— Вы много знаете о наркозависимости, Холмен? — спросил Харри, не глядя на него. Биргер Холмен наморщил лоб. — Моя жена всего-навсего приняла снотворное. Это не означает, что… — Я говорю не о вашей жене. Возможно, ее вы сумеете спасти. Я о вашем сыне. — Ну, кое-что знаю, конечно. Он сидел на героине. И это была его беда. — Он хотел сказать что-то еще, но раздумал. Не сводил глаз с фотографии на столе. — Наша общая беда. — Не сомневаюсь. Но если бы вы хорошо знали, что такое наркозависимость, то вам наверняка было бы известно, что она подавляет все остальное. Голос Биргера Холмена вмиг задрожал от возмущения: — Вы полагаете, инспектор, что мне это неизвестно? Полагаете… что моей жене… он… — Слезы душили его. — …Родной матери… — Я знаю, — тихо сказал Харри. — Но наркотик важнее матери, важнее отца. Важнее жизни. — Харри вздохнул. — И важнее смерти. — У меня нет сил, инспектор. Куда вы клоните? — Анализ крови показывает, что ваш сын умер не после дозы. То есть он был в плохом состоянии. А когда героинщику плохо, потребность в «спасительной» дозе настолько сильна, что он может угрожать пистолетом родной матери, лишь бы добыть наркотик. Именно наркотик, не пулю в висок, а иглу в предплечье, в шею, в пах или в другое место, где есть чистая вена. Вашего сына нашли со шприцем и пакетиком героина в кармане, Холмен. Он не мог застрелиться. Потому что главным для него был наркотик. Превыше всего… в том числе превыше… — …смерти. — Биргер Холмен сидел обхватив голову руками, но голос звучал совершенно отчетливо: — Значит, вы считаете, моего сына убили. Почему? — Надеюсь, вы нам объясните. Биргер Холмен не ответил. — Потому что он угрожал ей? — спросил Харри. — Потому что надо обеспечить жене покой? Холмен поднял голову. — О чем вы? — Уверен, вы слонялись вокруг Платы, ждали. А когда он появился и купил дозу, пошли за ним. На контейнерный склад. Ведь он ходил туда, когда не имел другого пристанища. — Я ничего об этом не знаю! Это неслыханно, я… — Да знали вы, знали. Я показывал фото охраннику, и он опознал человека, о котором я его спросил. — Пера? — Нет, вас. Вы были там летом, спрашивали, можно ли поискать сына в пустых контейнерах. Холмен смотрел на Харри, а тот продолжал: — Вы неплохо все спланировали. Клещи, чтобы пройти на территорию, пустой контейнер — вполне подходящее место для наркомана, чтобы свести счеты с жизнью, причем никто не увидит и не услышит вашего выстрела. Из пистолета, который, как может засвидетельствовать мать Пера, находился у него. Халворсен пристально смотрел на Биргера Холмена, держался наготове, но тот даже не пытался что-либо предпринять. Только шумно дышал носом и, глядя в пространство, почесывал предплечье. — Вы ничего не докажете, — сказал Холмен, словно бы с сожалением. Харри развел руками. В наступившей тишине с улицы донесся веселый звон бубенчиков. — Что, чешется? Терпежу нет? — спросил Харри. Холмен мгновенно отдернул руку. — Можно взглянуть, что у вас так чешется? — Не стоит. Пустяки. — Можно посмотреть здесь, а можно и в участке. Выбирайте, Холмен. Бубенчики трезвонили все громче. Сани? Здесь, в центре города? Халворсена не оставляло ощущение, что вот-вот грянет взрыв. — Ладно, — прошептал Холмен, расстегнул манжету и закатал рукав. На белом волосатом предплечье виднелись две подсохшие ранки. Кожа вокруг была ярко-красная. — Поверните руку, — скомандовал Харри. Точно такая же ранка, но одна, была и на внутренней стороне предплечья. — Жутко чешутся, собачьи-то укусы, верно? — сказал Харри. — Особенно дней через десять-четырнадцать, когда начинают зарастать. Так мне сказал врач из травмопункта и предупредил, чтобы я не расчесывал болячки. Вам бы тоже не стоило чесать, Холмен. Холмен пустым взглядом смотрел на свою руку. — В самом деле? — Три ранки от зубов. С помощью макета челюстей мы докажем, что вас, Холмен, укусила вполне определенная собака на контейнерном складе. Надеюсь, вы легко сумели отбиться. Холмен покачал головой: — Я не хотел… я хотел только избавить ее. Бубенцы на улице разом умолкли. — Вы признаете свою вину? — спросил Харри, делая знак Халворсену, который тотчас полез во внутренний карман, однако ни ручки, ни бумаги там не нашел. Харри закатил глаза и положил на стол собственный блокнот. — Он говорил, что вконец измучился. Что ему невмоготу. Что он вправду хочет с этим покончить. Я нашел ему место в Приюте. Койку и трехразовое питание за тысячу двести крон в месяц. И его обещали включить в метадоновый проект, всего через месяц-другой. Потом он опять исчез, а когда я позвонил в Приют, мне сказали, что он скрылся, не заплатив за жилье, а потом… потом он заявился сюда. С пистолетом. — И тогда вы решились? — С ним все было кончено. Я потерял сына. И не мог допустить, чтобы он забрал с собой и ее. — Как вы его отыскали? — Не на Плате. Я нашел его возле «Эйки», сказал, что хочу купить у него пистолет. Оружие было при нем, он показал мне его, хотел сразу же получить деньги. Но я сказал, что у меня нет с собой денег, мы, мол, встретимся у задних ворот контейнерного склада на следующий вечер. Знаете, вообще-то я рад, что вы… что я… — Сколько? — спросил Харри. — Простите? — Сколько вы собирались заплатить? — Пятнадцать тысяч крон. — И… — Он пришел. Оказалось, патронов у него нет, вообще не было, как он признался. — Но вы явно это предвидели, к тому же калибр стандартный, достать патроны не составило труда, верно? — Да. — Сперва вы заплатили ему? — Что? — Ничего, забудьте. — Поймите, страдали не только мы с Перниллой. Для Пера каждый день был мукой. Мой сын уже умер и только ждал… чтобы кто-нибудь остановил его сердце, которое упорно билось. Ждал… — Спасителя. — Да. Именно так. Спасителя. — Но это ведь не ваша работа, Холмен. — Да. Это дело Господа. — Холмен опустил голову и что-то пробормотал. — Что вы сказали? Холмен поднял голову, но взгляд блуждал в пространстве, ни на чем не останавливаясь. — Но если Господь не делает свою работу, ее должен сделать кто-то другой.