— Тот мужчина, — сказала Селма, — тот мужчина действительно жил у нас. Илола вздрогнул. Об этом таинственном мужчине речь шла еще весной, когда приключилась та история с Тойвиайненом. На весенних допросах все три женщины категорически отрицали возможность проживания у них некоего мужчины. Об этом самом мужчине речь велась и всего несколько дней назад. К этому времени в доме осталось лишь две женщины. Илола еще и теперь живо помнил, как, получив от Селмы тревожное известие по телефону, заглянул в дом и, осмотрев все места и выслушав все обстоятельства, имевшие отношение к смерти Элизы, в порыве горя и гнева поставил прямо вопрос: «Если тот человек, который, как утверждают, проживал в этом доме… Если такой существует, то скажите же об этом наконец прямо. Как знать, может, и это обстоятельство имеет отношение к делу?» Однако сестры и тогда единодушно отрицали существование мужчины. Значит, теперь Селма решила заговорить? Рассказать правду! Именно поэтому она и организовала встречу так, чтобы освободиться от влияния старшей сестры. Избавиться от постоянного свидетеля в доме — старой служанки. Вскоре Илола, без дополнительного понуждения, получил ответ на роившиеся в его голове вопросы. Подавленным голосом, но все же вполне ясно Селма повторила: — Да, этот человек существует. — Глядя на сидевшего напротив нее молодого человека, Селма раздельно и внятно продолжала: — Смерть Элизы сломила меня. Я потеряла сон, бессонными ночами меня стала одолевать тоска. Я тысячу раз задавала себе вопрос, имеет ли факт проживания у нас этого мужчины какое-нибудь отношение к случившемуся с Элизой. Это представляется мне и сейчас невозможным… Илола уже оправился от первого потрясения и смог сказать: — Все в мире взаимозависимо! Все взаимосвязано! А в этом деле… возможно, особенно! Селма вздохнула. Она поправила волосы. Затем приспустила подол своей юбки. Следующим движением, вызвавшим раздражение Илола, была попытка поправить лифчик на своем пышном бюсте. Затем ее рот приоткрылся, и язык прошелся по губам, увлажняя их. Они не были накрашены, однако все же оставались ярко-красными. Создавалось впечатление, что она постоянно покусывала их, незаметно для окружающих. Вздох повторился, на этот раз он длился долго, будто после сытного обеда. Наконец она собралась с силами: — Я расскажу всю правду! Не могу больше нести это бремя на своей совести. Я слишком близка… хочу, чтобы посторонний, нейтральный человек поразмыслил надо всем этим… — Сделаю все, что от меня зависит. — Повторяю еще раз, что, возможно, поступаю слишком глупо… Расходую напрасно ваше время… Сообщаю вам обстоятельства, не имеющие значения. Илола наклонился вперед. Он протянул руку и коснулся колена Селмы. Скрывая внутреннее напряжение и нетерпение, он спокойно посоветовал: — Расскажите-ка все. — Можете ли вы… называть меня на «ты»? Это… как-то сблизит и придаст нашим отношениям более доверительный характер. — Расскажи все! Последовавшая затем беседа на солнечной поляне навсегда врезалась в память констебля Юрки Илола. Селма начала: — Зимой, в начале этого года, сразу же после Крещения, моя сестра Хелина уехала за границу, в Грецию. Путешествие продолжалось всего неделю. После этой поездки Хелина очень изменилась. Она как будто помолодела и смягчилась характером, воодушевление и радость жизни так и наполняли ее. Вскоре выяснилась и причина. Она рассказала мне и Элизе, что во время поездки повстречалась с человеком… уже не очень молодым, но мужчиной ее мечты. — В самом деле? — Именно так! Хелина рассказала, что пригласила его в Финляндию. Погостить, побывать в нашем доме. И этот человек обещал приехать. Но поставил одно необычное условие. — Какое? — Он не хотел ближе знакомиться с этой страной. Не намеревался никуда ни ездить, ни встречаться с финнами. Довольно странно, не так ли? Но влюбившаяся по уши Хелина не видела в этом ничего странного. Она была на седьмом небе. Как-то