За окном по-прежнему шумел дождь. Матиас потер ладони, стараясь привести мысли в порядок. – Чуть более шести лет назад я собрался по грибы и вдруг заметил, что дверь сарайчика, которым пользовались рабочие, демонтировавшие телескоп, была приоткрыта. Я складывал туда всякий хлам и точно помнил, что накануне закрывал ее. Заглянув внутрь, я увидел девушку. Она лежала, свернувшись калачиком, без сознания. По состоянию ее одежды можно было понять, что она провела в горах несколько дней. Очевидно, она пережила сильное эмоциональное потрясение. Я принес ее сюда и позвонил подруге-врачу, которая работает в Сен-Совёр. – Вы помните точную дату, когда нашли ее? – поторопил его Алексис; больше всего он боялся, что Матиас сейчас скажет, что его дочь, возможно, провела месяцы, а то и годы в борделе в Ла-Жункере. – Да, это было четырнадцатого августа две тысячи тринадцатого года. Алексис выдохнул с облегчением: – Она была ранена? – На ней было множество царапин и гематом, она явно несколько раз падала. А еще… – Что? – Очнувшись, она не могла говорить. Онемела. Это продолжалось несколько месяцев. Алексис закрыл глаза. Он мог представить ужас, который испытала Оливия. Что-то подобное он испытывал, когда убегал от стрелка. – Ваша подруга работает в Сен-Совёр? Там ведь дом престарелых… или я что-то путаю? Матиас покачал головой: – Это комплекс. Там есть и дом престарелых, и небольшая клиника. Вначале там лечили больных, которые отравились вольфрамом и прочей дрянью, вдыхаемой в рудниках. Но теперь это дело прошлое, и в клинику обращаются за медицинской помощью жители коммуны. При клинике работает стационар, где лечат больных, если их состояние не вызывает серьезных опасений… Но вы не волнуйтесь, ваша дочь физически здорова. Пока Матиас говорил, Алексиса обуревали противоречивые чувства: радость оттого, что Оливия жива, и страх за то, что с ней могло произойти. – Но от нее шесть лет не было вестей! Вы хотите меня убедить, что она отсиживалась в этом захолустье, не найдя способа предупредить свою мать?! Матиас помедлил, прежде чем ответить: – Она оставалась у меня две недели, затем моя подруга взяла ее к себе. С тех пор ваша дочь живет у нее, присматривает за ее сыном и, пока он в школе, работает в библиотеке клиники. «Значит, на фотографии с мальчиком и правда была Оливия». Матиас добавил: – Это еще не все… У вашей дочери тяжелая посттравматическая амнезия. – Он указал подбородком на телефон. – Мальчик рядом с ней на фотографии и есть сын моей подруги. Алексис на мгновение закрыл глаза. Он думал о Кларе. Матиас говорил страшные вещи, и он сжал кулаки. – Как мне объяснила моя подруга, при сильном испуге мозг в целях защиты разъединяет замкнутую цепь, отвечающую за формирование памяти, – продолжил Матиас. – В результате люди забывают о насилии, которому подверглись. Вот только в ее случае последствия оказались более глубокими: она ничего не помнит ни о своем прошлом, ни о том, что с ней произошло до того, как я обнаружил ее в сарае. Его слова ошеломили Алексиса. – Она не помнит даже собственную мать? – Ни мать, ни вас, ни кого-либо еще, – подтвердил Матиас. – Иначе мы, разумеется, связались бы с кем-нибудь из вас. – Он откашлялся. – Сначала я подумал, что девочка прибыла из лагеря Мастоя. Но позже увидел, что у нее не было… – Шрама от вживления чипа на руке… – прошептал потрясенный Алексис. Матиас кивнул. – …и красного рюкзака, – добавил Алексис, вспомнив о куче рюкзаков в сарае старика Сенешаля. – Нет, рюкзак был, – ответил Матиас, – но в нем не было ни документов, ни бумажника – только пластиковая бутылка с водой, кукла и смартфон. В горах телефон почти не ловит сигнал, поэтому она не могла позвать на помощь. В любом случае телефон был разряжен и сильно поврежден. – Чтобы подзарядить телефон и поймать сигнал, не требуются годы. – В голосе Алексиса сквозило непонимание. Матиас встал