— Что? — поднимает он на меня глаза и недоумённо кривится. А я его рассматриваю и поверить не могу, что такой красивый и, как говорит мама, безупречный молодой человек сподобился на потеху публике вывалить мой секрет. Ещё и этот крестик в его ухе. А на деле — ничего святого. — Зачем ты отдал Марте тот листок со стихами, Рафаэль? Что я тебе сделала, что ты так со мной поступил? — голос дрожит, срывается в визгливые нотки отчаяния, но я ещё держусь. — Какой листок? — поражённо таращится на меня парень, но я не собираюсь покупаться на его артистические навыки. — У каждого человека есть что-то личное. У каждого! Наверное, и у тебя тоже. Приятно тебе было бы, если и над твоим сокровенным посмеялись одноклассники, скажи? — Ты про твои стихи толкуешь, что ли? — поджал он свои идеальные губы. — Да. — Погоди, — поднял указательный палец вверх и спустил рюкзак с плеч, доставая из него какую-то пухлую кожаную тетрадь. Покопошился в ней, а затем смачно, так как я никогда ещё в жизни своей не слышала, выматерился. Трехэтажно! А затем выдал, смотря на меня тяжело исподлобья: — Мой косяк. Прости меня. — Как он к ним попал? — указала я на женскую раздевалку. — Каком кверху, Ника! — на шумном, раздражённом выдохе, рубанул Аммо и снова глухо ругнулся. — Меня подставили – вот тебе моё слово, что я не вру. Веришь? Но я отмахнулась от этого оправдания, не в силах пока связно мыслить от шквала негативных эмоций, что уже раскручивали смертоносный огненный торнадо в моей душе. — А зачем ты его хранил вообще? — Потому что надо! — с какой-то болезненной настойчивостью выдал он. — Это не ответ, — упрямо сложила я руки на груди. — А какой ответ тебя устроит, Ника? От правды ты впадёшь в ужас и, скорее всего, ей не поверишь. — Что ты имеешь в виду? — сделала я шаг назад и боязливо сглотнула. — То, что я опоздал. А Яр — мой лучший друг, против которого я никогда не пойду. Только это. Я же в ответ на его слова лишь хлопала ресницами и медленно, но верно, выпадала в нерастворимый осадок. Мимо проходили учащиеся, глядели на нас с понятным любопытством, а мы только стояли и во все глаза таращились друг на друга. Что этот парень только что сказал? Неужели намекнул, что я ему симпатична? Вот этому красавчику с идеальными чертами лица и фигурой древнегреческого бога? Уму непостижимо... — Прости, Ник. Это Марта, так? — Так? — Она стерва, знаешь? — Представь себе, уже в курсе, — выдохнула я и мой подбородок задрожал. — Я могу помочь, но только действовать нужно кардинально. Иначе всё лишь усугубится. — Оу, — всплеснула я дрожащими руками, — ты тоже попросишь стать твоей девушкой? — А почему нет? Настаивать я не могу, но если это будет твой выбор, то... — Нет, — отвернулась я и быстро смахнула с ресниц солёную влагу. — Пожалуйста, не плач, Ника, — сделал шаг ближе Аммо, но я тут же отступила и подняла руку, отгораживаясь от его давящей энергетики. — Ничего, слёзы содержат психотропные вещества и могут помочь успокоиться безвозмездно, в отличие от... Недоговорила. Не смогла. Крутанулась на месте и кинулась в спортивный зал, где слепо передвигала конечностями и кивала, выполняя все сорок пять минут урока приказы тренера. Затем дождалась, пока раздевался опустеет, и только тогда осмелилась сунуться туда, чтобы забрать рюкзак и наконец-то покинуть стены гимназии. Но выйдя на крыльцо тут же напоролась взглядом на две высокие, статные фигуры. Бассов и Аммо. Настоящие друзья. Они что-то обсуждали между собой, затем громко, заливисто расхохотались, откинув головы. Дали друг другу «пять», сели на свои блестящие мотоциклы и уехали в закат. А я продолжила стоять на месте и тупо смотреть им вслед... Глава 18 – Добрыми намерениями... Вероника Весь следующий день я на мандраже, опасаясь новой мерзопакостной выходки от Марты. Да и одноклассницы не перестают сыпать соль на раны, смотрят брезгливо, хихикают, надевают на голову пиджак как платок или, что ещё хуже, осеняют себя крёстным знамением при моём появлении. Это... не очень приятно. Именно потому, после уроков я стараюсь либо задержаться в кабинете с учителями, либо, как сейчас, на большом перерыве, спрятаться в библиотеке и