между прочим она упомянула, что это условие определяется особым складом характера этого человека. Он был художником. Исключительная личность. Легко раним, нелюдим, отшельник в своем роде. Илола, слушавший с неослабным вниманием этот рассказ, нахмурил лоб. Заметив это, Селма пояснила: — Мы с Элизой тоже поначалу были весьма озадачены. Однако затем, когда этот человек приехал, не прошло и недели, как наши предубеждения развеялись. Даже мы… приходится в этом признаться, привязались к нему. Да так… что это скоро дало о себе знать. Лицо Селмы при этом дрогнуло. Она сложила руки на груди. Пальцы переплелись, подавляя внутреннее напряжение, от которого густая краска прилила к ее щекам. Заметив это, Илола спокойно проговорил: — Говори всю правду! Меня ничто не удивит. — Это очень трудно. Так стыдно… особенно теперь, задним числом. — Смелее! — Боже мой! Я и сама в этой истории представляюсь в сомнительном свете. Он падает даже на Элизу… Последняя фраза пронзила душу Илола. Он был достаточно сообразителен и угадал, что за этим последует. Неужели еще и Элиза?.. Заметив смятение Илола, Селма поспешила успокоить его: — Погоди… дай досказать. Твои самые дурные предположения не оправдаются. Однако, прежде чем я начну рассказывать о наших взаимоотношениях и стесненной ситуации, которая порождалась ими, позволь мне рассказать, о каком госте идет речь. — Конечно! Это же самое важное. Селме стало явно легче, поскольку рассмотрение сути дела несколько отложилось. Илола тоже ощутил что-то в этом же роде. Селма начала: — Имя этого человека Конрад Глас. — Следовательно, немец? Я подумал, что Хелина повстречалась с греком. Руки Селмы сделали непроизвольное движение, как бы опровергая это: — Нет-нет, он сказал, что по национальности немец. И сообщил, что зовут его Конрад Глас. — Сообщил? — Да, именно. Я никогда не видела своими собственными глазами его паспорта. И никаких других официальных документов, удостоверяющих его личность. И кроме того… хотя он и говорил на безукоризненном немецком языке, мне иногда казалось, что он понимает и… по-фински. Илола удивился. С минуту Селма собиралась с мыслями. Затем она принялась объяснять: — У меня нет прямых доказательств в подтверждение своих догадок. Но иногда я испытывала удивительное, почти физическое ощущение… когда мы, женщины, говорили между собой по-фински, Конрад понимал нас. — Следовательно, он скрывал это? — До самого конца! Если вообще мое чисто инстинктивное предположение соответствует действительности. — Как он выглядел? Сколько ему лет… и как он вел себя? — Он никогда не говорил, сколько ему лет. — Но все же примерно, судя по внешности? — Что-то около пятидесяти. Может, и постарше. Но выглядел он очень моложаво. Зубов полон рот, густые волосы. Стройная и сильная мускулистая фигура… Рука Селмы вдруг взлетела ко рту. Очевидно, она заметила, что описание было слишком детальным, пристрастным и воодушевленным. С минуту она молчала. Все ее существо говорило о внутренней борьбе. Но затем она приняла внезапное и наверняка весьма драматичное для себя решение: — Раз уж я обещала быть откровенной, — сказала она глухо, — то сдержу свое слово! — Я слушаю. — Мы выполнили пожелание Конрада и сохранили его пребывание в тайне. И все же в деревне возникли слухи. Неожиданные гости… а Конраду нужно было гулять, дышать свежим воздухом… Чтобы ускорить рассказ, Илола промолвил: — Эта сторона известна. А вот внутренняя жизнь… взаимоотношения внутри дома. Селма закусила губу. Слова с трудом сходили с языка, но все же сходили: — И я совершила падение, отдалась ему. Илола поспешил отвести взгляд в сторону. Он услышал длинный, подавленный вздох Селмы, а затем и следующие слова: — Этот мужчина… был неотразим. Когда он покорил меня, нам удавалось скрывать наши отношения от Хелины. Но, когда затем он стал поглядывать и на Элизу, положение стало совершенно… невыносимым. С тяжелым сердцем Илола ждал продолжения.