Дмитрий Глуховский Кресты Предложение Живой Встреча Обращение Мари Шихрур Мишка Кресты Щелкунчик Эпилог * * * Дмитрий Глуховский Пост. Часть II © Storyside, 2021 © Дмитрий Глуховский, 2021 Художники: Николай Хайдаров feat. Dopingirl Оформление: Артем Юсупов Продюсер: Диана Смирнова * * * Кресты 1 — Вы ведь были друзьями с сотником Криговым? А, Юрий Евгеньевич? Полковник Сурганов смотрит Лисицыну в глаза добродушно, тепло, но Лисицын этому взгляду цену знает. Что значит — «был другом»? Почему «был»? Не означает ли вопрос вкрадчивого предложения отречься от дружбы? Когда вопросы задает начальник армейской контрразведки, над ответами надо думать тщательно — и быстро. На ум приходит главное: правильный ответ полковнику известен и самому, а сейчас он проверяет Лисицына на честность. — Так точно. Почему ж «были», господин полковник? Мы ж и сейчас дружим. Он старается не отводить взгляда от сургановских рыжих глаз, от его паленых изогнутых бровей, от приподнятых уголков губ. И самому вот так же глядеть на него в ответ — приветливо и вежливо. Как будто он не слышал ничего про чистки в армии, которыми Сурганов как раз и дирижирует. — И сейчас дружите. Ну что же. 2 Георгиевская зала Большого Кремлевского дворца была наполнена кожаным скрипом и сиплым шепотком, резким как нашатырь офицерским одеколоном и душистой махоркой. Ждали Государя. На белом мраморе стен выделялись только золотые солдатские кресты. С потолка светили сотнями свечей огромные бронзовые люстры, под сапогами сиял скользкий расписной паркет. Вдоль стен расставлены были бархатные красные скамьи, но садиться на них, конечно, было нельзя; воспрещалось и разгуливать по залу. Дозволено было переминаться с ноги на ногу. Ждали уже полтора часа, но готовы были ждать еще вечность: казаки держать строй умели. — Короче, прикинь, оказалась целочкой! — восторженно шептал Юре Лисицыну в ухо Сашка Кригов. — Везет мне на целочек, сам не знаю почему! — Та ты ж умеешь дать романтики, — отзывался Лисицын. — Чувствуют же ж, что могут такому довериться. А когда доходит, что влипли, — все, поздняк метаться. Лисицын волновался очень, несколько раз просыпался посреди ночи. А вот Кригову было как будто и все равно. — На форму они ведутся. На фуражку особенно, — делился Кригов. — Увидят в кафе на столе фуражку и прямо текут. Сами подходят. — Ты везунчик просто. Я сколько раз фуражку ни выкладывал, только полицаи одни подкатывают, бумаги на увольнительную проверять. А бабы что-то тушуются. — Да ты деревня потому что, Юр. Станица. Ты их семечками, поди, сразу угощаешь? — Так а что? — Та ни шо. Вечером поучу тебя, как в Москве действовать нужно. Рыбные места покажу тебе. На свежачка ловить будем. Тут хлопнула дверь — в зал бегом вбежал седоусый войсковой старшина. — Равняйсь! Смир-р-рнааа! Шепотки оборвались в один миг. Хрустнули портупеи, натягиваясь на расправленных плечах. Вдали эхом защелкали дробно каблуки по полированному дереву… Император летел со свитой. Гвардейцы в дверях вытянулись во фрунт, набрали впрок воздуху и — распахнули двери в бравую и торжественную Георгиевскую залу, как до этого — в золотую Александровскую, а до нее — в тронную гербовую Андреевскую, а до той — в уютную ковровую Кавалергардскую. — Его императорское величество, Государь император и самодержец Московский, Аркадий Михайлович! Лисицын не дышал. Кригов не дышал. Сорок восемь прочих сотников, есаулов и подъесаулов, которых по всему войску, по всей державе отбирали для той церемонии, не решались выдохнуть. Каждому хотелось больше всего хотя бы на миллиметр высунуть нос из строя, чтобы увидеть Государя первым, и никто не смел. И вот — вошел. Невысокий, сутулый, неожиданно моложавый. Парадные портреты делали его старше и солидней, распрямляли царя и добавляли ему стати, но на то ведь и нужны портреты. За Государем — адъютанты, ординарцы, двое казачьих генералов — однорукий Буря и Стерлигов — и не поспевающий за кавалькадой пузатый командующий — атаман Войска московского, Полуяров. Звон медалей, звяканье шпор, сабельный перестук. Встали. Не смотреть на Государя было нельзя. Говорил войсковой старшина — не пялиться! — но украдкой, как бы себе на нос, смотрели все.