Она кивнула высокому мужчине с короткострижеными светлыми волосами, слева от себя. — Привет. Меня зовут Харри, — сказал он хрипловатым голосом. Тонкая сеточка красных жилок на крупном носу свидетельствовала о долгих годах отнюдь не трезвой жизни. — Я алкоголик. — Привет, Харри. — Я здесь новичок, для меня это шестая встреча. Или седьмая. И я пока на первой ступени. Иными словами, знаю, что я алкоголик, но полагаю, что держу себя под контролем. Поэтому мое присутствие здесь — своего рода самоопровержение. Но я дал слово психологу, другу, который желает мне добра. Он утверждает, что если я первые недели сумею выдержать рассуждения о Боге и о духовном, то обнаружу, что это помогает. Ну, я не знаю, способны ли анонимные алкоголики помочь сами себе, но готов попытаться. Почему бы и нет? Он повернулся налево, показывая, что закончил. Послышались было аплодисменты, но Астрид их перебила: — Ты, конечно, впервые взял слово на нашем собрании, Харри. И это замечательно. Но, раз уж начал, может, расскажешь побольше? Харри посмотрел на нее. Остальные тоже. Методика запрещала давить на участников. Астрид смотрела ему в глаза. Он и в прошлые разы чувствовал на себе ее взгляд, но ответил всего один раз. Смерил ее наглым «лифтовым» взглядом, с ног до головы, и не единожды. В общем-то увиденное ему понравилось, но больше всего понравилось, что, когда он снова посмотрел ей в лицо, она заметно покраснела. И на следующем собрании глядела на него как на пустое место. — Нет, спасибо, — сказал Харри. Нерешительные аплодисменты. Харри искоса поглядывал на нее, пока говорил следующий. После собрания она спросила, где Харри живет, и сказала, что может его подвезти. Харри помедлил, а хор выше этажом тем временем настойчиво славил Господа. Полтора часа спустя оба молча курили, глядя на дым, который окрашивал синевой темноту спальни. Сырая простыня на узкой кровати Харри еще хранила тепло, но холод в комнате заставил Астрид до подбородка натянуть тонкое белое одеяло. — Было замечательно, — сказала она. Харри не ответил. Подумал, что это в общем-то не вопрос. — Я испытала оргазм. В первый же раз. Это не… — Стало быть, муж у тебя врач? — Ты уже спрашивал. Ответ тот же: да. Харри кивнул. — Ты слышишь этот звук? — Какой звук? — Тиканье. Это твои часы? — У меня часов нет. Наверно, твои. — Они электронные. Не тикают. Она положила руку ему на бедро. Харри выбрался из постели. Ледяной линолеум обжег подошвы. — Принести тебе воды? — М-м-м. Харри прошел в ванную, открыл кран, посмотрел в зеркало. Что она говорила насчет одиночества в его глазах? Он наклонился вперед, но увидел только голубую радужку вокруг маленьких зрачков да тонкую сетку жилок на белках. Халворсен, когда смекнул, что у них с Ракелыо все кончено, сказал, что Харри надо искать утешения у других женщин. Или, как он выразился, «вытрахнуть» из себя меланхолию. Но Харри не мог и не хотел. Знал, что любая женщина, к которой он прикоснется, станет Ракелыо. Ему необходимо забыть, вытеснить ее из своей крови, а не лечиться этаким любовным метадоном. Хотя, возможно, он ошибается, а Халворсен прав. Потому что ему было приятно. На самом деле приятно. Вместо ощущения пустоты, оттого что пытался утолить одно желание посредством удовлетворения другого, он чувствовал себя полным жизни. И одновременно обессилевшим. Она изнурила его. И ему понравилось, как она это сделала. Может, и вправду все просто, для него тоже? Харри отступил на шаг, оглядел в зеркале свое тело. Похудел за последний год. Меньше жира, но и