– А я и не помню даже. Мне ещё и двух лет не было, когда это случилось. Говорят, кричал как оглашенный. Ну ещё бы! – А что произошло-то? – Что произошло? А вот ты, к примеру, знаешь, что такое медогонка? – Нет. – Ну да, откуда тебе? Ты ж городская, – ухмыльнулся он незлобно. – Это такой металлический бак для отжимания мёда. Я же тебе рассказывал, что у нас пасека была. Так вот, к баку приделана ручка, при вращении которой центробежная сила выталкивает из сот мёд. Но, кроме ручки, в этом баке ещё есть шестерёнки, и все такие красивые. Я в детстве очень любил наблюдать за их вращением, а однажды просто не сдержался и сунул палец. А брат знай себе крутит, не сразу остановился. Тоня даже поморщилась, представив эту жуткую картину. Женя, заметив это, решил приободрить подружку. – Но ничего, как видишь, жив-здоров, – сказал он весело. – Даже неплохим охотником заделался. – Как же ты стреляешь? Это же как раз этим пальцем и надо давить… – Приспособился другим, средним. Вот, правда, само ружьё сложновато на двух оставшихся удерживать, но при определённой сноровке и с этим можно справиться. Женя улыбался открытой улыбкой. Ему нравилось выглядеть перед сверстницей, к которой он испытывал симпатию, не лишённым мужества человеком. – Слушай, я о тебе так много узнала. А то обычно всё хиханьки да хаханьки. А сегодня ты мне открылся совершенно другим. Интересным. Глубоким. Надёжным. Глаза молодых людей встретились. Он разглядел в её взгляде что-то такое, что и без слов заставляет следовать взаимному притяжению… Блаженство первого поцелуя прервал грубый старческий голос: – Эй вы, голубки! Ишь ты, расселись тут! Ещё неприличия всякие вытворяют. А ну кыш, пока не наподдал! Парочка вскочила и понеслась от свирепого ревнителя нравов, который хоть и махал им вслед метлой, но делал это без злобы и даже посмеивался в густые прокуренные усы. Женька Ануфриев был не из тех, кто пасовал в подобных ситуациях. При других обстоятельствах он бы нашёл что ответить напустившему на себя суровость дворнику, но тут сработали молодецкое озорство и солидарность с не на шутку испугавшейся спутницей. Пробежав не меньше квартала, Женя и Тоня остановились и на сбивчивом дыхании стали в голос смеяться. – Хорошо провели время, – немного отдышавшись, сказал Женя. – Ага, и даже с приключениями, – как всегда, сверкнула белозубой улыбкой Тоня. – Смотри-ка, шесть уже, – глянул он на часы. – А спать совершенно не хочется. Сейчас забегу домой, позавтракаю и махнём с ребятами куда-нибудь. Воскресенье всё-таки. – Куда, если не секрет? – Ну, либо на «Динамо», либо в Сокольники. На «Динамо» сегодня парад и массовые соревнования физкультурников. В Сокольниках тоже какое-то молодёжное гулянье. – К институту-то готовиться думаешь? – А как же! Обязательно! Сейчас от школы немного отдохну – и вперёд! – Ну ладно, пока. Ты не подумай ничего такого… – Да что ты! Это была самая сказочная ночь в моей жизни! Вечером на этом же месте? Тоня ничего не ответила, за неё говорила её улыбка. Евгений с сестрой обитали в районе Никитских ворот. Комнатушка была совсем маленькой – около девяти метров. Отопление печное, как у многих. Жили хоть и нелегко, но хорошо, дружно. Да и много ли нужно было? Поелозив ключом в замочной скважине, он открыл дверь и позвал: – Шура! Ты дома? Никто не ответил. Всё понятно: уже убежала. Она с утра мыла полы в какой-то конторе – подрабатывала. Какая ни есть, а копеечка в дом. Хотя братья и подкидывали ей на содержание младшего отпрыска семейства Ануфриевых по 50 рублей каждый месяц, но всё равно приходилось крутиться, чтобы ни в чём не знать нужды. Парень рос, затрат требовалось