Говорят, что после слёз становится легче. Так вот, это чушь собачья. Не легче! Ни капельки! Только ещё сильнее ноет и свербит за рёбрами, а непослушные лёгкие отказываются качать живительный кислород. Я будто бы задыхаюсь. Иду на дно своей агонии, да там и оседаю непрезентабельной кучкой ила. Последним уроком стоит физкультура. Но после неё я не спешу покинуть гимназию и отправиться домой, чтобы зализать свои раны. Нет! Вместо этого я начинаю со всем рвением загнанного зверя творить дичь. Потому что я не могу более терпеть это состояние разлагающегося умертвия. Мне нужно, чтобы меня окончательно прикончили — пустили пулю точно в сердце. Бам! И вот я здесь. Прячась за огромной кадкой с фикусом, я сажусь на скамейку в коридоре, напротив мужской раздевалки и принимаюсь ждать. Да, мне стыдно за себя. И да, умом я понимаю, что не должна так опускаться, но ничего поделать с собой уже не могу. Невидящим взглядом я провожаю глазами парней и жду того единственного, для которого стучит моё полубезумное сердце. Вот Аммо, Серяк и Тимофеев последними покидают раздевалку, а Басова всё равно нет и нет. И я уж, грешным делом, думаю, что Ярослав прогулял урок, но спустя несколько минут практически теряю сознание от мощного выброса адреналина в кровь. Это Он. Он чуть медлит на выходе, с кем-то сосредоточенно переписываясь в телефоне. Что-то хмыкает. Тихо смеётся — его жизнь продолжается, пока моя висит на волоске. Наконец-то парень поднимает глаза, сразу же напарываясь на меня. Будто бы недовольно поджимает губы, а я умираю, разглядывая его идеально хищные черты лица. Против воли любуюсь любимым образом. Накачиваю себя им под завязку. А затем встаю и делаю шаг к нему. — Привет, Ярослав, — голосовые связки изуродованы волнением и неуверенностью в себе. Они выдают моё состояние с головой и будто бы демонстрируют собеседнику, насколько я жалкая и влюблённая в него дура. Пришла. Сама. Наплевав на гордость. Тряпка! — Привет, Истома, — его голос настолько безжизнен, что мне становится страшно. Руки дрожат, ладошки вспотели и болезненная судорога, то и дело, скручивает внутренности в мёртвые петли. — Я..., — сбиваюсь и замолкаю, не зная, с чего начать. В голове манная каша с комочками. — Пришла наконец-то рассказать мне, кто твоя мать? — кривится и усмехается. — Нет, я... — Ты опоздала. Меня уже просветили. — Я знаю, я..., — набираю полные лёгкие, зажмуриваюсь и выпаливаю как на духу, — вы с моей мамой вчера поговорили. Я хочу знать, правда ли то, что она мне рассказала? — А что она тебе рассказала, Истома? — Что ты просто играл со мной, чтобы досадить ей, — мой подбородок отчаянно задрожал, и первая слезинка всё-таки сорвалась с ресниц, разбиваясь о горящую щеку. А Басов только качает головой и чертыхается. Затем в два шага сокращает между нами расстояние, хватает меня за локоть и тащит под лестницу. А там... Мне просто хочется встать на колени и умолять, чтобы он врал мне и дальше. Я не желаю слышать правду. Я категорически передумала! Потому что я не знаю, что буду с ней делать. Мне не нужна эта горечь! Я желаю только сладкой лжи! — Ещё раз, — рявкает он мне, а я начинаю задыхаться и отчаянно хапать воздух. — Я... не могу! — Через не могу! — он так давит на меня, что я не в силах ослушаться и в ужасе повторяю всё слово в слово, что говорила мне мама. А Басов слушает, не перебивая, только въедливо смотря на мои губы. Пока я наконец-то не замолкаю, заламывая руки и отчаянно пытаясь не впадать в истерику. — Это ложь, — произносит он спокойно, но моё сердце уже настолько раскурочено, что не способно орать дурниной и тем самым заглушить голос разума. — Ложь, — в тихой истерике хмыкаю я, — ну, конечно. И как я сразу не догадалась? — Я не вру, Истома! Храмова действительно просветила меня насчёт того, что ты её дочь. А я стоял и обтекал, потому что вообще не был готов к этой информации. Ты должна была сказать мне обо всём, а не запускать ситуацию до такой степени, что мы теперь не можем быть вместе! Ясно тебе? — Не можем? — бормочу я, прикасаясь дрожащими пальцами к губам. — Нет! — Ярослав закладывает руки в карманы брюк и принимается расхаживать передо мной, распекая на все лады. — Ты либо здесь, рядом. Либо тебя увозят. Далеко и надолго! — М-м, — поджимаю я губы и передёргиваю плечами, — столько патетики, Ярослав. Но, может, ты уже начнёшь говорить мне правду? — Ты мне не веришь? — Замени — «мы не можем», на — «я не хочу», и тогда это будет больше похоже на реальное положение дел... — Твоя мать угрожала мне! Ясно? Она сказала, что если я не остановлюсь, то она увезёт тебя обратно под Красноярск, а перед этим в лепёшку расшибётся, но добьётся, чтобы мне провели повторную аттестацию по её предмету за прошлый год, чтобы в этом меня не допустили к экзаменам. Сраное