Аттикус Пюнд поправил галстук и заодно воспользовался возможностью посмотреть на свое отражение в зеркале в ванной. Не будучи по натуре человеком тщеславным, он вынужден был признать, что доволен увиденным. В общем и целом, сыщик находился в поразительно хорошей форме. Он был стройным, но не тощим и не выглядел на свой возраст, что было особенно удивительно, учитывая, сколько испытаний выпало на его долю. Пюнд пережил войну и кое-что похуже, но, хотя бывали времена, когда он опасался не увидеть снова свет солнца, ему удалось пройти через все беды невредимым и с гораздо меньшими потерями, чем можно было надеяться. Пюнд не удержался от улыбки, и отражение послушно улыбнулось в ответ. Возможно, на руку играло то обстоятельство, что волос он лишился еще молодым. Не было красноречивых седых прядей, способных выдать, что ему уже шестьдесят два. Своей средиземноморской внешностью Аттикус был обязан текущей в его жилах греческой крови, хотя он родился и большую часть жизни провел в Германии. Ну до чего же все это странно. С самого момента рождения он был иностранцем, а вот теперь оказался здесь, в Лондоне, и по-прежнему чужак. Вот только это его вполне устраивало. Он ведь сыщик, частный детектив. Он зарабатывает себе на хлеб, общаясь с людьми, которых не встречал прежде и никогда больше не встретит, причем, так сказать, неизменно воздействует на них извне. Получалось, что это у него одновременно и профессия, и образ жизни. Не новые ли это морщинки в углах глаз? Пюнд снял очки в проволочной оправе и отложил их в сторону. Он не очень хорошо спал ночью и начинал склоняться к мысли, что ошибся с выбором кровати и матраса «Эйрфоум». «Вы погрузитесь в сон на пенном облаке из крошечных воздушных пузырьков», — обещал рекламный буклет, но не стоило ему доверять. С тех пор как умерла жена, Пюнд спал один и именно по ночам сильнее всего скучал по ней — вокруг было слишком много пустого пространства. Ему требовалось что-то поменьше и попроще, вроде койки, какая стояла в школьной спальне. Да, точно. Идея ему понравилась. Нужно будет завтра обсудить это с мисс Кейн. Аттикус посмотрел на часы. Десять минут седьмого. Времени полно, он вполне успеет дойти до Грешем-стрит — его ждут к семи. Против обычая, сегодня Пюнд согласился выступить на публике. Писать о своей работе — одно дело, а говорить, рискуя сболтнуть лишнее, совсем другое. В этом-то и заключалась проблема. Опыт подсказывал ему, что, когда речь заходит о работе частного детектива, никого не интересует абстрактная теория, которая являлась темой его не законченной пока книги «Ландшафт криминалистического расследования». Обывателям нужны сенсационные детали: кровавые отпечатки пальцев, дымящиеся стволы, хитроумные преступники. Пюнд никогда не рассматривал убийство ни как игру, ни даже как загадку, требующую решения. Его деятельность представляла собой исследование человеческой натуры, самых темных и отчаянных ее сторон. Нельзя раскрыть преступление, если не понимаешь его природы. Но сегодня Аттикус решил сделать исключение и все-таки произнести речь. Передумать его побудили два обстоятельства. Прежде всего, его слушателями будут люди серьезные. Весьма солидная организация — Столичная гильдия золотых дел мастеров — пригласила его в качестве лектора на свой ежегодный обед. Пюнду ясно дали понять, что тему он может выбрать сам, но она, понятное дело, должна иметь отношение к его профессии. А во-вторых, за потраченные тридцать минут его вознаградят превосходным обедом с первоклассным вином и щедрым пожертвованием в Фонд поддержки сирот полиции: то был излюбленный объект благотворительности со стороны Пюнда. Он плеснул немного одеколона на щеки, потом выключил свет и прошел в спальню, где его ждал висящий