня к вам не подсаживал! Меня саму из дома только что забрали и сюда привезли! Правда! — ей очень не хотелось, чтобы эта суровая женщина с неаккуратной наколкой чуть выше запястья, посчитала её подсадной доносчицей. Неровный кинжал, обвитый змеёй, набитый на предплечье, выглядел зловеще. — За что это тебя из дома привезли? — с еще большей подозрительностью придвинулась к ней Сульдина, — Харэ базлать, сявка! Ты чего мне тут фуфло гонишь? У меня три ходки, я стукачей на раз вижу! — перекошенная от злобы образина придвинулась еще ближе, пыхнув в лицо девушки несвежим дыханием. Марина уже приготовилась звать на помощь милиционеров, но побоялась навлечь на себя еще большую ненависть со стороны уголовницы. — Честное слово! — запинаясь, затараторила она, — Меня саму за кражу арестовали, я не стукачка! Я никого не выдала и к вам меня не подсаживали! Меня просто арестовали! Совсем недавно арестовали! Похоже, что ей немного удалось убедить эту злобную особь. Уголовница с сомнением разглядывала её, склонив набок голову. — Не выдала, говоришь? — недоверчиво продолжала смотреть она на вжавшуюся в "шубу" серой стены Марину, — Ладно, если врешь, то это все равно вылезет! Но тогда уж тебе лучше самой вздернуться! — она подтянула ноги и вернулась на расстеленное пальто. Девушка, забыв о брезгливости, опустилась на нары с самого края и начала всхлипывать. Так страшно ей еще никогда не было. Даже, когда она лет пять назад заблудилась в лесу неподалеку от дачи. Она проплутала там до самых сумерек. Там было страшно, но там была свобода. А здесь страшно и плохо всё. И люди вокруг все плохие. И помочь ей никто не сможет. Даже мать от неё отказалась, позволив злому менту забрать её из дома и увезти в это страшное место. Сергей совсем по другому рассказывал про то, как он сидел в тюрьме. Его повествования воспринимались, как интересное приключение. А с ней происходит всё по-другому. Она не хотела таких приключений. Марина очень хотела домой, в свою комнату. К маме и сестре. Неужели этот следователь не соврал и ее посадят на несколько лет? Нет, такого не может быть! — Извините! — девушка разулась и оставив обувь на полу, на четвереньках подобралась к дремлющей Таисье, — Простите, можно вас спросить? Но женщина не отвечала, она размеренно дышала и глаза её были закрыты. Пересилив страх, Марина потеребила её за плечо. Сначала робко, а потом сильнее. — Чего тебе? — приподняла голову недовольная баба, — Какого хера ты мне спать не даешь? — Я спросить вас хочу! — тихо, почти шепотом произнесла девушка, — Мне сказали, что меня на пять лет посадить могут! Скажите пожалуйста, это правда? — Откуда мне знать, сколько тебе дадут! — зевнув, лениво ответила ей опытная сиделица, — Всё зависит от ущерба, на сколько украла. И одна была или в группе. Если не одна была, то больше дадут! — уверенно объявила она. — Ты в магазине чего сперла или на кармане тебя прихватили? — Сульдина повернулась на бок и с любопытствующим видом подперла рукой голову. — Из квартиры вещи украли, — тихо проговорила Марина, — Вещи и деньги еще. — Врёшь! — не поверила ей сокамерница, — Ну какая из тебя домушница, ты же совсем пионерка еще! Ты даже почтового ящика вскрыть не сможешь, какая к еб#ням квартира! — она махнула рукой и начала поудобнее устраиваться на своей подстилке. — Подождите пожалуйста! Мне еще спросить нужно! — в отчаяньи пискнула расстроенная девчонка, — Я не хочу в тюрьму! — Эээ, милая! — сочувственно вздохнула женщина, повернувшись лицом, — Кто ж в тюрьму хочет?! Никто не хочет, однако садят и желания нашего не спрашивают! Ты не переживай, если подельников не сдала, может и они тебя не бросят! Будут греть тебя в лагере. Я тоже, когда первый раз садилась, плакала и убивалась от горя. А потом привыкла. Это первые три года тяжело, потом легче сидится. — Я не хочу три года! — еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, прошептала Марина, — Что мне делать? — Да откуда я знаю, что тебе делать?! Делай, что хочешь! — раздраженно прошипела вредная тетка, — Меня завтра отсюдова домой нагонят и я в твои дела впрягаться не хочу, я тебе не адвокат! — заметив текущие по щекам вопрошающей слёзы, она всё же сжалилась, — Постарайся своим подельникам сообщить, что тебя закрыли, глядишь, помогут! Дадут денег прокурору и всех делов! — убежденно