Несколько телефонных звонков, и она договорилась о встрече. Погожим весенним днем она подъехала к штаб-квартире Армии спасения. Принял ее командир, Давид Экхофф, и за три секунды Рагнхильд поняла, что за его приветливостью кроется властный вожак из тех, кого она с легкостью приручала, и решила, что все пройдет гладко. Расположились они в одном из кабинетов, где были сервированы вафли и на редкость скверный кофе, кроме их двоих присутствовали еще трое сотрудников — пожилой и двое молодых. Пожилой имел звание подполковника, занимал пост главного управляющего и вскоре собирался на пенсию. Один из молодых, Рикард Нильсен, застенчивый парень, тотчас же обнаружил сходство с Мадсом Гильструпом. Но это пустяки по сравнению с шоком узнавания, какой она испытала, здороваясь со вторым молодым человеком, который с осторожной улыбкой пожал ей руку и представился как Юн Карлсен. И дело не в высокой сутулой фигуре, не в открытом мальчишеском лице, не в мягком голосе, а во взгляде. Он смотрел прямо на нее. Внутрь ее существа. Именно так. Взгляд как у Юханнеса. В начале встречи, когда главный управляющий сообщил, что оборот норвежской Армии спасения, по самым скромным оценкам, составляет один миллиард крон и значительная их часть — доходы от двухсот тридцати объектов недвижимости, какими Армия владеет по всей стране, она сидела словно в трансе, стараясь отвести взгляд от парня. От его волос, от рук, спокойно лежавших на столе. Плечи его вовсе не распирали черный китель, который у Рагнхильд почему-то всегда ассоциировался с пожилыми мужчинами и женщинами, поющими втору в трехголосных песнопениях и улыбающимися, хотя и не верующими в какую-либо жизнь прежде смерти. Она думала — вообще-то не отдавая себе в этом отчета, — что в Армию спасения идут те, кто не нашел другого места, простодушные, не слишком общительные и не слишком смышленые, другие не хотели с ними играть, но они понимали, что Армия — это сообщество, где даже они смогут выполнить необходимые требования, петь втору. Когда главный управляющий закончил, Рагнхильд поблагодарила, открыла свою папку, достала лист бумаги и пододвинула через стол командиру. «Вот наше предложение, — сказала она. — Из него вам станет ясно, какая недвижимость нас интересует». «Благодарю», — проговорил командир и посмотрел на бумагу. Рагнхильд пыталась прочесть реакцию по его лицу. Но поняла, что это мало что значит. Очки для чтения так и лежали перед ним на столе. «Наш специалист изучит его и даст свое заключение», — продолжал командир, улыбнулся и передвинул бумагу дальше. Юну Карлсену. Рагнхильд заметила, как лицо Рикарда Нильсена непроизвольно дернулось. Она положила перед Юном Карлсеном свою визитную карточку. «Звоните, если возникнут вопросы», — сказала она, ощущая его взгляд как физическое прикосновение. «Спасибо, что пришли, госпожа Гильструп. — Командир Экхофф хлопнул в ладоши. — Обещаем дать ответ в течение… Юн?» «В течение короткого времени». Командир с добродушной улыбкой повторил: «В течение короткого времени». Все четверо проводили ее до лифта. Молча стояли в ожидании кабины. Когда дверь скользнула вбок, она слегка прислонилась к Юну Карлсену и тихонько сказала: «Когда угодно. Звоните на мобильный». Она попыталась перехватить его взгляд, еще раз ощутить его, но не успела. По дороге вниз, одна в лифте, Рагнхильд Гильструп чувствовала резкие, болезненные удары пульса и невольно задрожала. Через три дня он позвонил и сказал «нет». Рассмотрев предложение, они решили не продавать. Рагнхильд с жаром принялась выдвигать доводы в пользу предложенной цены, подчеркнула однобокое позиционирование Армии спасения на рынке недвижимости, а также то, что недвижимость эксплуатировалась непрофессионально, что низкие показатели в отчетах маскировали тот факт, что практически означенные объекты убыточны, с низкой доходностью, и что Армии спасения следует диверсифицировать свои капиталовложения. Юн Карлсен слушал не перебивая. «Спасибо, — сказал он, когда она закончила, — что вы, госпожа Гильструп, так глубоко вникли в дело. И как экономист я не могу не согласиться с вашими выводами. Однако…» «В чем же дело? Расчеты однозначно показывают…» — Она шумно дышала в трубку. «Однако тут есть еще и человеческий аспект». «Человеческий?» «Квартиросъемщики. Люди. Старики, которые прожили там всю жизнь, солдаты Армии, ныне пенсионеры, беженцы, люди, нуждающиеся в защищенности. Вот что я имею в виду. Вы вышвырнете их на улицу, чтобы отремонтировать эти квартиры и сдавать их внаем или выгодно продать. Расчеты, как вы говорите, однозначны. Для вас это первоочередной аспект, и я его принимаю. Но примете ли вы мой?» Она затаила дыхание, потом начала: «Я…» «Хотите побывать там, познакомиться с кем-нибудь из этих людей? — перебил он. — Может быть, тогда