на спинке кресла смокинг. Мисс Кейн приготовила для шефа машинописную распечатку речи. Бумаги лежали на кровати, двенадцать белоснежных листов, соединенных канцелярской скрепкой. На верхнем заглавными буквами напечатано было заглавие: «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ». Пюнд скользнул в смокинг, аккуратно сложил листы, сунул их в карман и перешел в соседнюю комнату. Он совсем недавно переехал в квартиру на восьмом этаже «Таннер-Корта», элегантного жилого комплекса в Фаррингдоне, и еще не вполне привык к ней. Мебель была антикварной, немецкого производства. Большую часть ее он перевез в Англию после войны. Но все прочее казалось Аттикусу чужеземным. Комнаты с высоченными потолками выглядели намного просторнее, чем им положено быть. Ковры и шторы были новыми, и Пюнд вспомнил, что, выбирая их, поразился мысли о том, какие они дорогие и с какой легкостью способен он теперь позволить себе такую покупку. Кухня так блистала чистотой, что ему совестно было пользоваться ею — хотя сам он никогда не готовил. В обед Пюнд перекусывал салатом, а ужинал где-нибудь в ресторане. Он посмотрел на принадлежавшие некогда его отцу часы с маятником, висевшие в углу. Сделанные знаменитым мастером Эрхардом Юнгхансом еще в XIX веке (а стало быть, почти сто лет назад), они никогда не врали даже на минуту. Выходить еще рано. Пюнд налил себе рюмочку шерри и взял черную сигарету «Собрание» из эбонитовой шкатулки, подаренной ему благодарным клиентом. По правде говоря, все эти апартаменты стали ему доступны только благодаря последнему делу. Сыщик закурил и сел, стараясь чувствовать себя спокойным в этой роскошной обстановке и припоминая странную историю с бриллиантом «Людендорф», ставшую во многих отношениях венцом его карьеры на сегодняшний день. На первый взгляд эта кража казалась в принципе невозможной. Она была магическим фокусом, озадачившим полицию, английскую общественность и, что важнее всего, обескураженного владельца, лишившегося не только бриллианта, но и нескольких других драгоценностей, не считая наличных денег и ценных бумаг на общую сумму почти в сто тысяч фунтов. Потерпевшего звали Чарльз Парджетер: американский мультимиллионер, сделавший состояние в нефтяной отрасли и имевший особняки в Нью-Йорке и Лондоне. Его жена Элейн была известной хозяйкой светского салона, покровительницей искусств, членом ряда благотворительных обществ и настоящей красавицей. Кража произошла в прошлом году, как раз накануне Рождества. Парджетеры вернулись с вечеринки и обнаружили, что на их дом в Найтсбридже был совершен налет. Работали явно профессионалы. Сигнализация была отключена, стекло в окне первого этажа разбито. Нельзя сказать, чтобы за домом никто не присматривал. Правда, была суббота, и двое слуг, повар и горничная, получили выходной. На месте оставался дворецкий, но ему было почти семьдесят, и он благополучно проспал все события. В тот вечер вместе с Парджетерами был также некий Джон Беркли, партнер по бизнесу и друг семьи, который и заметил разбитое окно еще до того, как они вошли в особняк. Поначалу Чарльз Парджетер не встревожился. Будучи человеком предусмотрительным, он установил на третьем этаже дома сейф. И не просто сейф. То была лучшая модель, которую только можно прибрести за деньги: огнеупорная коробка из прочной стали, в двести с лишним фунтов весом, изделие американской фирмы «Сентри». Сейф был прикручен болтами к полу. Кодовый замок с усиленной защитой от взлома состоял из семи дисков и, стало быть, требовал для открытия ввода семи последовательных значений. Только три человека знали комбинацию: Парджетер, его жена и Генри Чейз, юрист. Имелся еще второй замок, отпиравшийся ключом, и ключ этот существовал лишь в одном