И любил всех-всех-всех вокруг, и настолько щедро раздавал свою любовь, что каждый, находясь рядом с этим малышом, чувствовал себя абсолютно счастливым. Но самым поразительным образом сложились отношения Лешика и Ивана, это было нечто удивительное, насколько глубоко и тонко они чувствовали и понимали друг друга. Поражались все этой их невероятной связи на каком-то духовном, что ли, уровне. У мальчишек даже сложился свой особый язык, на котором они общались, вернее не язык, а манера передачи мысли друг другу – им порой и слова-то не нужны были. Могли часы проводить вместе и, даже когда Иван занимался, Лешик устраивался рядом с названым братом и читал свои книжки или играл, и было им двоим абсолютно хорошо и гармонично вместе. Вообще что-то запредельное. Ах да, еще одного, скажем так, косвенного члена семьи чуть не забыли – мини-коня по кличке Симеон, которого все звали просто Сеня. Великого, любимого друга Лешика. Гарандин иногда принимался недовольно ворчать-бурчать, когда Лешик притаскивал за собой Сеню на участок и тот, пользуясь бесконтрольным попустительством, хрумкал сочной молодой петрушкой и салатными листьями прямо с грядки с совершенно невозмутимым королевским видом, пока его кто-то не ловил за этим занятием и не отгонял по- дальше. – Не удивлюсь, когда обнаружу Сеню в оранжерее жующим нашу герань! – включал недовольного хозяина Гарандин. – А она вкусная? – тут же заинтересованно спрашивал Лешик, заботясь о друге любимом. – А х… хто ее знает, – начинал тихо посмеиваться Влад, – я не пробовал и тебе не советую. – У нас нет герани, – напоминала ему Дина, стараясь сдерживать смех. – Ну так купим! – наигранно грозно восклицал Гарандин. – И дадим Сене попробовать! – радовался такой крутой перспективе Лешик и предполагал, глядя широко раскрытыми глазенками: – А вдруг это вкуснота для него страшная? Клим Викторович узнал, почему и как Лешик попал в детский дом. Ничего выдающегося – дикая, банальная и трагичная история. Алеша родился в небольшом городке, в достаточно благополучной, по меркам этого городка и его нравов, семье. Полный пакет: папа-мама, двое бабушек-дедушек, дядька с маминой стороны и дядька с папиной. Все вроде бы работящие и при разуме, и практически не пьющие. Ну как практически – не алкашня запойная, это да, но усугубить с вечера пятницы по утро понедельника могли и праздники, разумеется, смачивали крепкими напитками. Да и конфликты семейные тоже без спиртного не обходились, а для конфликтов тех имелось некое серьезное основание. Дело в том, что отец Алеши ушел из первой своей семьи, оставив жену и двоих детей, чтобы жениться на его маме. Причем тут имел место еще и некий мезальянс: папа Алеши был из простых людей, хоть и с головой дружил, и руки имел талантливые, а мама, почти на двадцать лет младше мужа, совсем девчонка, да к тому же из весьма обеспеченной и влиятельной семьи. Родные и близкие обоих родителей друг друга не привечали, и каждый раз любые совместные праздники заканчивались выяснением отношений и разборками. До драк доходило редко и лишь в сильном уж градусе, а так ограничивались словесными оскорблениями, перепалками и легкими тычками. Случилось большое событие у родни мамы – свадьба ее старшего брата. Поехали всем семейством в другой город – папа, мама, Алеша и бабушка с дедом с маминой стороны на машине деда. А когда собирались ехать назад, выяснилось, что дед под хорошим градусом, но хорохорится, что, мол, тут ехать, да я в любом состоянии нормально вожу, ну и все в том же роде. Зять было сунулся: давайте, папа, я за руль сяду, я потрезвей буду, не пил с утра, а тестюшка зятя обложил по матери, чтобы не совался за чужой руль, да еще нахлебником обозвал. В общем, переругались, но ехать-то надо. И поехали. Отъехали недалеко, километров тридцать и… Выжил только ребенок, которого еле успели спасти. Полгода пролежал Алеша по разным больницам, пока проходил лечение и реабилитацию, а его родственники тем временем выясняли между собой отношения и делили наследство. И так получилось, что этот ребенок оказался не нужен никому, особенно когда выяснилось, что он теперь калека без ноги. Если бы остались живы мамины родители, то Алексея бы точно не бросили, а папиной родне он был не нужен, у них и старшие здоровые внуки имелись от первого отцовского брака. Все. Точка. Определили мальчика в детский дом. Ему очень повезло, что этот детский дом пользовался, скажем так, «спросом», то есть из него постоянно усыновляли детей. Поэтому в группах насчитывалось совсем мало ребятишек, и воспитатели