– Ни за что! Накидываю куртку и спешу к двери. Уверена, это будет прекрасный вечер. *** Облака скользят по бесконечному стеклу и сливаются с белым мрамором оперного театра. Напоминающий миниатюрную музейную панораму город лежит внизу, создавая иллюзию того, что человек больше, чем возведенные им здания. Крики чаек теряются в голосах тех, кто пришел на крышу театра в погоне за уходящим летом. Окидываю разношерстную публику профессиональным взглядом, подмечая «кадры»: выбившуюся прядь волос рисующей фьорд художницы, кисти рук седого медитирующего мужчины, африканские барабаны, на которых играет компания музыкантов. Странно, что Ян не взял гитару – вместо нее за спиной музыканта висит чехол с укулеле. – Спасибо, что не пригласил меня в саму оперу, – искренне говорю я, – намного больше мне нравится просто сидеть здесь, смотреть на Осло, на людей… – Прозвучит кощунственно, учитывая то, что мы находимся на крыше оперы13, но я сам ее не люблю. – Смеется он. Прищуриваюсь с любопытством. Интересно, насколько созданный Зейном образ Яна совпадает с его настоящей личностью. – А что ты любишь? Техно? – Техно? – Он отрицательно качает головой. – О нет, от этого я далек. Мне нравятся мастодонты британского рока типа Queen или Pink Floyd. – Поэтому у тебя усы, как у Меркьюри? Дань уважения старику Фредди? – подкалываю я, разглядывая его лицо. – Подловила. – Ян с гордостью касается аккуратно наклеенных усов. – Но вряд ли мы бы спокойно сидели здесь, если бы не театральный реквизит. Быть звездой здорово – ты можешь творить, выражая себя через слова и музыку, зная, что миллионы людей по всему миру будут слушать твои песни, и некоторых они даже заставят смеяться или плакать. Что может быть важнее, чем шанс тронуть чье-то сердце? Но у этой медали есть обратная сторона – простые человеческие радости вроде прогулки по городу тебе недоступны. Приходится выбирать – либо ты не выходишь на улицу без телохранителя, либо добровольно становишься пародией на легенду британского рока. Смеюсь. Самоирония делает Яна еще привлекательнее. Но тут, будто в подтверждение его слов, к нам подходят две девушки лет шестнадцати. Несколько их подруг внимательно следят за происходящим, выглядывая из-за угла театра. – Простите, – робко говорит одна из девушек. – Вы случайно не Ян Свенссен? Замираю. Нам опять придется убегать от поклонниц? За что мне это… Серьезно глядя на покрасневшую от волнения фанатку, Ян начинает бешено жестикулировать. Она непонимающе переводит взгляд с него на меня и обратно, а я судорожно соображаю, как спасти ситуацию. Замечательно, что Ян пытается сойти за немого, но где гарантии, что его старания убедят поклонниц? Вдруг меня осеняет, и я обращаюсь к девушке: – Вы обознались, это мой муж. Он из Занзибара и его зовут Фаррух Булсара. Вижу, как при упоминании настоящего имени Меркьюри глаза Яна округляются. Боится, что современная молодежь хороша знакома с биографией солиста Queen? – Он немой. В детстве на него напала стая обезумевших кабанов, и он так испугался, что не разговаривает до сих пор. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться и добавляю: – А незнакомцы наводят на него ужас и доводят до икоты. – О боже, извините, мы ошиблись, – стыдливо просят прощения девушки и торопливо уходят к подругам. Спустя пару минут они окончательно теряют к нам интерес и исчезают в переулках старого города. Только после этого Ян позволяет себе рассмеяться. – Ты снова меня выручаешь. – Он сжимает мои пальцы в ладони. – Спасибо. Моя рука остается в его руке чуть дольше, чем это принято между друзьями, но чуть меньше, чем позволяют друг другу любовники. Внезапно Ян тянется к укулеле. – Я написал песню и, знаешь, она вполне может стать хитом. – Да ну? Почти ложусь на крышу, приготовившись слушать. Задорный звук инструмента настраивает на мысли