экземпляре. Чарльз Парджетер постоянно носил его с собой. Сейф стоял у дальней стены, в узком темном чулане. Не располагая сведениями от кого-то из домочадцев, воры вряд ли бы даже догадались, где его искать. Все трое — Чарльз Парджетер, Элейн Парджетер и Джон Беркли — вошли в темный дом вместе и поначалу решили, что вернулись вовремя и ничего не пропало. Но стоило Чарльзу включить свет в спальне, как ужасная правда вышла наружу. Дверца сейфа была распахнута. Все его содержимое исчезло. Элейн Парджетер позвонила в полицию, а Беркли проводил друга вниз по лестнице и влил в него изрядную дозу виски. Они старались ни к чему не прикасаться. Полиция — в лице инспектора Гилберта и сопровождавшего его сержанта Дикинсона — прибыла незамедлительно. Детективы задали множество различных вопросов и осмотрели пустой сейф. Сейф и разбитое окно были обследованы на предмет отпечатков пальцев, однако безрезультатно. Пюнд, как помнится, узнал о краже из газет. Вся страна была поражена случившимся. Во-первых, сейф на самом деле был неприступным. Американские производители незамедлительно прилетели в Англию и, тщательно обследовав свое изделие, заявили, что их вины здесь нет. Замок не был взломан. Кто бы ни открыл его, этот человек знал комбинацию. Однако это сужало круг подозреваемых всего до двух персон: Чарльза Парджетера и его жены. Генри Чейз, юрист, единственный посторонний, посвященный в тайну кода, в вечер кражи находился за границей. Разумеется, он мог сообщить комбинацию сообщнику, но это не решало проблему единственного ключа. Парджетер держал его на главной связке и никогда не выпускал из виду. Ключ был при нем во время вечеринки, и он вручил его инспектору Гилберту, подтвердившему, что это тот самый ключ, определенно подходящий к замку. Мог кто-то взять его и сделать дубликат? И снова производители настаивали, что это исключено. Ключ был не такой, как прочие, имел уникальную, патентованную конструкцию. Представители компании «Сентри» устроили пресс-конференцию, на которой почти открыто обвинили Парджетера и его жену в мошенничестве с целью получить страховку. Но и это тоже выглядело в высшей степени невероятным. У американского дельца не имелось денежных затруднений. Напротив, его бизнес процветал. Он входил в число богатейших людей мира. Но что на самом деле покорило воображение общественности, так это бриллиант «Людендорф». Бывают драгоценные камни, существующие словно бы в мире сказок и легенд, и этот, как следовало из описания, «безупречной формы грушевидный двойной бриллиант с огранкой розой, весивший тридцать три карата и имевший сто сорок граней», не стал исключением. Найден он был в Голконде, том самом регионе Индии, где некогда обнаружили знаменитый «Кохинур». Алмаз принадлежал русскому аристократу, князю Андрею Людендорфу, погибшему на дуэли. Но убил его не противник. Пистолет князя оказался неисправен и разорвался у него в руке, осколок металла попал в глаз. Рассказывали, что бриллиант похоронили вместе с хозяином, но не слишком скорбящая вдова наняла пару грабителей могил, чтобы те достали камень. Парджетер купил алмаз в Нью-Йорке, в частном порядке; цену прямо не называли, хотя намекали на сумму порядка двух миллионов долларов. Вполне возможно, что цифра была существенно большей. И вот теперь легендарная драгоценность пропала. Парджетер лишился также наличности и акций. Его жена хранила в сейфе жемчужные и алмазные ожерелья, перстни и диадему. Грабители забрали даже паспорта супругов и их свидетельства о рождении. Но все потери казались несущественными по сравнению с бриллиантом «Людендорф». Пюнд обратил внимание, что в голосе общественности присутствует определенная доля восхищения грабителями, сумевшими провернуть столь громкое дело