итоговое сочинение я тоже завалю — это она мне пообещала. И вместо аттестата на выходе из гимназии я получу лишь справку об окончании, а это значит никакой вышки, лишь на второй год и в колледж. Но и чёрт бы со всем этим! Только как, если рядом не будет тебя? — Она на такое неспособна! Мама не могла сказать подобное... — Ах, неужели? То есть я мог сказать, что поматросил тебя и бросил мести ради, а она святая великомученица, так, что ли? — Так! Мама просто защищала меня. От тебя... — От меня? О, ну супер! Только если я такое чудовище, как она говорит, то почему не сдал тебя ей со всеми потрохами мести ради, м-м? Нет! Вместо этого я на всю эту хрень лишь рассмеялся ей в лицо и заверил, что потерял к тебе всякий интерес сразу же, как только узнал, чья ты дочь. На том и разошлись. Хочешь скажу почему? Потому что я испугался, что могу навсегда потерять тебя! — И поэтому ты не писал и не звонил мне два дня? — Откуда мне было знать, что твоя мать наврёт тебе про меня с три короба? Она, конечно, у тебя женщина загадочная, но я даже не подозревал, что она ещё и лживая дрянь. — Это не ответ на мой вопрос, Ярослав! — А почему ты не сказала правду, Истома? — резко и осуждающе перебивает меня парень, чем вгоняет меня в состояние мрачной и тупой апатии. — Или я так и должен водить вокруг тебя хороводы, пока ты прикрываешь не наш тыл, а только защищаешь секреты и интересы своей матери? — Яр... — Ты врала мне! На кой, спрашивается? Я что, на балабола, по-твоему, похож? — Вы — враги. Хочешь сказать, нет? — Какие, в задницу, враги? Я твою мать не трогал вообще! Мне на неё максимально фиолетово. Это она на весь класс обозвала меня тупым дегенератом и иже с ними. — Она не могла, — жёстко встала я на защиту матери. — Ну ок, не могла, значит, не могла. А я тогда тут всего лишь милый сказочник, да? — психанул Басов и развернулся с явным намерением уйти, но я тут же кинула ему в спину. — Возможно так и есть, Яр. Тогда было бы легко объяснить, как так получилось, что я неожиданно стала тебе интересна. Сегодня я всего лишь Кочка и невидимая Вешалка. Завтра — пошли на свидание, Истома. Всё сходится, Яр. Ты просто узнал, что я дочь ненавистной учительницы литературы и решил за мой счёт устранить все свои проблемы. Ну и как, теперь ты счастлив? — Прямо монстр! Чудовище! — хмыкнул Ярослав грустно и покачал головой. — Но я ничего не буду больше доказывать. Не вижу смысла. — Конечно, Яр. Ты ведь уже поставил точку, не так ли? Ты добился своего — заткнул моей матери рот, именно поэтому не писал, не звонил и с понедельника не говорил со мной. — Я не делал этого, потому что ты выбрала не меня! — Это не так! — запротестовала я. — Так! А я вот защищал тебя до последнего, Истома. Враги, месть, жестокие игры — что ещё ты хочешь повесить на меня? А в чём моя настоящая вина, скажи? В том, что я не способен проникнуться бредом воспалённого сознания того или иного писателя, поэта, так? Гоголь — был шизофреником. Булгаков плотно сидел на наркоте. Есенин — алкоголик с психозом. Маяковский, Некрасов, Толстой грезили о самоубийстве, пребывая в затяжной депрессии. Ой, ну простите, что не восхищаюсь этими ребятами и не понимаю, почему подобные личности должны учить меня жизни! Но это просто выдуманные истории. Они не несут для меня никакой практической пользы, а лишь воруют моё драгоценное время. Я пытался объяснить это твоей матери. Честно. Без экивоков. Но она встала в позу и принялась меня топить уже просто из принципа. А теперь и нас с тобой. — Нас с тобой никогда не было, Ярослав, — слёзы всё-таки закапали из глаз, — никогда... — Истома... — Уходи. — Но... — Уходи! — крикнула я и прикусила кулак, чувствуя, что окончательно сломалась под его прессом. А Басов, будто бы мало ему было моих страданий, напоследок ещё раз меня пнул. Больно! — Это не я монстр, Истома, а твоя мать. И очень жаль, что ты не видишь, как она насилует твоё сознание и перемалывает его, преследуя только одну цель — сделать из тебя безвольную марионетку, которая будет безропотно заглядывать ей в рот всю оставшуюся жизнь. Когда очнёшься от её лживого гипноза, спроси у себя — с кем ты можешь дышать по-настоящему? Со мной? Или с ней? — Уходи, — шептала я, глотая слёзы и качая головой. И он всё-таки ушёл, так ни разу и не обернувшись. Ни разу... Глава 35– Расставляя приоритеты Вероника Меня ломало. Суставы будто бы выкручивало, и кровь сворачивалась в венах, превращаясь в тугие хлопья. Ничего не хотелось больше, ни есть, ни спать, ни дышать. Особенно когда мимо меня по коридорам гимназии с пустым и остекленевшим взглядом проходил Басов. В эти моменты я подумывала о том, чтобы руками выломать себе рёбра, выдрать из груди потрёпанное, кровоточащее сердце и швырнуть его к ногам этого лживого гроссмейстера.