Часть ее хотела этого. Это было неправильно. Мысль каталась у нее в голове, как зуб на ладони. Она вовсе не собиралась спалить весь мир, нет. Она просто хотела, чтобы мир знал: она может. – Хреновый уговор. Голос Подлеца нарушил шипение трупожара. Фу покачала головой, стряхивая мысли об огненной жестокости. – Уговоры всегда хреновые. – Но не настолько. Сейчас, когда не нужно было пыжиться перед Па или лордиками, усталость после долгого-долгого дня подтолкнула ее терпение к самому обрыву. Да, раньше, когда они вдвоем еще ускользали в укромные рощи, она выбирала в отношении Подлеца выражения помягче. У них был свой негласный уговор: каждая стая Ворон получала одного вождя, так что, пока они еще были вместе, они разделяли друг с другом чуть больше, чем самое насущно необходимое. Однако миновала уже далеко не одна луна с тех пор, когда они в последний раз тянулись друг к другу, и ее самообладание заметно поизносилось. – А ты бы что сделал? – буркнула она. По мере затухания трупожара, уступившего место ало-оранжевому пламени древесины, лицо Подлеца погрубело. Рука потерла скулу. – Я бы перерезал им глотки еще там, в их мерзком дворце. – И пусть Олеандры резвятся на свободе? Он плюнул в огонь. – А это важно? Принц – ссыкло и не умеет хранить клятву. – Его взгляд опустел. – Знай они хоть что-то про Олеандров, не стали бы нас ими пугать. Фу прикусила язык. За всей этой болтовней насчет перерезания глоток она видела, как Подлец большим и указательным пальцами пощипывает лохмотья рукава. Вопрос в том, что сильнее: его страх перед дворянством Олеандра или ненависть к дворянству как таковому? – Не стали бы, – повторил он, и его голос сделался одновременно отстраненным и яростным. Она вытянула руку. Он взял ее, сжав достаточно крепко, чтобы она ощутила его пульс пальцами, на которых только что горел огонь Фениксов. Обманутый погребальный костер бушевал и рычал перед ними, обгладывая пустые саваны. Будь они полными, Па посыпал бы огонь солью и пригласил мертвых на вороньи пути в следующей жизни. Лордикам даже не пришлось умирать, чтобы пойти по стопам Ворон. Страх пополз по позвонкам Фу, нашептывая, что теперь их поймают, что Па связан с клятвой навсегда, и хуже всего, что Подлец прав. Она держала его руку, следила за костром и старалась не думать о зубах Фениксов. * * * Слишком быстро наступившее утро слишком быстро отыскало Фу. Она, сколько могла, прятала лицо от солнца, заглядывавшего в щели тростниковых ширм, и поглубже укутывалась тонкой накидкой. В конце концов с подстилки ее согнал запах. Свежий хлеблин, подгоравший на сковородке. Она снова принюхалась и уловила аромат жареного мягкого сыра и меда, ее любимых. Только Па выпекал хлеблины таким образом, а когда он этим занимался, подразумевались две вещи: либо она заслужила угощение, либо ему требовалась услуга. Любопытство и голод подняли ее на ноги, и она потянулась в пустом приютном склепе. До лагеря они с Подлецом добрались незадолго до рассвета. Тех нескольких часов, что она проспала, было недостаточно, но что есть, то есть. Фу осмотрела небольшое помещение, пытаясь припомнить, кто из богов был здесь похоронен. Урны зубов теснились вокруг основания центрального идола, однако такие стояли в каждом склепе вороньих богов. Кости Фу гудели, вторя работе сотен зубов: те, что попроще, воробьиные, поддерживали невидимость склепа, те, что поблагороднее, павлиньи, сплетались в иллюзии деревьев в этом месте. Никакой Олеандр не отыщет их ни здесь, ни в любом другом приютном склепе. Па говорил, что почти двести им подобных были припрятаны по Сабору. А еще он говорил, что без них Вороны бы пропали. Только склепы давали им безопасное пристанище, где можно было растить малышей, пока те не становились достаточно взрослыми, чтобы ходить по дорогам, или лечить больных и раненых, или оставлять лишние припасы для других стай, которым повезло меньше. Повсюду, куда ни падал ее взгляд, на глиняных стенах шелушились грубые фрески, изображавшие мертвых богов. В одном углу первые боги создавали тысячу божественных детей, в другом – тысяча богов учреждала Завет, неся в мир смерть, суд и возрождение. До этого люди были не более чем игрушками богов, не обладая собственной волей. Фу сомневалась в том, что с тех пор произошли хоть какие-то изменения в лучшую сторону. На фресках нечетко проступало несколько богов: Верная Звезда Хама, охранявшая спящих Ворон, Перекрестные Очи, что уводили их от предательских дорог, Гневная Дена и ее сто сотен зубов. В первые луны Фу Па оставил ее с матерью в разрушенном склепе как раз Гневной Дены. Потом мама рассказывала, что они признали в Фу колдунью по тому, что, стоило ей начать ползать, ее ночь за ночью обнаруживали хихикающей среди храмовых костей. Идол склепа раскинула шесть