без применения насилия. А вот к Парджетеру народ испытывал значительно меньше симпатий. В нем склонны были видеть скорее виновника, чем жертву преступления, как если бы его вызывающее богатство естественным образом возводило мультимиллионера в разряд мишени. На деле Чарльз Парджетер вовсе не был неприятным человеком. Появившись в кабинете Пюнда на Олд-Мэрилебон-роуд, он держался спокойно и скромно. С густой шевелюрой седых волос, в очках, одетый в безупречный двубортный костюм с галстуком, он выглядел как профессор Гарварда. Аттикус помнил все, что сказал ему клиент. — Мистер Пюнд, — начал миллионер, стоя со сцепленными за спиной руками, — мои люди сказали, что вы лучший в мире сыщик. Ознакомившись с вашим послужным списком, я пришел к выводу, что вы единственный, кто способен вернуть мне бриллиант «Людендорф». Говорил он с американским акцентом и тщательно подбирал слова, прежде чем позволить им сорваться с языка. — Я хочу объяснить вам причину своего прихода сюда сегодня, — продолжил Парджетер. — Прежде всего, вам наверняка уже известно, что полиция не способна дать вразумительное объяснение тому, как вообще произошло это невозможное на первый взгляд преступление. Я постоянно повторяю полицейским и заверяю в этом также и вас: код замка был известен только троим, я готов поручиться жизнью, что… — Вы никогда не называли комбинацию кому-то еще? — перебил его Пюнд. — Нет. — И никогда нигде не записывали ее? Допустим, из опасения забыть? — Нет. — Но насколько понимаю, она состояла из семи отдельных групп цифр. — У меня отличная память. — Хорошо, тогда задам другой вопрос. Цифры выбирали вы сами? Быть может, они как-то связаны с событиями из вашей жизни? К примеру, дата рождения — ваша или супруги? — Нет, ничего подобного. Сейф привезли уже с настроенной комбинацией. Опережая ваш вопрос: в «Сентри» соблюдаются свои протоколы безопасности. Никто в компании не знает, какой именно сейф кому продан и где его собираются установить. Из Америки он приплыл в контейнере. Мои рабочие забрали груз в Саутгемптоне и доставили в мой дом в Лондоне. Комбинация цифр пришла по почте несколько дней спустя. — Спасибо. Продолжайте. Чарльз Парджетер перевел дух. Он не принадлежал к людям, которым легко даются просьбы. Ведя дела, он давал указания и ожидал, что они будут неукоснительно соблюдаться. У Пюнда создалось ощущение, что посетитель заранее отрепетировал то, что намеревался ему сообщить. — Я приобрел бриллиант «Людендорф» по многим причинам, — сказал Парджетер. — Это предмет удивительной красоты, а возраст его насчитывает более миллиарда лет. Только представьте! Уникальная вещь. Но одновременно это, как ни странно, разумное вложение денег. И если уж я решил говорить с вами начистоту, мистер Пюнд, то признаюсь, что в моем решении купить «Людендорф» сыграла роль и толика тщеславия. Когда вам повезло скопить огромные богатства, появляется непреодолимое искушение заявить о них. Не для широкой публики, но для себя. Напомнить себе о собственном успехе. Так что ограбление, считай, нанесло мне урон во всех смыслах. Похититель бриллианта выставил меня дураком. Я всегда хорошо относился к англичанам и, если честно, сильно удивлен тем, как быстро в результате данного инцидента местная общественность настроилась против меня. На меня даже карикатура в журнале «Панч» появилась. Возможно, вы ее видели? Пюнд сделал отрицательный жест, хотя на самом деле прекрасно помнил эту карикатуру. На ней мультимиллионер был изображен сидящим в пижаме за завтраком. Парджетер ел яйцо вкрутую, в скорлупе которого был спрятан алмаз. Подпись гласила: «Ой, а сюда-то я заглянуть и не догадался!» — Звучат даже намеки, что я сам замешан в краже, — продолжил посетитель. — Обвинение столь