Снег на Гётеборггата как красный шербет. Он был в растерянности. Все произошло так быстро. Последняя пуля, которую он выпустил по убегающему Юну Карлсену, с мокрым хлюпаньем ударила в фасад дома. Юн Карлсен успел скрыться в подъезде. Он присел на корточки, чувствуя, как окровавленная стекляшка рвет карман куртки. Полицейский лежал ничком, уткнувшись лицом в снег, впитывающий кровь, которая текла из ран в открытом горле. Оружие, подумал он, схватил раненого за плечо, перевернул. Ему необходимо стрелковое оружие. Порыв ветра сдул волосы с неестественно бледного лица. Он быстро обшарил карманы лежащего. Кровь все текла, красная, густая. Он успел только ощутить горький вкус желчи, а рот уже наполнился рвотой. Он отвернулся в сторону, и его вывернуло на лед. Он утер рот. Карманы брюк. Бумажник. За поясом тоже ничего. Черт, полицейский должен иметь оружие, если он кого-то охраняет. Из-за угла выехал автомобиль, направился к ним. Он взял бумажник, вскочил на ноги, перешел через улицу и зашагал прочь. Машина остановилась. Не надо бежать. Но он побежал. На углу возле магазина поскользнулся, упал, ударившись бедром, но тотчас встал и даже не почувствовал боли. Спешил к парку, той же дорогой, какой пришел сюда. Это кошмар, кошмар, полный нелепых событий, повторяющихся снова и снова. Он что, сошел с ума, или все это происходит на самом деле? Горло саднило от холодного воздуха и желчи. Уже на Марквейен до него донеслись первые полицейские сирены. И он понял, что ему страшно. Глава 22 Суббота, 19 декабря. Мелкота Полицейское управление светилось в вечерних сумерках огнями, как рождественская елка. В допросной № 2, закрыв лицо руками, сидел Юн Карлсен. По другую сторону круглого столика, втиснутого в комнатушку, сидела полицейская Туриль Ли. Между ними стояли два микрофона и лежала распечатка первых свидетельских показаний. В окно Юн видел Tea, ожидающую своей очереди в соседней комнате. — Значит, он на вас напал? — спросила полицейская, читая отчет. — Мужчина в синей куртке бежал к нам с пистолетом в руке. — И что? — Все произошло так быстро. Я жутко испугался и запомнил только обрывки. Может, из-за сотрясения мозга. — Понимаю, — сказала Туриль Ли, но выражение ее лица свидетельствовало об обратном. Она покосилась на красную лампочку, диктофон по-прежнему включен. — Но Халворсен, стало быть, побежал к машине? — Да. Там осталось оружие. Я помню, когда мы выезжали из Эстгора, он положил его рядом с собой. — А что сделали вы? — Я растерялся. Сперва хотел спрятаться в машине, но передумал и побежал к подъезду. — И преступник выстрелил вам вслед? — По крайней мере я слышал выстрел. — Продолжайте. — Я вбежал в подъезд, а когда выглянул на улицу, он напал на Халворсена. — Который так и не сел в машину? — Нет. Он жаловался, что дверцы примерзают. — И на Халворсена он напал с ножом, а не с пистолетом? — Мне так показалось, с того места, где я стоял. Он напал на Халворсена со спины и несколько раз ударил ножом. — Сколько раз? — Четыре, не то пять. Не знаю… я… — А потом? — Я спустился в подвал и экстренной кнопкой вызвал вас. — Но за вами убийца не побежал? — Не знаю. Входная дверь была на замке. — Так ведь он мог разбить стекло. С полицейским-то уже разделался. Верно? — Да, вы правы. Но я не знаю… Туриль Ли смотрела в распечатку. — Рядом с Халворсеном обнаружили рвоту. Мы думаем, преступника вырвало. А вы можете это подтвердить? Юн покачал головой: — Я сидел на лестнице в подвал, пока вы не приехали. Наверно, я должен был оказать помощь… но… — Да? — Я испугался. — Вообще-то вы поступили правильно. — И снова выражение лица говорило совсем о другом. — Что сказали врачи?.. Он… — Он останется в коме, пока состояние не улучшится. Но, есть ли опасность для жизни, пока неизвестно. Давайте продолжим. — Это словно кошмар, который все время повторяется, — прошептал Юн. — Все происходит снова и снова. — Не хотелось бы напоминать, что надо