— Тебе нравится? — обнимает меня сзади и целует в шею, запуская табуны мурашек бесцельно бродить по телу. — Это же просто сон, — бормочу я, — просто сон... Свечи везде! И лепестки роз тоже! У панорамных окон накрыт столик на двоих. На нём стоит ведёрко со льдом, в котором виднеется запотевшая бутылка. Хрустальные фужеры, металлические клоши. Вазочка со спелыми ягодами. Взгляд мой плывёт от едва сдерживаемых слёз. Я так благодарна Ярославу за это вечер. Так непомерно счастлива быть с ним рядом. Греться в лучах его внимания. Чувствовать себя центром его вселенной. И бесконечно тонуть в его глазах. Безумно вкусный ужин. Разговоры обо всём на свете. И наконец-то десерт. Мороженое, посыпанное трюфельной стружкой и марципаном. — Шампанское не попробуешь? — Нет, — отрицательно качаю головой. — Маленькая ещё? — Уже нет. Сегодня мне исполнилось восемнадцать, — шепчу я, глядя, как стрелка часов отмеряет последние пять минут моего дня. — И ты молчала? — с упрёком, шёпотом цедит Ярослав, а затем встаёт из-за стола, подходит ко мне и садится передо мной на колени. — Это не так важно, — сглатываю я, взволнованно наблюдая, как парень тянет мои ноги на себя. И чуть задирает юбку, оголяя икры. — Важно всё, что касается тебя, Истома, — наклоняется и целует мои пальцы, что вцепились в подол платья, не позволяя ему задрать его ещё выше. — Яр... — Ты испачкалась мороженым, — чуть касается он уголка моих губ. — Да? — пытаюсь я вытереть след от лакомства, но он тут же тормозит меня. — Ч-ч... дай я тебя оближу. Сердце почему-то умирает в груди от этих двух слов, и я почти теряю сознание, видя, как он смотрит на меня. Горячо. По-мужски. Требовательно. — Истома? Можно? О боже... — Да. Его победоносная улыбка рвёт все шаблоны. Ткань моего платья неумолимо ползёт вверх. Сильные ладони разводят бёдра в стороны. И чуть приподнимают их, чтобы избавиться от ненужного тряпья. — Что ты делаешь? — в кромешном коматозе успеваю спросить я. — То, что обещал... А дальше мне осталось только умирать... от наслаждения... в его руках... Глава 41 – Проснись и пой! Вероника Я лежу в кровати Басова и изо всех сил пытаюсь завернуться в одеяло, но парень только смеётся. И бесконечно тянет ко мне свои руки, пока окончательно не обездвиживает. Замираю. Сглатываю. Пытаюсь расслабиться, хотя тело ещё не отошло от потрясения. Меня мелко потряхивает, а за рёбрами, не справляясь с напряжением, гудит захлёбывающееся сердце. Отметила, блин, день рождения... Кончики его пальцев высекают колкие мурашки на моём бедре, и они бродят невменяемым пьяным стадом по коже. Вздрагиваю. Прикрываю глаза. Чувствую... — Не прячься от меня, — шепчет парень, осыпая моё лицо короткими, отрывистыми поцелуями, — ты ведь такая красивая, Истома. — Яр, — выталкиваю я из себя хрипло. — М-м? — У меня голова кругом. — Такая же история. — Мне бы отдышаться. — Дома отдышишься. — Но..., — снова пытаюсь прикрыться, но Басов упорно разводит мои руки в сторону и прикусывает нижнюю губу, рассматривая меня всю. — Перестань стесняться, Истома. Я всё уже видел. Попробовал. И присвоил себе. — Боже, — закатываю глаза, а затем и вовсе зажмуриваюсь. От жгучего стыда за то, что совершила. От ужаса, что так легко ему сдалась. От внутреннего томления, потому что мне понравилось быть с ним одним целым. Перед мысленным взглядом тут же услужливо яркими вспышками сверкают флешбэки произошедшего между нами. Невероятное удовольствие от его рук и языка. Звук рвущейся фольги. А затем жгучая боль. Невыносимое растяжение. Жжение. Глубокие, размашистые толчки. И чувство бесконечного счастья, взрывающееся во всём теле красочными фейерверками. — Утро ещё не наступило, Истома, — рычит он и его зубы вонзаются в особенно чувствительное место на шее, заставляя меня выгнуться под ним дугой и глухо застонать. И я снова превращаюсь в безвольную куклу в его руках, в которую он играет так, как ему того хочется. Но я не могу сказать ему «нет». Я вообще утратила дар речи. Единственное, на что меня хватает — это изо всех сил обнимать Басова, млеть в его объятиях и любоваться уверенными движениями сильного, тренированного тела, не веря, что он действительно и всецело принадлежит мне. Спустя вечность, Ярослав затаскивает меня в душ, а затем мы оба, завернувшись в огромные банные халаты, располагаемся в гостиной. Снова едим мороженое. Болтаем о пустяках. А ещё Басов периодически берёт в руки телефон и фотографирует меня, когда я того не вижу. — Не надо, — пытаюсь я упрекнуть его, но парень только хищно улыбается мне и рубит. — Надо. Уже под утро, в опасной близости к тому моменту, когда мне придётся покинуть этот сладкий, наполненный любовью мир, и вернуться в своё серое, непрезентабельное настоящее, мы лежим на диване, а я сонно вожу пальчиком по груди Ярослава. — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает он. — Считаю твои родинки, — целую я очередную, до которой дотронулась. — Зачем? — ерошит Ярослав мою макушку. — Чтобы помнить тебя... всегда. Неожиданно хватка его становится жёстче, и парень за волосы подтягивает меня к себе. А затем впивается в мой рот поцелуем. Таким развратным. Таким требовательным. Таким жадным. Будто бы и он пытается запомнить меня навечно. Из уголка глаза скатывается слезинка, и я всхлипываю, пока язык парня толкается в меня, накачивая кровь пузырьками шампанского, и заставляет сходить с ума. — Ты и так никогда не сможешь меня забыть, Истома. — Не смогу, — согласно выстанываю я, — но ведь это же и хорошо, правда? Вот только Басов ничего мне на это не отвечает, лишь снова целует, целует, целует... Так, что я понимаю — хорошо. По-другому и быть не может. Занеженная до безобразия и завёрнутая в его объятия, я всё-таки отрубаюсь. Лишь чувствую, как парень бесконечно и нежно гладит меня и шепчет какие-то милые глупости. О том, что я красивая. О том, что всё будет хорошо. О том, что я достойна большего.