Грудь надувается от гордости, и я приковываю взгляд к полу, чтобы скрыть свою улыбку. — Спасибо, сэр. — Что это? — лёгкие шаги Шайен движутся по комнате. — Срань Господня… — Шай, ты можешь хоть день обойтись без ругательств? — разочарование в его голосе призывает взглянуть на неё в надежде увидеть знакомое выражение уныния, которое испытывает каждый ребёнок, когда над ним глумится родитель, но она кажется спокойной. Даже уверенной. — Я всего лишь сказала, что это крутое дерьмо, папа, — она закусывает свои полные губы, словно борется с улыбкой, пока отец игнорирует её. Смело. Я был бы слишком напуган, чтобы огрызаться такому человеку, как мистер Дженнингс. — Хорошая работа, Лукас, — он отряхивает файл с вложенными в него листами. — Будет здорово смотреться в деревянном виде. Пытливый взгляд его дочери устремляется ко мне, и моя грудная клетка сжимается. — Дерево? Ты вырезаешь это из дерева? — Да, мэм. — Шайен, — её глаза сужаются. — Шайен, — моя шея становится тёплой. Я пытаюсь опустить взгляд, но он притягивается к ней какой-то магнитной силой. Стены будто приближаются к нам, воздух вокруг становится слишком густым для дыхания. Та же самая потребность с прошлой ночи пробуждается глубоко внутри меня. Она новая и такая запретная, что вызывает тошноту и возбуждение в равной степени. Её щёки розовеют, что выделяется на фоне оливковой кожи, и я снова задумываюсь, как бы она ощущалась на моей руке, груди, губах. Эта мысль вызывает образы, которые отдаются в передней части моих джинсов. Я моргаю, разрывая нашу связь, и с глубоким вздохом отступаю. — Я лучше пойду, — шепчу я и киваю перед тем, как отвернуться. Мой живот бушует с оттенком сожаления из-за резкого побега, но мне, выбитому из колеи, нужно немного пространства. Больше воздуха. Очистить голову. За пару месяцев моего здесь нахождения, мне удается держать эмоции под контролем, а Шайен Дженнингс угрожает разрушить всё, что я так усердно создаю. Эта стабильность и уверенность, которые она излучает, не соответствуют той женщине в реке прошлой ночью. Я отбрасываю мысли о ней и решаю больше к ним не возвращаться. Но моя голова борется с одним вопросом, который я, похоже, не могу отпустить. Что заставляет такую сильную женщину плакать, голой в реке, одной среди ночи? Меня тянет в два противоположных направления. Отчасти я хочу удрать. Но другая часть меня хочет узнать больше. Шайен Я смотрю, как Лукас отступает, практически убегая к своему грузовику. — Я что-то не так сказала? Мой отец отрывает взгляд от макета и следит за моим. — Не-а. Не беспокойся о нём. Он скрытный. Думаю, это фишка художника. Не воспринимай на свой счёт. Я мысленно возвращаюсь к участку его шеи, покрытому шрамами, что должны делать его непривлекательным, но вместо этого они прибавляют изюминку опасности к его приятной внешности. — Какова его история? — Не знаю. Не спрашиваю. Он появился у нас около двух месяцев назад, предложил помощь, сделал хорошую работу, могу сказать, что он не первый раз это делал. Продолжил приходить, вот я и нанял его. — Хм… — я снова смотрю на карандашный рисунок в руках моего отца. Изображение гор, гор Пэйсона. Орегонская сосна и голубые ели, усеивающие край реки, где пасутся лоси, некоторые пьют из ручья, пока другие стоят смирно, будто наблюдают за хищниками. Различные оттенки серого отбрасывают тень и придают эскизу трёхмерный эффект, который станет двухмерным на дереве. — Откуда ты знал, что он умеет рисовать? — Я не знал. Однажды, на перерыве, он просто взял кусок дерева и начал стругать. Затем