из-за стола и подошел к окну. Дождь по-прежнему стучал по стеклу. – Это я и сделал в первый же день. Пока Оливия спала, я разблокировал телефон с помощью ее отпечатка пальца. Поскольку гаджет был в ужасном состоянии, я решил перенести его содержимое на компьютер, а не копаться в нем, учитывая, что он мог сдохнуть в любую минуту. Я начал с видео, так как подумал, что девчушка могла в случае опасности записать сообщение. Как я и предполагал, телефон почти сразу испустил дух, но последние видео все-таки удалось перенести. Судя по содержанию, она пережила настоящий кошмар до того, как попала сюда. – Матиас обернулся к нему с мрачным видом. – Знаете, в горах идет торговля… – Мигрантами и проститутками, – со вздохом произнес Алексис. – Кровью, – поправил его Матиас. Глава семьдесят четвертая На кухонном столе была разложена топографическая карта, тарелки с остатками еды отодвинуты в сторону. Мужчины склонились над картой местности. Матиас ткнул пальцем в Черное озеро: – На видео белый пикап у озера и мужчина, который волочит по берегу тело. Затем он привязывает к нему для утяжеления бетонные блоки и топит его в озере. Сцена длится не менее десяти минут. Малышке потребовалось изрядное мужество, чтобы осмелиться снимать так долго. Алексис внимательно слушал его, нахмурившись. – Водителя нетрудно узнать – это помощник одного влиятельного местного бизнесмена. – Стига Шелхера из «Лайфлонг Фармы»! – выпалил Алексис. – Для скорбящего отца вы, кажется, неплохо осведомлены. – И вы тоже – для горного отшельника! – Врач, у которой живет ваша дочь, бывшая жена Шелхера и мать его сына. Алексис кивнул. Разрозненные фрагменты пазла соединились воедино. Он думал об исчезнувшем Орельене, о Сенешале и жандарме. Смертоносная интрига, в центре которой было Черное озеро, куда сбрасывали трупы. «Лайфлонг Фарма» в тандеме с «Нисиас Ассистанс», частным охранным предприятием. «Белый пикап и логотип в виде древнегреческого шлема… У лаборатории есть свои исполнители грязных дел. И один из них стрелял в тебя вчера». – Теперь понятно, при чем здесь кровь, – сказал Алексис. – Вы намекаете на эликсир молодости. Но разве это не давняя история? – Ничего подобного, – ответил Матиас. – Как раз наоборот! – Могу я взглянуть на то самое видео? – Оно надежно спрятано. Ответ не удовлетворил Алексиса. – Ерунда какая-то: власти годами уверяли нас, что моя дочь погибла в ДТП. Это заговор, что ли? Матиас изумился: – О чем вы говорите? Я нашел вашу дочь в моем сарае, а не на месте катастрофы. Знаете, я хорошо помню ту аварию. Все сгорело, никто не выжил. – Вот к какому выводу я пришел: Оливия не садилась в этот автобус. Но тогда непонятно, каким образом туда попали ее документы. – Она могла их потерять, или ее обворовали. – В молодежном хостеле? Матиас покачал головой: – Сенешаль принимал мигрантов, это не секрет. Но в горах есть также заброшенные фермы, так что тут не угадаешь. Мигранты прячутся где могут, им надо как-то выживать, поэтому они хватают все, что попадается под руку. – А как они оказались в сгоревшем автобусе? – Автобус принадлежал компании, которая обслуживала единственную автомобильную дорогу, соединяющую франко-испанскую границу с Тулузой. Все знали, что водители не слишком обременяли себя проверкой паспортов и не упускали возможности срубить лишние деньги… Автобус упал в ущелье, не доехав до остановки в Сент-Альбане. Могу предположить, что документы вашей дочери были украдены раньше, возможно, на испанской территории… – Ферма братьев Санчес… Она ведь находится с испанской стороны? Моя дочь провела там ночь с группой молодежи. – Все понятно. Именно туда приезжали за мигрантами проводники. Последняя остановка автобуса перед границей находится на дороге, расположенной ниже. Какая-нибудь женщина могла утащить ее документы – еще один шанс до конца поездки… Ну, если бы она не закончилась падением в ущелье.