– Ты же лучше знаешь их. Решил какой-нибудь мурза из Кафы или Кезлева во время, когда орда Галибея выходила в поле, использовать момент и отправить своих ратников в глубь Руси, где их никто не ждет. Те рыщут по засечной черте, не пересекая ее, высматривают не оборонительные наши линии, а мелкие деревушки, хутора, починки, дабы после налететь на них да разграбить, людей же увести в Крым. Им и в малых набегах, и крупных нашествиях главное что? Захватить больше добычи, что хорошо продается. Главное – личная нажива. Крымчаки не особо рвутся в бой супротив наших больших полков, при первой возможности убегают. А разорять деревни или села, то и безопасно, и выгодно. Как тебе такая мысль? – Все может быть, – пожал плечами Михайло. – Намерения начальников этих отрядов узнаем на месте. Даже если не захватим «языка», по их поведению станет ясно, какую цель они имеют. Вообще-то ты прав, Василий, когда проводят разведку, то скрытно, обходя заставы, укрываясь от разъездов, а тут крымчаки показывают себя. Хотя и в этом может быть смысл. – Отвлечение? – Да. Одни отряды шарятся по засечной линии, отвлекая на себя внимание сторожей, станиц, городской стражи и ополчения, а другие тем временем скрытно обследуют укрепления. Но тут возникает вопрос, для чего то им, коли Девлет-хан собирается напасть на южные земли? Зачем ему знать о состоянии обороны в сотнях верст от места его весеннего нашествия? – А может, он действительно нацелился на Москву? – О том должно быть согласие большого дивана, хотя Девлет, дабы скрыть главный замысел, может и обойти совет, обговорив планы лично с султаном Высокой Порты. Но мы можем гадать сколь угодно и сами убедить себя в том, что не имеет места. А посему заканчиваем разговор. – Вина выпьем? – Завтра же в поход, княжич. – А мы немного, по паре чарок, чтобы успокоить горячие головы, охолонить их. – По паре чарок можно, – махнул рукой Бордак. Парфенов вызвал Варвару, служанка принесла ендову с водкой, мелкие чарки, холодную вареную курицу. Выпили, закусили. Парфенов проводил Бордака до ворот, и Михайло вернулся на подворье. – Ты задержался, а нам еще собираться, – упрекнула его Алена. – Брось в сумы, Алена, что обычно беру, провизии непортящейся дня на два, да и все. – То уже сделала. – Милая ты моя лебедушка, если бы ты знала, как не хочу уезжать! – обнял ее Михайло. – А я не хочу отпускать. – Но ничего, вернусь. – Конечно, иначе не можно. Я-то думала, бояре шубы носят, в повозках или санях ездят, в Кремле думы думают и из Москвы ездят только в свои вотчины, а ты опять туда, где опасно! – А я не такой боярин, как все. Сидеть в Кремле да думы думать не по мне. Мне свободу дай, простор! – улыбнулся Бордак. – И сшибку с татарами. – Не без того. Ты забыла, как крымчаки обращаются с нашими людьми в проклятой Кафе? На пути к ней или при захвате ясыря? – Я все помню, Михайло, до самой мелочи, – помрачнела Алена. – И то, что видела, не забуду никогда! – Пойдем в дом. Герасим с Марфой ушли? – Не видела. – Ты иди, я погляжу и приду. Герасим в то время обтирал коня боярина. Напротив хрипел и бил копытом подарок государя – жеребец Азур. – Михайло? А я вот занимаюсь конями. – Не успокаивается жеребец? – Сейчас уже тише ведет себя. До тебя стоял смирно. – Привыкнет, потом объезжу, хороший конь из него выйдет. – Царь другого не подарил бы. – Я, Герасим, завтра уезжаю… – Опять?! – прервал тот хозяина. – Да. – Что ж это государь не дает тебе покоя? Столько рати на Москве, а посылают тебя одного! – Не совсем одного, уходим вместе с княжичем. – Еще один незаменимый. Странно государь ценит своих верных людей, посылая их на задания, опасные для жизни. – Ты, Герасим, говори, да не заговаривайся, – повысил голос Бордак. – Деяния государя тока Господь Бог осудить или покарать может. – Ты не обижайся, но разве я не прав? – Не прав. Кого бы ты послал на задание, имей в подчинении, скажем, сотню, в которой одна полусотня ненадежных ратников и начальников, три десятка второй полусотни опыта надлежащего не имеют, и тока два десятка в состоянии сделать то, что треба. Кого? – Понятно дело, – вздохнул Герасим, – последние два десятка. – Вот так и с нами. – Но у тебя и жизнь личная должна быть. Дом есть, жена есть, сыночек. А ты все в разъездах. – Время, Герасим, такое тревожное. Но наступит и такое время, когда спокойно жить будем. Государь Казань усмирил? Усмирил. Астрахань взял? Взял. В Ливонии земли захватил? Захватил. Там теперь ни казанцы, ни астраханцы, ни поляки, ни литовцы норов свой показать не могут. Остается один пес Девлет-Гирей. Вот сбросим его с трона Бахчисарая, и наступит долгожданный мир, а с ним и жизнь покойная, счастливая. – Когда то будет, Михайло? – Скоро! – Ну, коли скоро, – улыбнулся слуга, – то ладно, погодим. Я с конями закончу и домой. Утром, помолившись и потрепезничав, Бордак с Аленой вышли во двор. Герасим приторочил две сумы к коню для равновесия. Алена со слезами на глазах посмотрела на мужа, обняла его: – Вновь меня ждут бессонные ночи, сумрачные длинные дни, которым, как кажется, конца нет. – Хозяйством занимайся, дорогая, сыном. – Это так, но без тебя очень плохо. – Мне тоже плохо без тебя, Аленушка, но служба есть служба. Я обязан сполнять наказ государя. – Я понимаю и все равно… – Она не сдержалась и заплакала. – Негоже, Аленушка, так печалиться и печалить мужа, – подошла к ним Марфа. – Время пролетит быстро, он вернется, и на подворье опять будет праздник и радость. Алена поцеловала мужа и, опустив голову, пошла в дом. Глядя ей вслед, Михайло вздохнул, принял от Герасима поводья, вскочил на коня: – До свидания, Герасим и Марфа, будьте опорой Алене! Коли что, обращайтесь на опричный двор к Малюте Скуратову, но, мыслю, ничего не произойдет. – Счастливого пути, боярин, и скорого возвращения! – пожелали слуги. Бордак через открытые ворота выехал с подворья, перекрестившись на образа, окаймляющие ворота, повел коня к подворью Парфенова. Княжич уже ждал его на улице. – Запаздываешь, Михайло! Но то понятно, прощаться с женой тяжко. – Едем! Проехали Москву, через холмы и мосты вышли на тракт, идущий по прямой. Нужную рощицу и деревню увидели издали, повернули к ней. На елани стояли две телеги с впряженными в них ломовыми лошадьми, молодыми, крепкими. Рядом возницы, те же опричники, Гордей четырехпалый, чуть поодаль на конях десяток Огнева. – Приветствую, боярин, приветствую, княжич, – подъехал к воеводам десятник. – Будь здоров, Лука! Ты один покуда? – Да, но остальные подъедут скоро. – Глянем обоз. Телеги были накрыты прочными, не пропускающими воду пологами из плотной материи, завязанными веревками.