Харри вскидывает руки: «Нет, почему же. Блестящий образ. А этот твой… врач? Он кто — авианосец?» Она, с досадой: «Он тут совершенно ни при чем, Харри. Речь о нас с тобой, о нас двоих. И об Олеге». «Будь добра, не прикрывайся Олегом». «Не прикрывайся…» «Ты используешь его как заложника, Ракель…» «Я? Использую его как заложника? Я похитила Олега? Я приставила ему к виску пистолет, когда тебе позарез надо было удовлетворить свою жажду мести?» Жилы у нее на шее напрягаются, она кричит, голос становится чужим, противным, голосовые связки не выдерживают такой ярости. Харри уходит, тихо, почти бесшумно закрывает за собой дверь. Он повернулся к Астрид: — Да, я ее люблю. Ты любишь своего мужа-врача? — Да. — Тогда почему? — Он меня не любит. — Гм. Значит, ты мстишь ему. Она посмотрела на него с удивлением: — Нет. Просто я одинока. А ты мне нравишься. Наверно, причины те же, что и у тебя. Ты бы предпочел что-нибудь более сложное? Харри рассмеялся. — Нет-нет. Все хорошо. — Как ты его убил? — Кого? — Их много? Похитителя. — Это не важно. — Может, и не важно, но я хотела бы услышать… — Она положила ладонь ему между ног, прижалась, прошептала: —…подробности. — Ни к чему это. — Ошибаешься. — Ладно, но мне не нравится… — Да брось ты! — раздраженно воскликнула она, резко стиснув его член. Харри взглянул на нее. Голубые глаза жестко блеснули в темноте. Она поспешила улыбнуться и медовым голосом добавила: — Ну пожалуйста. Мороз за окном спальни крепчал, кровли района Бишлет потрескивали и звенели, меж тем как Харри рассказывал подробности, чувствуя, как она сперва оцепенела, потом убрала руку и наконец сказала: «Хватит». После ее ухода Харри постоял в спальне, прислушиваясь к потрескиванию. И к тиканью. Потом наклонился поднять пиджак, брошенный на пол вместе с остальной одеждой, когда оба, охваченные страстью, стремительно ворвались в спальню. И в кармане нашел источник. Прощальный подарок Бьярне Мёллера. Стекло часов поблескивало. Он сунул их в ящик ночного столика, но тиканье преследовало его на всем пути в страну снов. Белым гостиничным полотенцем он стер с оружейных деталей лишнюю смазку. Движение за окном проникало внутрь как ровный гул, заглушая в углу маленький телевизор, у которого было всего три канала с зернистым изображением, видимо норвежские. Девушка-портье забрала у него пиджак и обещала, что его почистят к завтрашнему утру. Он разложил детали на газете, одну возле другой. Когда все они просохли, он собрал пистолет, прицелился в зеркало и нажал на спуск. Механизм сработал мягко, он почувствовал, как движение стали передается по руке и плечу. Сухой щелчок, в обойме пусто. Мнимая казнь. Так они пытались расколоть Бобо. В ноябре 91-го, после трех месяцев осады и бомбежек, Вуковар наконец капитулировал. Лил дождь, когда сербы вошли в город. Вместе с остатками подразделения Бобо — примерно восемью десятками смертельно усталых, изголодавшихся хорватских военнопленных — он стоял в строю перед развалинами, там, где когда-то была центральная улица. Сербы приказали им стать по стойке «смирно», а сами укрылись в теплых палатках. Дождь поливал как из ведра, вспенивая глину. Через два часа люди начали падать. Лейтенант из подразделения Бобо вышел из строя, хотел помочь одному из упавших, и сербский рядовой, совсем мальчишка, вышел из палатки и выстрелил лейтенанту в живот. После никто уже не двигался с места, все смотрели на потоки дождя, затуманившие окрестные холмы, и надеялись, что лейтенант скоро перестанет кричать. Сам он заплакал, но тотчас услыхал за спиной голос Бобо: «Не реви». И он замолк. Под вечер, уже в сумерках, подъехал открытый джип. Сербы высыпали из палаток, взяли на караул. Он понял, что мужчина на пассажирском сиденье не иначе как командир, «кремень с мягким голосом» — так его называли. На заднем сиденье джипа, опустив голову, сидел какой-то штатский. Джип остановился прямо перед строем пленных, и он, поскольку стоял в первом ряду, услышал, как командир предложил штатскому взглянуть на пленных. Как только тот нехотя поднял голову, он сразу его узнал. Местный, из Вуковара, отец мальчика из их школы. Взгляд этого человека скользнул по строю, дошел до него, но без тени узнавания скользнул дальше. Командир вздохнул, встал в джипе и отнюдь не мягким голосом крикнул: «Кто из вас проходит под кодовым именем Маленький Спаситель?» В строю никто не пошевелился. «Не смеешь выйти вперед, Mali spasitelj? Взорвал двенадцать наших танков, оставил наших женщин вдовами, а сербских детей сиротами!» Он ждал. «Ну-ну. А кто из вас Бобо?» И на сей раз никто не пошевелился. Командир посмотрел на штатского, который дрожащим пальцем указал на Бобо, стоявшего во второй шеренге. «Подойди сюда». Бобо подошел к джипу и шоферу, стоявшему подле машины. Когда Бобо стал по стойке «смирно» и козырнул, шофер сбил с него фуражку, прямо в грязь. «Как мы поняли из радиопереговоров, Маленький Спаситель находится под твоей командой, — сказал комендант. — Будь добр, покажи его мне». «Никогда не слыхал ни о каком спасителе», — ответил Бобо. Командир ударил его рукоятью пистолета. Струя крови потекла у Бобо из носа. «Быстро! Не хочу торчать под дождем, к тому же меня ждет обед». «Я Бобо, капитан хорватской ар…» Командир кивнул шоферу, тот за волосы запрокинул Бобо голову, так что ливень смыл кровь, стекавшую изо рта и носа на красную шейную косынку. «Болван! — сказал командир. — Нет никакой хорватской армии, есть только изменники! Выбирай: либо мы расстреляем тебя прямо здесь и сейчас, либо ты покуда избавишь нас от этого. Мы ведь все равно найдем его». «А ты все равно нас расстреляешь», — простонал Бобо. «Конечно». «Почему?» Командир передернул затвор пистолета. С рукояти капали дождевые капли. Он приставил дуло к виску Бобо: «Потому что я сербский офицер. А мужчина должен уважать свою работу. Ты готов умереть?» Бобо зажмурился, на ресницах висели капли дождя. «Где Маленький Спаситель? Считаю до трех, потом стреляю. Раз…» «Я Бобо…» «Два!» «…капитан хорватской армии, я…» «Три!» Даже в громком шуме дождя сухой щелчок прозвучал оглушительно. «Извини, забыл вставить обойму», — сказал серб. Шофер подал ему обойму. Он вставил ее в рукоять, дослал патрон и снова прицелился. «Последний шанс! Один!» «Я… мое подразделение…» «Два!» «…первый пехотный батальон…» «Три!» Снова сухой щелчок. Вуковарец в джипе всхлипнул.