кивнула немного подобревшая женщина. — Ты сама-то уверена в своих корешах? Давно вместе работаете? Не бросят они тебя? — Нет! Он меня любит! — вскинулась Марина, но увидев скептическую улыбку товарки по несчастью, уже менее уверенно добавила, — Не должен бросить! — Сюда смотри! — подняв выше рукав, поднесла свою наколку в глазам Марины баба, — Что это означает, как думаешь? — Я не знаю. Я не разбираюсь в этом! — она недоумённо разглядывала кинжал со змеёй. — Это значит, что свой первый срок я получила за делюгу, которую я сработала с любимым человеком! — опустила рукав Таисья, — Я тогда тоже думала, что он меня любит и не бросит! Дура была! Я в лагерь уехала, а он со своими шмарами наш добытый хабар по кабакам спускал! — скривилась она, — Запомни, мужикам верить нельзя, козлы они все! — И следователь мне также сказал! — окончательно рассупонившись, начала подвывать Марина, — Говорит, что вещи Сергей шалавам подарит, а на деньги в ресторан их водить будет. Как же так?! — она растерянно уставилась на Таисью, — Разве так может быть? Он же говорил, что любит меня и, что мы поженимся! И на море поедем! Что для того и деньги эти нужны! — Погоди-ка, девонька! — оживилась опытная незнакомка, проникшаяся бедой несчастной девушки, — Ну-ка, ну-ка! Сергей говоришь? Поженимся и на море уедем?! А не Агара ли этот твой Сергей? Не Агарков ли его фамилия? — Вы его знаете? — удивленно выдохнула Марина, выпучив сверкнувшие зеленью глаза, — Откуда вы его знаете?! Скажите! Сульдина с неприкрытой жалостью смотрела на неё и молчала. Потом махнула рукой и завалилась на нары, отвернувшись к стене. — Не молчите! — с отчаянием бросилась к ней потерявшая всякий страх девчонка, — Говорите, откуда вы про него знаете? — Да кто же этого Агарка не знает? Среди наших он личность известная! — нехотя повернулась от стены Сульдина, — Под гитару он тебе жалостливые песни пел? В любви клялся? Да и квартиру ты, наверное, ему свою сама обнести дала? Так? Ведь родительскую квартиру обокрали? Эх, дура же ты, дура! — Откуда вы... Откуда вы это знаете? — выдавливала из себя слова, не замечая текущих по щекам слез, прерывисто прошептала Марина, — Вам следователь это сказал?! — Да ты, оказывается, еще дурнее, чем я думала! — покачала головой Таисья, — Какой на хер следователь, если я уже здесь сидела, когда тебя сюда привезли! А Серёжа Агарок, чтоб ты знала, тем и живёт. Что таких вот дур, как ты, которые из богатеньких семей, разводит! Наплетёт вам сказок, навешает на уши лапши про любовь неземную, а потом всё ценное из хаты выносит. С вашей же помощью. У тебя ведь богатенькие родители, так? Сама ему ключи отдала? Закаменевшая лицом Марина сидела безмолвным истуканом. И только текущие по её щекам слёзы, свидетельствовали о том, что она живая. — Я не хочу больше жить! Я повешусь! — едва слышно прошептала она, — Сегодня же ночью повешусь! — Тю, дура! С ума сошла?! — придвинулась к ней Сульдина, — Ты что такое говоришь? Ты подумай, дурища, что с твоей матерью будет, когда она тебя в гробу с синим лицом увидит! — Таисья приобняла ее и начала гладить по голове, — И ты вот, что еще подумай! Тебя в сырой земле черви жрать будут, а этот сукин сын на украденные у твоей семьи деньги, да со своими девками гулеванить станет! Нравится тебе так?! Лицо Марины передёрнулось. А потом перекосилось в гримасе жгучей ненависти. Она рванулась из-под обнимающей её таисьиной руки. Вскочив на ноги и спрыгнув с нар на пол камеры, она, как была необутой, кинулась к железной двери. Подбежав к ней, она изо всех сил замолотила по железу своими кулачками. — Эй! Кто там! Откройте!! — заорала она неожиданно звонким голосом, — Откройте! Позовите следователя! Корнеева позовите! Я признаться хочу!! Во всём признаться! Глава 21 Свой личный сиротский бокал на почти поллитра я, не без сожаления отдал мадемуазель Шевцовой. Обхватив его ладонями, она громко хлебала из него крепкий "купчик". И так же, с не меньшей громкостью, шмыгала носом. Потом, в волнении, под неодобрительным взглядом Гриненко, начала один за другим сметать со стола бутерброды с колбасой. — Ты притормози! — окоротил я её неуёмное кишкоблудство, когда на газете, несущей в массы, кроме пропаганды, функцию скатерти, осталось меньше половины припасенного на ночь провианта, — Дома надо было наедаться, предлагал ведь!