же абсурдное, сколь и обидное. Короче говоря, я стал посмешищем для всей страны, и если честно, переношу это почти так же тяжело, как утрату самого камня. Так что давайте перейдем к сути. Я заплачу любую названную вами сумму, если вы выясните, что на самом деле произошло. Устано́вите, кто это сделал и каким образом. Если вы сможете вернуть мне похищенное, я выдам вам премию в пятьдесят тысяч фунтов. Простите за такую прямолинейность, мистер Пюнд. Уверен, что вы занятой человек, поэтому не стану больше отнимать у вас время. Обдумайте мое предложение и дайте мне знать. На самом деле Пюнд принял решение в ту самую секунду, как американец вошел в комнату. Сыщик был заинтригован. Он столкнулся с редчайшим образчиком хитроумного преступления, совершенного без применения насилия, и это, пожалуй, можно было рассматривать как вызов его интеллектуальным способностям. Да и обстоятельства сложились удачно. Срок аренды квартиры и офиса подходил к концу. Пюнд подыскивал себе что-то новое и нашел квартиру в Фаррингдоне, выглядевшую во всех отношениях идеальным вариантом, если не считать заоблачной для него цены. Вообще-то, Пюнд не верил в судьбу или в предначертание свыше. Но Чарльз Парджетер вполне мог быть ответом на его молитвы. На следующий день сыщик отправился на место происшествия. За ним заехал шофер Парджетера на серебристом «роллс-ройсе». Дом стоял на тихой улочке за универмагом «Харродс». Необычное соседство, но особняк с подъездной дорожкой из гравия и цветочными клумбами располагался на отшибе и был окружен невысоким кирпичным забором. Пюнд начал с разбитого окна, находившегося в боковой стене здания. Уже это обстоятельство озадачило его, поскольку не вязалось с тем, что он слышал и о чем читал в газетах. Через парадный вход Аттикуса препроводили к ожидавшим его Чарльзу Парджетеру с женой. Элейн оказалась женщиной невероятно элегантной, выше мужа ростом. Одета она была в простой кашемировый свитер и широкие брюки. Никаких украшений. Сам дом выглядел совершенно заурядным. Взгляду Пюнда не предстало ни шедевров живописи на стенах, ни бесценной серебряной утвари. Возможно, резиденция Парджетеров в Нью-Йорке отличалась большей роскошью. — Хотите кофе, мистер Пюнд? — предложила хозяйка. — Мы можем пройти в гостиную… — Я предпочел бы подняться наверх, если вы не против, миссис Парджетер. Прежде всего мне хотелось бы увидеть сейф, который, по уверениям его производителей, является… неприступным. Это правильное слово? — Я провожу вас, — сказал Чарльз Парджетер. Пока они поднимались по лестнице, Пюнд высказал соображения, возникшие у него на улице. — Я озадачен, — произнес он. — В ночь, когда произошло ограбление, вы, насколько я понимаю, возвращались довольно-таки поздно с вечеринки. — Да. Было уже около часа. — Вас было трое? — Да. Джон Беркли — мой старый приятель. Он вице-президент компании «Шелл транспорт и трейдинг». Мы с ним вместе учились в колледже. Когда Джон заглядывает в Лондон на пару дней, то обычно останавливается у нас. Экономит на отеле. — Кто из вас заметил, что окно разбито? Мне кажется, что, направляясь от машины к парадной двери, невозможно увидеть боковую стену дома. — По правде говоря, это была я, — пояснила Элейн Парджетер. — Джон заметил осколки стекла на дорожке. Они блестели в свете луны. Я свернула за угол, чтобы посмотреть, и увидела разбитое окно. — Вы сразу поднялись наверх? — Я хотел, чтобы жена посидела в машине, — ответил Парджетер. — Боялся, что грабители могли быть еще в доме, и не желал подвергать ее опасности. — Но я отказалась наотрез! — воскликнула Элейн. — Это верно. И вот мы все втроем вошли в особняк. Я увидел, что сигнализация отключена, и заподозрил неладное. Дома находился дворецкий Харрис, он спит