истертых рук, державших компас, молот, посох, покрывало, корзину и ворону. Колесо телеги служило ей короной. Майкала. Покровительница изнуренных путников. Определенно добродетельная. Фу поклонилась своей прародительнице, отстранила выцветшую вороношелковую занавеску дверного проема и подхватила с порога свои сандалии. Подлец все еще дрых на куче веток под карнизом склепа. Остальные Вороны расхаживали взад-вперед, скручивая спальные коврики и отряхивая плащи. Они странным образом обходили костер, где Па присматривал за дымящейся сковородкой и растущей кипой хлеблинов. Скреб-скреб-скреб притянуло взгляд Фу к виновнику этого звука: по другую сторону костра от Па сидели лордики. Один из них водил точильным бруском по голому лезвию. Другой с мрачным видом смотрел на огонь. Они переоделись в несочетающиеся рубахи из вороношелка и штаны из запасов причастного склепа. Было сразу видно, что костюмы изгоев на них были с чужого плеча. Рядом с ними сидела Метла, смотрительница склепа и, пожалуй, самая старая из известных Фу Ворон, а на коленях у нее свернулась Блевотка. Немногие Вороны доживали до боли в старых костях. Те, кому это удавалось, проводили последние годы, поддерживая огонь зубных чар в приютных склепах, передавая слухи и предупреждения от стаи к стае и указывая им пути, чтобы ни в одной области не собирался излишек Ворон. Волосы Метлы поседели задолго до их знакомства, ее смуглые руки пошли фиолетовыми, как ночь, пятнами от сбора и прядения вороношелка из лишайника, которым бородатились ветки деревьев. Хотя пальцы ее были узловатыми, как старые вены, они довольно проворно перебирали паутину пряжи, пока она бормотала, обращаясь к Па. – Три? – Ага, три. Растянем, как только сможем. Фу вытянула шею, когда Метла поискала что-то в мешке, лежавшем на пожелтевшей в лучах солнца траве. Старая смотрительница явно вплетала для Па в его ожерелье вождя зубы Фениксов. Лордики не отвлекались ни от рассматривания пламени, ни от заточки. Не было худа без добра, поскольку даже при дневном свете Фу не могла отличить, кто из них принц. Как только Фу села, Па выдернул со сковородки дымящийся хлеблин, уронил в чистую тряпку, спрыснул медом и щепоткой соли и вручил ей. – Держи. Один из лордиков перестал возить по лезвию точилом. – Мы чего, уже едим? Так мило мог выражаться только Соколенок. Оба лордика уставились на хлебную горку, как на налоги, не выплаченные короне. Фу вспомнила их слова про то, что они не ели три дня. Она посмотрела Соколенку в глаза и откусила от ломтя. – Ага, уже можно есть. Па развернулся, чтобы позвать остальных Ворон и заодно скрыть улыбку. Его голос разнесся по поляне: – Всем пора завтракать! Тавин махнул ей: – Передай-ка парочку нам с Жасом. – Не могу. Руки заняты. – Фу откусила очередной громадный шматок. Сокол проворчал ругательство и протиснулся, чтобы первым добраться до хлебной горки. Па еле успел посыпать кругляши солью, как Тавин уже выхватил их у него из рук. Принц Жасимир стрельнул в Фу поверх костра непристойным взглядом, ожидая, пока Тавин откусит от обоих, прожует, оторвет нетронутые половинки и протянет ему. Пока Па солил хлеблины и раздавал Воронам, наступило короткое затишье. Потом заговорил принц Жасимир. – Твои чары поизносились. Тавин сглотнул и скривил лицо. – На несколько дней можем оставить, как есть. – Разве у них нет павлиньих зубов? Они могут все поправить. – Принц качнул головой в сторону Па. Па поднял брови: – Так на тебе павлиньи чары? Тавин кивнул: – Для лица. В смысле я не просто так двойник Жаса, но без них можно уловить разницу. Фу скривила губы. До сих пор единственное отличие, которое она между ними замечала, заключалось в том, что один делал вид, будто симпатизирует Воронам. – Извините, парни. У нас маловато лишних павлиньих зубов, чтобы колдовать над вами всю дорогу до Чепарока. И кстати… – Па уронил круг теста на горячую сковородку и указал клещами на растрепавшие хохолки лордиков. – Насчет вот этого. С ними тоже придется распрощаться. Он был прав. Оба лордика унаследовали от северных Соколов золотой оттенок смуглой кожи, однако отличить их от Ворон без пристального осмотра будет непросто благодаря черным волосам и глазам. Но вот хохолки… они издали выдают королевскую закваску. – И речи быть не может, – поморщился принц Жасимир. – Я не буду снимать капюшон. Уверен, что среди вас есть длинноволосые Вороны. – Только те, кто обожают вшей, – заметила Негодница, выхватывая из горки хлеблин и подставляя под соль Па. Обожатель у нее за спиной расхохотался. – Сумасброд побился со мной об заклад на две наки, что к концу дня эти ребята дадут себя застукать. Готов поспорить, они не доберутся даже до лиговой метки. Такими темпами я скоро разбогатею. – Потому что я не стану стричься? – упрямо спросил принц.