— Слушай, ты ведь прекрасно знаешь, я люблю тебя больше всего на свете. Дело не в этом. — А в чем? Юн вздохнул, поднялся с ее колен, сел рядом. — Ты не знаешь Роберта, Tea. Она криво улыбнулась: — Я знаю его с самого детства, Юн. Он отвернулся. — Да, только одного не знаешь. Не знаешь, каков он в ярости. Совершенно другой человек, сладу нет. Это у него от отца. Он опасен, Tea. Она прислонилась головой к стене, молча глядя в пространство перед собой. — Предлагаю немного повременить. — Юн потер руки. — Ведь надо считаться и с твоим братом. — С Рикардом? — Да. Что он скажет, если ты, его родная сестра, объявишь, что обручилась именно со мной и именно сейчас? — Ах, вот ты о чем. Раз вы соперники, оба претендуете на должность управляющего? — Ты хорошо знаешь, что для Руководящего комитета очень важно, чтобы офицеры на ведущих постах имели солидного преемника. И совершенно ясно, что для меня тактически правильно объявить о предстоящей женитьбе на Tea Нильсен, дочери Франка Нильсена, правой руки командира. Но правильно ли это этически? Tea прикусила верхнюю губу. — А чем, собственно, эта работа так важна для тебя и для Рикарда? Юн пожал плечами. — Армия оплатила нам обоим учебу в Офицерском училище, а затем еще четырехлетний курс экономики в Коммерческом институте. Рикард наверняка думает так же, как я: мы обязаны выдвинуть свои кандидатуры, когда в Армии есть работа, для которой подходит наша квалификация. — А может, ни один из вас ее не получит? Папа говорит, в Армии никогда еще не было главного управляющего моложе тридцати пяти. — Знаю. — Юн вздохнул. — Никому не говори, но вообще-то мне же легче, если должность достанется Рикарду. — Легче? Но ведь ты больше года отвечал за все сдаваемое внаем ословское имущество? — Верно. Только ведь главный управляющий отвечает за всю Норвегию, Исландию и Фареры. Тебе известно, что Армия только в Норвегии владеет двумястами пятьюдесятью земельными участками с тремя сотнями зданий? — Юн легонько хлопнул себя по животу и с привычно озабоченной миной уставился в потолок. — Нынче я случайно глянул на свое отражение в стекле витрины и поразился собственной малости. Последнюю реплику Tea пропустила мимо ушей. — Рикард слышал от кого-то, что тот из вас, кто получит эту должность, станет следующим командиром. — Командиром? — Юн негромко рассмеялся. — Ну это мне вовсе ни к чему. — Не говори глупости, Юн. — Я и не говорю, Tea. Мы с тобой куда важнее. Скажу, что не рвусь на должность управляющего, и мы объявим о помолвке. Я могу заняться другой важной работой. Экономисты Армии тоже нужны. — Нет, Юн, — испуганно сказала Tea. — Ты у нас самый лучший и должен работать там, где принесешь максимум пользы. Рикард мой брат, но ему недостает… твоего ума. Все-таки с объявлением о помолвке можно пока повременить. Юн пожал плечами. Tea взглянула на часы. — Сегодня тебе надо уйти до полуночи. А то Эмма вчера в лифте сказала, что встревожилась, когда у меня среди ночи хлопнула дверь. Юн спустил ноги на пол. — Не пойму, как мы только можем тут жить. Она посмотрела на него с укоризной: — Здесь мы, по крайней мере, заботимся друг о друге. — Н-да, — вздохнул он. — Заботимся. Ладно, тогда спокойной ночи. Она придвинулась к нему, скользнула ладонью под рубашку, и он с удивлением почувствовал, что рука у нее влажная от пота, будто она только что разжала кулак. Она прильнула к нему, дыхание участилось. — Tea, мы не должны… Она замерла, потом со вздохом убрала руку. Юн недоумевал. До сих пор Tea не делала попыток приласкаться, наоборот, словно бы побаивалась физического контакта. И он ценил эту ее стыдливость. А она вроде как успокоилась, когда после первого свидания он сказал, что в уставе написано: «Армия спасения считает воздержание до брака христианским образцом». И хотя кое-кто полагал, что слово «образец» и слово «предписание», которое в уставах используется применительно к табаку и алкоголю, все ж таки неравнозначны, он не видел причин из-за такого рода тонкостей нарушать данный Богу обет. Он обнял ее, встал, вышел в туалет. Запер за собой дверь и открыл кран. Подставил руки под струю воды, глядя в зеркало, где отражалось лицо человека, которому вообще-то полагалось быть счастливым. Надо позвонить Рагнхильд. Покончить с этим. Юн глубоко вдохнул воздух. Он вправду счастлив. Просто иные дни несколько напряженнее, чем другие. Он утер лицо и вернулся к Tea. Приемная травмопункта на Стургата, 40, залитая резким белым светом, в это время суток, как обычно, здорово напоминала человеческий зверинец. Какой-то трясущийся наркоман встал и ушел через двадцать минут после появления Харри. Как правило, они и десяти минут не могли высидеть. Харри хорошо его понимал. Во рту он по-прежнему ощущал вкус спиртного, пробудивший давних его недругов, которые отчаянно закопошились внутри. Нога жутко болела. А поход на контейнерный склад — как девяносто процентов всех следственных действий полиции — ничего не дал. Ладно, свидание с Бетт Дэвис отложим до следующего раза, пообещал он себе. — Харри Холе? Харри поднял голову — перед ним стоял мужчина в белом халате. — Да. — Идемте со мной. — Спасибо, но, по-моему, сейчас ее очередь. — Харри кивнул на девчонку, которая сидела закрыв лицо руками. Врач наклонился к нему: — Она тут уже второй раз за вечер. Подождет. Прихрамывая, Харри зашагал за белым халатом по коридору, вошел в тесный кабинет с письменным столом и простеньким книжным шкафом. Никаких личных вещей. — Я думал, в полиции свои врачи, — заметил доктор. — Отнюдь. Обычно нас даже без очереди не пропускают. А откуда вы знаете, что я полицейский? — Извините. Я Матиас. Просто шел по коридору и увидел вас. Врач с улыбкой протянул руку. Зубы ровные, один к одному. До того ровные, что напрашивается мысль о вставной челюсти, но только на миг, потому что все лицо такое же симметричное, чистое, с правильными чертами. Глаза голубые, со смешливыми морщинками, ладонь сухая, пожатие крепкое. Прямо как в романе из жизни врачей, подумал Харри. Врач с теплыми руками. — Матиас Лунн-Хельгесен, — сказал тот, испытующе глядя на Харри. — Понятно. Вы имеете в виду, я должен знать, кто вы. — Мы встречались. Минувшим летом. На садовой вечеринке, у Ракели. Харри прямо оцепенел, услышав из чужих уст ее имя. — Вот как? — В общем, это я… — быстро и тихо сказал Матиас Лунн-Хельгесен. Харри хмыкнул, медленно кивнул. — Больно мне очень. — Понимаю. — Лицо Лунн-Хельгесена приняло серьезное и сочувственное выражение. Харри закатал штанину. — Вот здесь. — Ах, вот вы о чем… — Матиас Лунн-Хельгесен улыбнулся в легком замешательстве. — Что случилось? — Собака укусила. Можете обработать? — Ничего страшного нет. Кровотечение остановится. Я промою раны и наложу повязку с лекарством. — Он наклонился ближе. — Н-да, три раны от зубов. Сделаем укольчик от столбняка.