уделяли каждому из них много внимания и заботы, и занимались почти с каждым индивидуально, создав атмосферу некой домашней обстановки. Только этого ребенка никто не торопился усыновлять. Какое же это счастье, что никто не торопился. Просто Лешик и его родители должны были обязательно встретиться, надо было только немного подождать и попасть в другой детский дом. Дина начинала сразу улыбаться при любом, даже мимолетном воспоминании о сыночке; невозможно было не улыбаться, такой вот светлый человечек у них есть. Она почти сразу, с первых же дней воспринимала его родным ребенком и называла, даже мысленно про себя, не иначе как сынок, вот такая странность жизни. Кстати, про странности. Но как-то вся эта ситуация с женитьбой, усыновлением и семьей слишком быстро произошла и для Дины, и для Гарандина. Ни он, ни она не собирались и не планировали прямо вот бегом бежать в загс и немедленно становиться мужем и женой от большой, прямо-таки непереносимой любви, нет, конечно. Об этом вообще разговора не было. Попробовать вместе жить – да, собственно, это единственное, на что они настраивались. Но случился Лешик, и узаконивание их отношений было одним из самых прямых и логичных путей, облегчавших его усыновление. Считай, практически «по залету» женились, как посмеивалась Дина. Они оба совершенно не ожидали столь резких перемен в своих жизнях и, по сути, не были к ним готовы. Ну ладно Дина, она долгие годы жила в большой, шумной и дружной, любящей семье, и хоть порой ужасно от всех них уставала и мечтала деться куда-нибудь подальше хоть на пару недель от этой толпы, но для нее это была хотя бы привычная среда существования. А вот Влад совсем иное дело – он привык к определенному одиночеству и небольшой семье – всегда в бесконечных разъездах, в делах, в бизнесе, в романах, между прочим, тоже, и виделся с семьей крайне редко, хоть и старался проводить с сыном все свободное время, а тут… Каждые выходные кто-то из родни да приезжал обязательно: шумные, хохочущие, ироничные и язвительные, порой громкие с перебором, Лешик заходится счастливым смехом, мотаясь по всему дому на своих костыльках, а за ним мамки-няньки, суета, хохот до слез. Но поразительным образом в Гарандине вдруг проснулась дремавшая где-то в самых дальних глубинах припрятанной генной памяти семейственность. У него внезапно появилась прямо-таки потребность собрать всех родных вместе, чтобы вот здесь все были – под его приглядом и охраной. На кой, спрашивается? Ну вот почувствовал Владислав Олегович, что ему это надо, а поскольку Гарандин – человек решительный, то он сразу же принялся разрабатывать план действий. И первым делом предложил Константину Павловичу возглавить будущий больничный комплекс прямо сейчас, на стадии строительства. – Я добьюсь от Министерства здравоохранения любого карт-бланша для вас, – соблазнял сладкой заманухой Влад тестя. – Будет современная аппаратура и технологии, врачей наберете сами, на очень достойных условиях, и кредиты выдадим под процент-два с максимальными льготами под жилье любым специалистам. О категории комплекса договоримся отдельно: присвоим статус районного или регионального. У вас звание, опыт, награды. Да и хватит уже вам, Константин Палыч, у стола-то стоять, вон уже и колени дают о себе знать, пора на руководящую должность. Ох, как мягко-заманчиво стелил змей велеречивый Гарандин. Да, насчет звания. Это настояло руководство клиники, в которую перешел Нагорный из Склифа. И как только перешел, тут «вдруг» и обнаружилось, что он, оказывается, талант необыкновенный и собрал огромный материал на основе особенных оперативных случаев, на основании которого и написал несколько монограмм и кучу статей в медицинских журналах. Руководство поощрило, помогло всячески сдать кандидатский минимум и защититься. Вот так. Ладно, отвлеклись. Про семейственность. Влад сделал предложение и теще: – И для вас, Антонина Борисовна, есть серьезное дело. Что там музыкальный класс, а не организовать ли нам музыкальную школу, а? Детей-то у нас полно, и с каждым годом лишь прибывают, а не убывают. И Лидии Юрьевне дело найдется. Соблазнял, ох как соблазнял. Тесть с тещей сказали, что подумают, посоветуются. Ну а как же без дельного совета. Надо. Сонька сама чуть ли бойкот объявила матери и отчиму, требуя жить здесь немедленно. Сейчас же. – Это же все мое, разве вы не понимаете! – возмущался ребенок. – Животные, ветклиника, а Владислав Олегович это же вообще второй после Будды человек, раз так по-настоящему природой занимается. Хочу здесь жить! Учиться можно