в крыле для прислуги, но даже там сигнализация должна была сработать. Мы сразу поднялись в нашу спальню. Я знал, что все самое ценное, включая, естественно, бриллиант, заперто в сейфе. Помнится, я сунул руку в карман и нащупал ключ. Мне в голову не приходило, что сейф могут открыть. Они добрались до верхней лестничной площадки, пересекли коридор и вошли в комнату, обставленную с намеком на китайский стиль, с темно-красными обоями на стенах и окнами, выходящими в сад. Как и во всем остальном здесь, наибольшее впечатление производил размер спальни. Кровать была громадной, шторы — театральными, а туалетный столик — антикварным. Одна дверь вела в уборную. Другая выходила в узкий коридор со шкафами по обе стороны. Футов через десять шкафы заканчивались, и оставался маленький альков под сводчатым потолком. Его могли устроить специально для сейфа, установленного задней стороной впритык к дальней стене. Если миллионер и его супруга полагали, что Пюнд двинется вперед и осмотрит сейф, их ждало разочарование. Он стоял на месте, слегка нахмурившись, и как бы старался прочувствовать атмосферу. — Вы включили свет, когда вошли в помещение? — спросил он наконец. — В спальне — да. Но не в чулане. — Почему не здесь? — Не хотели стереть следы ног или отпечатки пальцев. Но вообще-то, света вполне хватало, чтобы все разглядеть. Дверца сейфа была открыта, внутри зияла пустота. Должен признаться, мне повезло, что рядом со мной тогда был Джон Беркли. Я не склонен к бурному проявлению эмоций. Думаю, привык все держать в себе. Но в тот момент мне стало плохо. Я думал, что вот-вот лишусь сознания. Я не отказываюсь от сказанного вчера, мистер Пюнд, но конкретно в тот миг я думал о том, как велики мои потери. Я лишился многих миллионов долларов — и одновременно понимал, что этого просто не может быть. Единственный ключ от сейфа находился, черт побери, у меня! Я держал его прямо в руке. — Так что вы предприняли дальше? — Очевидно, что я не мог войти в чулан — он был местом преступления. Я не хотел уничтожать возможные улики. — Весьма разумно. — Джон взял ситуацию под контроль. Элейн он поручил позвонить в полицию, а меня тем временем отвел вниз и щедро напоил скотчем. Потом поднял с кровати Харриса и расспросил, не слышал ли тот чего, однако никакого толку не добился. Увы, дворецкий слишком стар для своей работы, но так долго у нас служит, что мне просто не хватает духу уволить его. Остается лишь надеяться, что Харрис сам уйдет. — Вы ему доверяете? — Харрис с нами уже тридцать лет, мистер Пюнд. И когда наконец отправится на покой, я о нем позабочусь. Ему это известно. И потом, скажите на милость, что человек в его возрасте стал бы делать с подобным бриллиантом? Ума не приложу, как бы старик мог им распорядиться. Пюнд кивнул. — Вы позволите? Он прошел по проходу между гардеробами и, присев на корточки перед сейфом, коснулся рукой стальной поверхности. С учетом того, что сейф весил двести с лишним фунтов, по размерам он оказался меньше, чем представлялось Пюнду. Сейф имел пропорции карточной колоды и был высоким, но неглубоким. Поверхность его была совершенно гладкой, если не считать ручки, кодового замка и замочной скважины рядом с ним. Поверху шла надпись с названием фирмы-изготовителя. Дверь сливалась с корпусом настолько плотно, что в щель нельзя было просунуть даже листок бумаги, не говоря уж о ломике. Серый сейф, окруженный с трех сторон оклеенными темно-красными обоями стенами, в том же самом китайском стиле, что и спальня, смотрелся несколько театрально. Пюнд не пытался его сдвинуть, с первого взгляда поняв, что привинченная к месту металлическая конструкция стоит прочно. — Есть у вас возможность открыть сейф? — спросил сыщик. — Конечно. Но сейчас он пуст.