говорить в микрофон, — ровным голосом заметила Туриль Ли. Харри стоял в номере у окна, смотрел на темный город, где кривые, исковерканные телеантенны словно бы делали знаки желто-бурому небу. Шведскую речь из телевизора приглушали темные толстые ковры и шторы. Макс фон Сюдов в роли Кнута Гамсуна. Дверца мини-бара открыта. На столе рекламный буклет гостиницы. Первую страницу украшало фото памятника Иосипу Елачичу на площади Елачича, а прямо на Елачиче стояли четыре миниатюрные бутылочки. «Джонни Уокер», «Смирнофф», «Егермайстер» и «Гордонс». И две бутылки пива марки «Озуйско». Все закупоренные. Пока что. Час назад звонил Скарре, сообщил о случившемся на Гётеборггата. Этот звонок надо сделать на трезвую голову. Беата ответила после четвертого сигнала. — Он жив, — не дожидаясь вопроса, сказала она. — Его подключили к аппарату искусственного дыхания, и он в коме. — Что говорят врачи? — Ничего, Харри. Он мог умереть на месте, потому что Станкич, похоже, пытался перерезать ему сонную артерию, но он успел подставить руку. На тыльной стороне кисти глубокий порез, и по обеим сторонам шеи порезаны сосуды поменьше. Станкич еще несколько раз пырнул его в грудь, прямо над сердцем. Врачи говорят, лезвие прошло буквально в нескольких миллиметрах. Если бы не чуть заметная дрожь в голосе, можно бы подумать, что Беата говорит о какой-то жертве нападения. И Харри понял, что сейчас для нее это, очевидно, единственный способ говорить о случившемся — как о работе. Повисло молчание, только дрожащий от возмущения голос Макса фон Сюдова гремел в комнате. Харри искал слова утешения. — Я только что говорил с Туриль Ли, — в конце концов сказал он. — Она сообщила мне показания Юна Карлсена. Еще что-нибудь есть? — Мы нашли пулю в стене, правее входной двери. Она сейчас у баллистика, но я уверена, она совпадет с найденными на Эгерторг, в квартире Юна Карлсена и возле Приюта. Это Станкич. — Почему ты так уверена? — Люди, которые проезжали в машине и остановились, увидев лежащего на тротуаре Халворсена, сказали, что прямо перед капотом их машины перебежал через дорогу мужчина, похожий на попрошайку. Девушка видела в зеркале, как чуть поодаль он поскользнулся и упал. Мы осмотрели то место. Мой коллега Бьёрн Холм нашел там иностранную монету, она глубоко увязла в снегу и сперва мы решили, что она пролежала там уже несколько дней. Он не понял, откуда она взялась на ней написано «Republika Hrvatska» и «пять кун». В общем, он проверил. — Спасибо, ответ мне ясен. Значит, Станкич. — Для полной уверенности мы взяли пробы рвотных масс. Судмедэксперт сравнивает ДНК с волосом, найденным на подушке в комнате Приюта. Результат будет завтра. Надеюсь. — Что ж, тогда мы, во всяком случае, будем иметь точный след ДНК. — Лужа рвоты, как ни смешно, не лучшее место для поисков ДНК. При таком большом объеме рвотных масс поверхностные клетки слизистых рассеиваются. А под открытым небом… — …подвержены загрязнению со стороны несчетных других источников ДНК. Я все это знаю, но, по крайней мере, есть с чем работать. Ты чем сейчас занимаешься? Беата вздохнула: — Я получила странноватую эсэмэску из Ветеринарного института. Сейчас позвоню, выясню, что они имеют в виду. — Ветеринарный институт? — Да, мы нашли в рвоте полупереваренные куски мяса и послали на анализ ДНК. Думали, они сравнят с мясным архивом, с помощью которого Осский сельскохозяйственный институт обычно отслеживает мясо до места происхождения и производителя. Если мясо имеет особые качественные свойства, то, возможно, его удастся связать с определенным ословским рестораном или кафе. Тычок пальцем в небо, конечно, однако если Станкич за последние сутки нашел себе укрытие, то передвигается он наверняка минимально. И если сперва ел где-то поблизости, то, скорей всего, пойдет туда снова. — Хм, почему бы и нет? А что в эсэмэске? — Пишут, что в данном случае ресторан, наверно, китайский. Весьма загадочно.