мы увидели, что он держит в руках деревянного медведя. Он привлёк моё внимание, поэтому я спросил, может ли он сделать что-нибудь ещё. Лукас сделал каминную полку. Этот человек почти не разговаривает, кажется почти до ужаса напуганным в спокойной обстановке и создаёт шедевры своими руками. Ну, всё. Я заинтригована. Глава 8 Шайен Как кто-то выживает без Wi-Fi? Я бросаю телефон на свою сторону кровати и тяжело вздыхаю. Застряла в своей старой комнате в окружении рюшей и пыльных штор на люверсах, и мне нечем заняться. Даже сверчки замолкают, подражая моей скуке. Я разбираю свои коробки и достаю пригодную для гор одежду на ближайшую неделю. Её немного, но с несколькими майками и старыми фланелевыми рубашками, которые я нахожу в шкафу, сгодится. После того долгого дня я возвращаюсь в дом своего отца, где он готовит нам с Коди обед, состоящий только из двух групп еды, которые он признает: мясо и картофель. Если его намерение состоит в том, чтобы я набрала несколько кило, то ещё парочка таких обедов сделает своё дело. Сегодня вечером происходит первый семейный ужин с тех пор, как мой брат и отец приезжали во Флагстафф ко мне на выпускной. Но сегодняшний ужин не такой неловкий, как тот, последний. В конце концов, мой папа ненавидит тот факт, что я оставила «Jennings Contractors», чтобы пойти в колледж. Дело не в том, что он жалеет, что я получаю образование, а в том, что он презирает моё желание делать это в другом городе. Вдали от него, памяти о моей матери и наследия Дженнингсов. Более того, его бесит мой отказ взять его деньги на те пять лет моего отсутствия. Мама говорила, что я как собака с костью. Как только нацеливаюсь на что-то, то сразу действую. Отнять эту идею можно только через мой труп. Вот почему ползти домой и умолять адски больно. Я перекатываюсь на свою сторону, кладу руки под подушку и смотрю на входную дверь. Даже когда она закрыта, я вижу маму, стоящую там. Она прислоняла бедро к стене, наклоняла голову и слушала, как я жалуюсь на тупейшую хрень. Мама была энергичной, самоуверенной; она кричала руками и смеялась всем телом. Но это те воспоминания, которые я должна откапывать. Как только я нахожу их, они превращаются в призрачные образы смерти. Её бесполезные руки, прижатые к телу, королевские, чрезмерно выраженные индейские скулы, выделяющиеся на фоне впалых, бледных щёк. Кости скелета, выступающие под тонкой кожей. Мои глаза обжигает, но ни одна слезинка не падает. — Тук-тук… — Коди дважды стучит в дверь. — Ты одета? — Да, конечно, — я шмыгаю носом и сажусь, потирая глаза. — Заходи. Он открывает дверь и заглядывает внутрь. — Я уезжаю. — Уже? — я встаю с кровати. — Да, — прищуривается он. — Ты в порядке? Я пожимаю плечами. — Отстойно не иметь связи здесь, — я хватаю телефон с кровати. — Эта штука бесполезна, — бормочу. Он поджимает губы, и я на мгновение вижу маму. Коди достается большая часть её генов навахо — тёмная кожа, чёрные волосы и сострадательные глаза. — Что на самом деле тебя беспокоит? Я держу телефон и слабо встряхиваю, избегая взгляда Коди. — Тревор недоволен, что не может со мной связаться… — И что? Он идиот. — … могла бы получить ответ на электронные письма со всеми резюме, которые рассылала, но я не могу проверить… — Не уверен, что это важно в десять вечера. Я выдыхаю. — Ну же, — он проводит рукой по воздуху. — Мы можем продолжать всю ночь, или ты скажешь начистоту. Я прогибаюсь, зная, что он не сдастся, пока я не расколюсь. — Понимаешь, просто тяжело находится дома. Он опускает взгляд и кивает. — Ага.