перекусить только лишь яблоком, что я благоразумно стянула из дома. И всё у меня шло по плану вот до этого самого момента. — Знаешь? — я буквально подпрыгиваю на месте, услышав хрипловатый, гипнотизирующий голос и стремительно оглядываюсь. Басов сидит на скамейке у стены, вытянув свои длинные ноги прямо перед собой, заложив их одну на другую и облокотившись спиной на стену. Голова откинута и на его мощной шее я вижу, как движется адамово яблоко, когда он слишком жарко и красноречиво проходится шоколадом своих глаз по моей фигуре и сглатывает. — Что? — замираю словно глупая лань в свете фар и смотрю на парня во все глаза, не в силах отлепиться. — В прошлом году, когда ты ещё не училась здесь, Марта довела одну девочку до нервного срыва и больничной койки только за то, что она пару раз глянула в сторону Аммо влюблённым взглядом. Её даже не спасла протекция самого парня. М-м, Максимовская помешана на Рафике. До такой степени помешана, что уже вообразила, что они пара, которая сразу же после школы поженится и нарожает две дюжины херувимоподобных спиногрызов. Так что Рафик оказал тебе медвежью услугу, предложив свою, так называемую, помощь. — Откуда ты знаешь, что он что-то мне предлагал? — осторожно прощупываю я почву, так как долго и упорно обдумывала то, что мне сказал Аммо, и решила, что моя персона не стоит того, чтобы лучшие друзья из-за неё ругались. — А разве нет? — медленно улыбнулся парень и провёл языком по нижней губе, отчего мои внутренности испуганно скрутились в дрожащий клубок. — Нет. Мы просто обсудили... кое-что, — замялась я и всё-таки смогла отвести глаза в сторону. Я ненавидела лгать и, наверное, не очень хорошо умела это делать. — Я ревную тебя к лучшему другу, Истома. Адски! – сквозь зубы цедит он и словно поджигает во мне какие-то невидимые фитили. Молчу упрямо. Потому что элементарно боюсь открыть рот и выдать себя с головой. То, как именно на меня действуют его слова. Ой, ужасно всё это! Просто ужасно... — Ладно. Зайду через заднюю дверь. Вероника, если тебе нравится Аммо, то ты сразу мне об этом скажи, чтобы я не питал призрачных иллюзий на твой счёт, окей? Зелёный вам свет, если так легли карты. А я просто уйду с вашей дороги, ведущей в светлое будущее, — вытащил руки из карманов и поднял их вверх, давая понять, что в таком случае пасует, — да, хреново мне будет, но я справлюсь, не переживай. И я бы могла сейчас ответить утвердительно. Наверное. Вот только язык сказать подобную ложь не поворачивался. А потому я просто увела тему в другую сторону. — Ты же говорил мне, что самоустраняешься. — Ой, да брось, я просто был тогда на нервяке, вот и наговорил малость лишнего. Но я, как видишь, сейчас особо тебя и не напрягаю. Так, пришёл поболтать за кашу манную, за жизнь туманную, — и ещё одна пульсоучастительная улыбка расцветает буйным цветом на его лице. — Извини, но я пришла в библиотеку подготовиться к проверочной работе по истории. Может, поболтаем как-нибудь в другой раз? — давая понять, что не планирую больше тратить на него своё время, я отвернулась и продолжила шарить по полкам в поисках нужной мне энциклопедии. Вот только до Басова мои красноречивые сигналы все никак не доходили. — Ты такая красивая, Истома, — его голос льётся как мёд, впитывается в мои рецепторы и обманчиво травит душу. — К-хе, к-хе, — прокашливаюсь я, делая вид, что увлечённо читаю что-то в книге, хотя ровным счётом ничего не понимаю. А ещё я отчаянно краснею от его явно приукрашенных слов. — Ты вся такая живая, знаешь? Настоящая. Тёплая и нежная, без болезненной худобы и этих грёбаных выпирающих ключиц и коленей, как у доходяжной скелетины. Ты невероятная! Как глоток свежего воздуха в бесплодной пустыне. Я просто тащусь! — Ярослав, пожалуйста, прекрати, — во рту странно пересохло, и я прижала руку к животу, чувствуя, что там будто бы зароились бабочки, взлетая всё выше и выше. — Как прекратить, скажи, Истома? Если я каждую чёртовую ночь вижу тебя во сне. А по утрам... по утрам я фантазирую о тебе... по несколько раз. — О, Господи! — зажала рот ладонью и прислонилась лбом к книжной полке, чувствуя, как неожиданно закружилась голова.