о путешествиях, удивительных встречах и о жизни, которая никогда не кончается. Когда мой путь смывает морской волной, Когда случайный взгляд вызывает цунами, Я делаю шаг навстречу тому, что ждет за чертой, И звоню девочке с удивительными глазами. Когда перекрестки дорог сплетаются в лабиринт, Когда реальность подобна игре со снами, Я собираюсь в свой самый последний спринт И звоню девочке с удивительными глазами. Когда бесконечную ночь сменяет рассвет, Когда слова любви становятся цветами, Я превращаю любые вопросы в один ответ И звоню девочке с удивительными глазами, Я всегда звоню девочке с удивительными глазами… Он поет, и с каждой строчкой шум вокруг становится тише – не потому, что люди перестали разговаривать, а чайки кричать, а потому, что во мне не остается ничего, кроме музыки. Второй раз, когда я слушаю Яна, ноты звучат громче тишины, которая вросла в меня двадцать лет назад. Они заполняют пустоты в сердце, вбиваются в его ритм. Когда он заканчивает петь, я молчу полминуты. Мне хочется сказать «это самые красивые слова, которые кто-либо посвящал мне», но вместо этого я спрашиваю: – Твое предложение починить кофемашину еще в силе? Ян поднимает глаза и улыбается. – Конечно. Только пойдем быстрее, пока кто-то из тех девушек не вернулся и не обнаружил, что немой заговорил. *** – Всего-то и дел было, что очистить забитый фильтр. – Ян вытирает руки, удовлетворенно глядя на кофемашину. Проблема, которая не давала мне покоя почти неделю, решилась за полчаса. Мораль: если ты действительно хочешь кофе – борись за него с обстоятельствами, прокрастинацией и забитым фильтром. Не справляешься сама – борись с помощью известного музыканта. Главное – борись, пока тебя не сморил сон, созданный коварным джинном. – Спасибо. Ты даже не представляешь, как мне помог. – Протягиваю ладонь для рукопожатия и наши пальцы соприкасаются второй раз за день. Никто не убирает руку первым, и я вдруг делаю то, на что не решалась минимум восемь лет – целую мужчину, который смотрит на меня, не желая отпускать. Все происходит в точности, как в моем сне: я притягиваю Яна к себе, и он охотно отвечает на поцелуй, мягко перехватывая инициативу. Мы целуемся в реальности, он касается моей кожи, обнаженных нервов, дрожащих плечей. Губы Яна – мятные на вкус из-за жевательной резинки, и я вдруг думаю, что никогда раньше не чувствовала близость с кем-то так остро. – Подожди! – Прерываю его, пытаясь отдышаться. – Что-то не так? – Он озадаченно проводит пальцами по волосам и вопросительно смотрит на меня. – Весь вечер мечтала это сделать. С этими словами я медленно отклеиваю дурацкие усы и снова впиваюсь в его губы. Мгновение – и, подхватив меня за талию, Ян помогает мне устроиться на кухонной тумбочке. Салфетки и корзинка для хлеба падают на пол, но никто из нас не обращает на это внимания. Обхватываю ногами его поясницу, и платье поднимается вверх, обнажая бедра. Ян отрывается от поцелуя и переводит зачарованный взгляд на мои татуировки. – Сирена… – Он проводит пальцами по тонким линиям, и по телу пробегает дрожь. – Она что-то значит? – Ничего… Просто мне нравится думать, что в одной из прошлых жизней я была русалкой… – Улыбаюсь и загипнотизировано наблюдаю за тем, как его рука скользит по моей коже. – Тебе идет море… – шепчет Ян и возвращается к моим губам. Его ласки становятся смелее, поцелуи – несдержаннее. Свежесть мяты кружит голову, пьянит, заставляет желать большего. Я чувствую его эрекцию, чувствую, что он хочет меня. Но в ту секунду, когда рука Яна касается моего белья, резко отстраняюсь. Не могу. Все происходит чересчур быстро. Мне неловко от того, что я веду себя, как пятнадцатилетняя девственница, но все внутри отчаянно сопротивляется тому, чтобы довериться другому человеку спустя столько лет бессознательного страха перед физическим контактом.