меньше мышц. Стал похож на отца. Судя по всему. В комнату он вернулся с большим полулитровым стаканом воды, который они осушили вдвоем. Потом Астрид снова прижалась к нему. Поначалу ее кожа казалась влажной и холодной, но немного погодя он ощутил ее тепло. — А теперь рассказывай, — сказала она. — О чем? — Харри следил за дымом, который завивался какой-то буквой. — Как ее зовут? Ведь все дело в «ней», верно? Буква растаяла. — Может быть. Харри смотрел, как огонь пожирает сигарету, и рассказывал. Сначала скупо. Женщина рядом совсем чужая, в спальне темно, слова слетали с губ и растворялись, а он думал, что, наверно, примерно так происходит в исповедальне. Выплескиваешь все из себя. Или «отпускаешь», как говорят у Анонимных алкоголиков. И он продолжил рассказ. О Ракели, которая год назад выставила его за дверь, решив, что он одержим погоней за этим «кротом» в полиции, за Принцем. И об Олеге, ее сынишке, которого похитили из его детской и держали заложником, когда Харри наконец подошел на расстояние выстрела. Олег справился, причем хорошо, если учесть обстоятельства похищения и то, что Харри у него на глазах убил похитителя в лифте на Кампене. Хуже было с Ракелью. Через две недели после похищения, узнав подробности, она объявила, что не может терпеть его в своей жизни. Вернее, в жизни Олега. Астрид кивнула: — Она оставила тебя из-за ущерба, который ты им причинил? Харри покачал головой: — Из-за ущерба, которого я не причинил. Пока. — Вот как? — Я сказал, что дело закрыто, но она твердила, что я одержим, что все это так и не кончится, пока преступники гуляют на свободе. — Харри затушил сигарету в пепельнице на ночном столике. — Не одни, так другие. Я вечно буду кого-нибудь ловить. И этот кто-нибудь будет для них вечной угрозой. Для нее это чересчур. — Одержимостью скорее уж страдает она. — Да нет. — Харри улыбнулся. — Она права. — Неужели? Объясни. Харри пожал плечами. — Подводная лодка… — начал он, но не договорил, закашлялся. — Подводная лодка? — Она так сказала. Я как подводная лодка. Погружаюсь туда, где темно, холодно и невозможно дышать, а на поверхность всплываю раз в два месяца. Она не хочет нырять со мной туда. Вполне логично. — Ты по-прежнему ее любишь? Харри не был уверен, что ему по душе оборот, какой принял разговор. Он глубоко вздохнул. В голове прокручивалась последняя стычка с Ракелыо. Его собственный голос, тихий, как обычно, когда он сердился или боялся: «Подводная лодка?» И голос Ракели: «Знаю, сравнение не самое удачное, но ты понимаешь…» Харри вскидывает руки: «Нет, почему же. Блестящий образ. А этот твой… врач? Он кто — авианосец?» Она, с досадой: «Он тут совершенно ни при чем, Харри. Речь о нас с тобой, о нас двоих. И об Олеге». «Будь добра, не прикрывайся Олегом». «Не прикрывайся…» «Ты используешь его как заложника, Ракель…» «Я? Использую его как заложника? Я похитила Олега? Я приставила ему к виску пистолет, когда тебе позарез надо было удовлетворить свою жажду мести?» Жилы у нее на шее напрягаются, она кричит, голос становится чужим, противным, голосовые связки не выдерживают такой ярости. Харри уходит, тихо, почти бесшумно закрывает за собой дверь. Он повернулся к Астрид: — Да, я ее люблю. Ты любишь своего мужа-врача? — Да. — Тогда почему? — Он меня не любит. — Гм. Значит, ты мстишь ему. Она посмотрела на него с удивлением: — Нет. Просто я одинока. А ты мне нравишься. Наверно, причины те же, что и у тебя. Ты бы предпочел что-нибудь более сложное? Харри рассмеялся. — Нет-нет. Все хорошо. — Как ты его убил?