«Да, мама, повод был что надо!» — Как у вас там с ним дела вообще? Ладите? — продолжила допрос родительница, имея в виду неказистого сына старосты прихода. — Оу, у нас всё чудесно, — подняла я два пальца вверх и переключила свой фокус на Басова, чтобы скрыть очевидное враньё, и принялась вещать как не в себя. А мать, на моё счастье, и рада верить. Вероника А затем была, уже набившая оскомину, церковь и, на фоне моего недосыпа, бесконечное богослужение. Сидящий рядом Семён только ещё больше угнетал и без того угнетённую нервную систему, а заунывные речи пастора и вовсе сворачивали мне многострадальные извилины. — Ну что, коротенечко, сто восемнадцатый, да? — с сарказмом спросила я. — Не богохульничай, — пожурил меня Семён, но я только усмехнулась и выдала слова, которые сказал мне сегодня ночью Басов. — Всё это лишь красочная постановка. На самом деле между человеком и богом не должно быть никаких посредников. Молитва должна идти от чистого сердца, а не от обряженного в золото священника, которому за это заплатили. — Замолчи! — Не забудь свечку за здравие поставить на выходе, Сёма, — огрызнулась я, — здравие нынче стоит сто рублей, с молебном в пять раз дороже. Но кто же в наше время экономит на здоровье, правда? — Да что с тобой? — одёрнул меня за руку парень и уставился как на душевнобольную. — И таких бог любит, — отвернулась я от него и слепо вперила взгляд прямо перед собой, стараясь абстрагироваться от всего на свете, и представить, что встреча с Ярославом случится уже вот-вот, а не через целую вечность. Этим только и спасалась. Сегодня и потом всю неделю напролёт. В гимназии мы мастерски скрывались от грозных глаз матери по всевозможным закуткам. В библиотеке, под лестницей, в лаборантских и служебных помещениях. И целовались так, что губы горели огнём, а сердце в груди давно уже ошалело от счастья быть рядом с любимым человеком. После занятий же, под прикрытием Семёна, мы вообще отпускали себя на свободу. А я всё представляла обозримое будущее, когда же я наконец-таки смогу выпорхнуть из-под железного, удушающего крыла матери и хапнуть кислорода полными лёгкими. Я хотела жить, а не существовать под её гнётом. Хотела любить не таясь. Хотела совершать собственные ошибки и учиться на них. Я хотела быть личностью, а не блёклой зашуганной тенью, которая шарахается от звука имени собственной матери. И с каждым днём мне казалось, что слепая любовь к ней и желание стать нужной, уже давно трансформировалось в нечто другое — мать меня раздражала. Своим вечным недовольством, бесконечным брюзжанием о боге, нравственности и чести. Но она добилась лишь обратного эффекта — некогда послушная девочка задыхалась в клетке, в которой её закрыли от внешнего мира, и почти каждую ночь мечтала повторить безумный подвиг — прокрасться по тёмному коридору, провернуть запертый замок и убежать навстречу своей судьбе. К нему. К нему одному! И навсегда! Но оказалось, что не только моя мама была категорически против нашего общения. В пятницу об этом чётко и без экивоков заявил и дед Басова. Он позвонил, когда парень уже вёз меня домой после свидания. Очевидно, что Ярослав хотел сбросить этот вызов, но на повороте его рука дрогнула и в машине посредством громкой связи зазвучал излишне строгий мужской голос. — Ну и где ты опять пропадаешь? — И тебе не хворать, дедушка. — Ужин с Сердюковыми начался уже полчаса назад, а тебя до сих пор нет! Как это понимать, Ярослав? Я для кого их пригласил? Мне нужно, чтобы ты начал налаживать отношения с дочерью Владимира. — Дед, я тебе уже говорил, чтобы ты свою предвыборную кампанию раскачивал без меня? — При чём тут моя гонка? Я для тебя стараюсь, дурень! Чтобы у тебя были связи в высших кругах! Бери пример со своего брата, у него летом свадьба с дочкой самого Агибалова. Я не хочу, чтобы ты, как и твоя мать, в своё время, связался с беднотой и сраными плебеями. Я такого позора второй раз не допущу! — Спасибо за старания, дед, но у меня уже есть девушка. — И кто она? — Не твоё дело. — Нет, милый внучок, как раз таки моё! Топтать — топчи сколько влезет, но отношения строить будешь только с собой равными. А станешь артачиться, так я тебя в два счёта лишу наследства! Ты понял?! — Лишай, — равнодушно выдал Ярослав и отключился. А я после этого разговора не знаю, как вообще пришла в чувства. Целый вечер проплакала белугой, а потом нафантазировала себе столько, что моя черепная коробка практически лопнула от всевозможных холодящих душу мыслей. Яр сирота? Но не потому ли, что его отец был из «рабочего класса»? А что, если именно это сгубило и его, и его супругу? А что, если нас ждёт то же самое? И смогу ли я жить с пониманием того, что именно из-за меня Басов потеряет связь с близкими и лишится средств к существованию. Это он пока молодой перспективный спортсмен, гребущий деньги за рекламные контракты. А что будет через пять лет, десять, пятнадцать? Смогу ли я вынести его полный разочарования взгляд, когда он поймёт, что я того не стоила? Именно поэтому, промучившись в сомнениях всю ночь, я пришла к болезненному, но единственно верному решению. И когда на утро мы с Ярославов встретились, я тут же зарядила им ему прямо в лоб: — Нам нужно расстаться! — Чё? Я тут же сбивчиво начинаю пояснять причинно-следственные связи своего поступка, но Басов лишь слушает меня, качая головой, а затем обрывает мой поток сознания на полуслове. — Истома, ты офигела? — Н-нет... — Какой на хрен расстаться? Ты же сдохнешь без меня. — Сдохну, — согласно киваю я тут же. — И я без тебя тоже, глупая. — Да? — Да! И ты мне брось всё это дерьмо болтать. Не мой дед станет решать, как будет между нами. Понятно? — Понятно, — киваю я и чуть не оседаю на пол, чувствуя бесконечное облегчение. — Пусть старый хрыч бесится сколько душе угодно и на дочке Сердюкова сам женится, раз ему так приспичило с ним породниться. А я — пас, потому что нахожусь там, где мне хочется. Я не чья-то табуретка, чтобы меня двигали взад-вперёд. Ясно? — Ясно. — И вообще, я для тебя сюрприз приготовил. Можешь вырваться сегодня ко мне? — Увы, Яр. После уроков меня встречает бабуля. И сразу домой. У нас будет мероприятие. — Дорогие воцерковленные в гости придут? — Нет. Поминки. Сегодня ровно год как не стало отчима и сестры. — Соболезную, — сжимает он мои пальцы, и я киваю. Боль давно прошла, осталась лишь щемящая тоска по тому, кого уже не вернёшь. Но жизнь продолжается, вот только мама и бабушка не хотят это принять. — Ничего, — киваю я. Молчим несколько минут. Звенит звонок на следующий урок, но мы даже не вздрагиваем. Почему-то уже плевать, украденная близость стала дороже всего. — Истома? — М-м? — Я всё равно к тебе приеду. — Когда? — Когда все уснут. Что скажешь? Сердце в ауте. В моменте кровь в венах превращается в крутой кипяток. По телу бродит электричество, поджигая все фитили на моей выдержке. Но я же не такая рисковая, ведь правда? — Приезжай. Боже... _______ * Псалом 118 - самый большой псалом в Библии - 176 стихов. Глава 40 – Мороженка