вы лучше поймете». Она покачала головой, потом сказала: «Мне хотелось бы прояснить возможные недоразумения в связи с нашими намерениями. Вы свободны вечером в четверг?» «Да, но…» «Давайте встретимся в «Лакомке», в восемь». «А что это — «Лакомка»?» Она невольно улыбнулась. «Ресторан во Фрогнере. Таксисты знают, где это». «Если речь о Фрогнере, я доберусь на велосипеде». «Хорошо. Тогда до встречи». Она пригласила на совещание Мадса и свекра, доложила о результатах. «Похоже, ключ ко всему — этот их консультант, — сказал свекор, Алберт Гильструп. — Если мы привлечем его на свою сторону, недвижимость будет нашей». «Но я же говорю, он вообще не заинтересован в цене, какую мы заплатим». «Отнюдь», — отрезал свекор. «Нет!» «Речь об Армии спасения. Там он может сколько угодно размахивать своим моральным флагом. Надо обратиться к его собственной алчности». Рагнхильд покачала головой: «С ним это не пройдет, он… он не из таких». «У всех есть своя цена, — сказал Алберт Гильструп с огорченной улыбкой и помахал у нее перед глазами пальцем, туда-сюда, точно маятник метронома. — Армия спасения выросла из пиетизма, а пиетизм был у людей практичных подходом к религии. Поэтому он приобрел такую популярность здесь, на скудном Севере: сперва хлеб, потом молитва. Предлагаю два миллиона». «Два миллиона? — Мадс аж задохнулся. — За… за согласие продать?» «Только если продажа состоится, разумеется. No cure, no рау».[29] «Все равно сумма безумная», — запротестовал сын. Не глядя на него, свекор ответил: «Безумие тут только в одном, а именно в том, что оказалось возможно сократить фамильное состояние, когда все было на подъеме». Мадс Гильструп дважды открыл и закрыл рот, беззвучно, как рыба в аквариуме. «У этого консультанта не хватит духу торговаться о цене, если он сочтет первое предложение слишком низким, — сказал свекор. — Надо нокаутировать его с первого удара. Два миллиона. Что скажешь, Рагнхильд?» Рагнхильд медленно кивнула, устремив взгляд в окно, потому что была не в силах смотреть на мужа, который, повесив голову, сидел в тени, куда не достигал свет настольной лампы. Юн Карлсен уже сидел за столиком и ждал, когда она вошла в ресторан. Выглядел он меньше, чем ей запомнилось, наверно, оттого, что был не в форме, а в мешковатом костюме, купленном, скорее всего, во «Фретексе». А может, чувствовал себя неловко в фешенебельном ресторане. Вставая, чтобы поздороваться с нею, он опрокинул вазу с цветами. Сообща они спасли цветы, и оба рассмеялись. Потом поговорили о том о сем. Когда он спросил, есть ли у нее дети, она только покачала головой. Есть ли дети у нее? Нет. Так, но, может, у него есть… Нет-нет. Мало-помалу разговор зашел о недвижимости Армии спасения, но она заметила, что аргументирует без обычного азарта. Он вежливо улыбался, потягивая вино. Она увеличила предложение на десять процентов. Он покачал головой, по-прежнему улыбаясь, и сделал ей комплимент по поводу ожерелья, которое выгодно оттеняло ее кожу. «Подарок мамы», — непринужденно солгала она. И подумала, что вообще-то он смотрит на ее глаза. На голубые радужки и чистые белки. Предложение о личном вознаграждении в размере двух миллионов она сделала между горячим и десертом. Посмотреть ему в глаза ей не удалось, потому что он молча глядел в бокал с вином, только внезапно побелел как мел. В конце концов он тихо спросил: «Это ваша собственная идея?» «Моя и моего свекра». Она заметила, что дыхание у нее участилось. «Алберта Гильструпа?» «Да. Кроме нас двоих и моего мужа, больше никто об этом не узнает. Для нас чревато не меньшим ущербом, чем… чем для вас, если информация просочится». «Я что-то сказал или сделал?» «Простите?» «Что дало вам и вашему свекру повод думать, будто я соглашусь на сребреники?» Он поднял взгляд, и Рагнхильд почувствовала, что краснеет. Впервые за много лет. «Откажемся от десерта?» Он взял салфетку с колен, положил на стол рядом с тарелками. «У вас есть время подумать, прежде чем дать ответ, Юн, — пробормотала она. — Подумать о себе. Ведь это шанс осуществить мечты». Слова фальшью резанули даже ее собственное ухо. Юн сделал официанту знак принести счет. «И какие же это мечты? Мечты стать коррупционером, мерзким отступником? Разъезжать в шикарном автомобиле, меж тем как все человеческое в тебе лежит в руинах. — Его голос дрожал от гнева. — Такие у вас мечты, Рагнхильд Гильструп?» Она не сумела ответить. «Я слепец, — сказал он. — Знаете, когда я вас увидел, я думал, что… что вижу совсем другого человека». «Вы увидели меня», — прошептала она, чувствуя, что ее охватывает дрожь, та же, что в лифте. «Что?» Она продолжала, уже громче: «Вы увидели меня. А сейчас я вас оскорбила. Мне очень жаль». Повисло молчание, и ей казалось, будто она погружается в воду, где чередуются холодные и горячие слои.