всё больше. Вон даже на прошлогоднюю демонстрацию на Красной площади пришлось надеть чужой костюм, своего не нажили ещё. Спать не хотелось. На столе, накрытая белым вафельным полотенцем, стояла тарелка с варёной картошкой и аппетитно пахнущей курочкой. Правда, в этой, по сути, роскошной пище Евгений поковырялся совсем немного. Но зато с удовольствием выпил большую кружку чая. Ел он обычно мало, ровно столько, сколько было нужно для нормальной жизнедеятельности. Женя всегда был худым и подвижным. Любил спорт, но спорт скоростной – бег, лыжи. В школе в этих состязаниях ему не было равных. Многие девчонки заглядывались на парня. Он не был красавцем, стеснялся своего крупного, с горбинкой носа, но была в нём другая привлекательность, то, что принято называть обаянием. К тому же глаза выдавали умного и эрудированного юношу. Речь его хоть и была быстрой, но пустословить он не любил. «Ладно, покемарю. Хотя бы часик. Ребята тоже небось всю ночь куролесили». Его разбудил стук в дверь. – Дядь Жень, дядь Жень! – Чего орёшь! – закричал Ануфриев, недовольно протирая глаза. Он узнал по голосу соседского Лёшку, неугомонного мальчишку, которому до всего было дело. – Дядь Жень! – продолжал стучать Лёшка, будто не слыша окрика. «Ну я те щас накостыляю». Женька решительно направился к двери. – Ну, чего расшумелся? – Он резко открыл дверь. – Давно по шее не получал? Лёшка от неожиданности потерял дар речи. Он только моргал и молча, как рыба, открывал рот. – Что случилось-то? – Женя перешёл на более миролюбивый тон. – Там, это… По радио… – Чего по радио? – Важное сообщение… – Ну и что? – Война будто… – Чего-чего? Война? Это кто тебе такое сказал? – Во дворе говорят. Сейчас Молотов выступать будет. Женька мельком глянул на часы – 12.00. – А ну, пойдём, малец. – Он потянул с вешалки кепку. Они вышли во двор, где было непривычно людно. И ладно бы народ куда-то спешил или просто прогуливался, выходной день всё-таки, ан нет, все стояли кучками и переговаривались. Мужики сосредоточенно курили. Женька увидел компанию знакомых ребят и примкнул к ним. – Чего ждём? – спросил он, обменявшись рукопожатиями. – С минуты на минуту передадут важное правительственное сообщение… – выдал один из мальчишек. – С утра ждут. «Вот те на… Неужто правда?..» – только и подумал Женька. На часах было 12.05, но радиоточка у памятника Тимирязеву на Никитских воротах молчала. 12.10 – эфир по-прежнему безмолвствовал. Пока народ томился в ожидании, по ту сторону репродукторов шло приготовление к выступлению народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова. Сам Вячеслав Михайлович прибыл в здание Радиокомитета в 12.08. К этому времени все выходы и коридоры в доме на улице Качалова были оцеплены чекистами. Молотов сел за стол, раскрыл папку и пробежал глазами приготовленную для эфира речь. Это был отредактированный членами Политбюро черновик, который набросал сам Молотов. Слова «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!», впоследствии ставшие крылатыми, были сформулированы лично им. В 12.14 Молотов встал и прошёл в студию к микрофону. Страна к этому времени затаила дыхание, готовая внимать каждому его слову. К Молотову подошёл дежуривший в этот день корреспондент «Последних известий» Николай Стор и налил в стакан нарзана. – Уберите всё лишнее! – резко сказал Молотов. Наконец в репродукторах зазвучал голос Левитана: – Товарищи! Внимание! Прослушайте важное правительственное сообщение! Слово предоставляется заместителю председателя Совнаркома СССР, народному комиссару иностранных дел СССР Вячеславу Михайловичу Молотову. Волнение стало заметно с первых же слов.