и в поселковой школе! Пришлось матери напомнить бунтующему ребенку, что из поселковой школы она вряд ли сможет ездить в Москву, чтобы посещать ее любимые курсы ветеринарии. И ладно это, можно вот и у Степана Федоровича в клинике обучаться. Да только как же быть с ее желанием учиться в Ветеринарной академии? В нее из поселковой школы не поступишь. Ладно, вроде договорились, так Сонька через пару недель за ужином в выходные выдала им очередной фортель, заявив нарочито официальным тоном: – Маменька и названый папенька, вы будете гневаться, но я влюбилась в нашего конюха до страсти. – Это в которого? – спокойно спросил Гарандин, придержав улыбку и незаметно обменявшись с Диной понимающим взглядом. – Уж не в Михалыча ли? Михалычу тому было хорошо так за шестьдесят, имел он веселый нрав и был ну очень охоч до женщин, которых любил преданно и безмерно, причем всех подряд. – Нет, не в него, – тем же тоном продолжала Сонька, – в Павла. – Ну а что, Пашка парень толковый, молодец, – похвалил ее выбор названый папенька, – поступает в этом году на отделение коневодства в той самой академии, где ты собираешься учиться. Так что перспективы у вас имеются вполне неплохие. А вот страсть пока отложим. – Что мы куда отложим? – тут же поинтересовался прибежавший Лешик. Он шустренько забрался на стул и заступился за сестру: – Папочка, если Сонечка просит, значит, ей очень надо. Ты не прячь, пусть берет. Ну вот как тут не веселиться. Понятное дело, что Кирилл, Соня и Иван с Еленой Игнатьевной, вынужденные оставаться в Москве, пока никак не могли попасть под крыло отца семейства. Но он держал эту перспективу в планах, по крайней мере, по поводу Сони и Кирилла. Вообще, Гарандин, конечно, деспот, улыбалась Дина, командир страшный, все-то он приказывает, все контролирует, ой-ей-ей. А ее как-то этот факт и не цепляет ни разу, не задевает – да и ладно, пусть рулит, а что в этом плохого? Ей, по крайней мере, стало почему-то нравиться. Совсем она расслабилась, думала Дина, все продолжая улыбаться, работу задвинула куда-то в прошлое, как тяжелый сон, передала все дела-связи помощникам, договорилась со всеми представителями дружественных структур, да и с Ринковым и Кнуровым они все обсудили. И с таким внутренним ощущением небывалого освобождения, вот настоящего освобождения, чуть ли не полета, она устранилась от всех дел Центра и даже не задумалась хотя бы о другом каком применении своих профессиональных навыков. Ну, например, могла бы просто адвокатом пора- ботать. Не-а, не хочу, чувствовала Дина. Хочу вон семьей заниматься. К тому же ей с Лешиком пришлось лечь летом в клинику на протезирование, а потом проходить там же долгий курс реабилитации с физиотерапией и специальными занятиями, с помощью которых ребенок привыкал к протезу. Он очень старался, даже с перебором, оказался с таким настойчивым, упорным характером, что Дине приходилось даже останавливать сынка в его рвении. Но очень скоро Лешик уже бегал по коридорам клиники, заставляя улыбаться всех вокруг своим звонким, заливистым смехом. Теперь этому мальчику удержу нет. Дина все улыбалась и улыбалась, не в силах остановить поток размышлений и воспоминаний. Такое вот настроение у нее сегодня сложилось – светлое, теплое, радостное, праздничное, да еще и день необыкновенный – солнечный, прозрачный, с высоким голубым небом, с потрясающими осенними красками. Так хорошо, господи! Так хорошо. Возле ворот усадьбы разгружали доставленные продукты из фирменного фургона соседнего фермерского хозяйства, с которым «Карас» тесно сотрудничал, – мясо, молочные и овощные продукты. В хозяйстве у Гарандина не разводили и не забивали животных, даже кур, разве что местные жители поселка и дальних деревень в своем личном подсобном хозяйстве. Поэтому, по договоренности с ближайшими фермами, большую часть продуктовой линейки закупали у них. Те даже открыли свои магазинчики в поселке. А в саму усадьбу продукцию, по заказу Алены Васильевны, доставляли регулярно по пятницам или среди недели, если был дополнительный заказ. Сегодня как раз пятница, ждали на выходные весь табор, как иронично, но с неприкрытой теплотой называл Влад свое большое семейство. Виктор завел машину в гараж, выскочил, обежал сзади и, подав руку, помог Дине выйти. – Спасибо, Витя, – поблагодарила она. Махнула ему рукой на прощание и прошла через помещение охраны, чуть не столкнувшись с грузчиком, который нес коробку с продуктами. В доме было непривычно тихо. – Ау! – позвала Дина, поставив сумку на консоль в прихожей и прислушиваясь к тишине.