Собака замолчала. В надежде на лучшее, она ему поверила. 8 Магда Дубчек сидела на трупе своего сына. Она прикончила его, чиркнув зеленым осколком чаши от блендера по его шее, и сделала контрольный выстрел, запихнув еще один осколок в отверстие его уха вглубь слухового канала, пока тот не встрял в мозг. Кровь продолжала вытекать из раны на его шее, превращая бежевый ковер в большой бассейн. Слезы начали катиться по щекам. Магда, находясь на каком-то странном удалении от себя, смутно осознавала происходящее. Почему эта женщина плачет? Спросила она себя, не уверенная, кто это плакал, и где. Подумала о том, где сейчас находилась сама. Она выключила телевизор и пошла отдохнуть? Но сейчас её не было в своей спальне. — Есть здесь кто-нибудь? — Спросила она тьму, которая ее окружала. В этой темноте были и другие, много других, она чувствовала их, но не могла их видеть — может быть, там? Там? Где-то впереди. И Магда проследовала наружу. Ей нужно было их найти. Она не могла находиться здесь одна. Если были другие, возможно, они смогли бы помочь ей вернуться домой, к своему сыну, к Антону. Ее тело встало с трупа, старые колени хрустнули. Она споткнулась о кровать и упала на нее. Ее глаза закрылись. Новые белые волокна начали выходить из ее щек, колеблясь, затем аккуратно припадая на кожу. Она спала. Она искала других, в другом месте. Глава 6 1 Это был жаркий день, больше похожий на летний, чем весенний, и большинство телефонов Дулинга внезапно начали звонить: некоторые из тех, кто был в курсе новостей, обзванивали друзей и родственников, которые были не в курсе. Другие воздержались от звонков, уверенные в том, что все это было бурей в стакане воды, как проблема 2000 года, или откровенным обманом, как интернет-слух о том, что Джонни Депп умер. В результате чего, многие женщины, которые предпочли музыку телевизору, уложили своих младенцев и малышей на послеобеденный сон, как обычно, и как только они заснули, улеглись сами. Спать и мечтать о других мирах, находящихся за этим. Их дети — девочки присоединились к ним в этих снах. Их дети — мальчики — нет. Вечный сон был не для них. Когда голодные мальчики просыпались час или два спустя, они обнаруживали своих матерей спящими, при этом, их любящие лица были окутаны липкой белой субстанцией. Они кричали и царапали, разрывая коконы — и это будило спящих женщин. Например Миссис Лианн Бэрроуз из дома № 17 по Элдридж-стрит, жена помощника шерифа Рида Бэрроуза. У неё была привычка ложиться спать со своим двухлетним сыном Гэри каждый день около одиннадцати утра. Так же она поступила и в четверг, когда началась Аврора. В два часа с минутами, мистер Альфред Фримен, сосед Бэрроузов из дома № 19 по Элдридж-стрит, пенсионер, вдовец, опрыскивал растущую на газоне хосту[112] оленьим репеллентом.[113] Дверь дома № 17 по Элдридж-стрит с шумом распахнулась, и мистер Фримен увидел как миссис Бэрроуз, пошатываясь, выходит из входной двери, неся юного Гэри под мышкой, как кусок сайдинга. Мальчик, одетый только в подгузник, кричал и размахивал руками. Большая часть лица его матери была покрыта непрозрачной белой маской, за исключением лоскутка из белого материала, который свисал от одного угла рта до подбородка. Можно предположить, что именно это вмешательство в целостность покрытия и разбудило мать мальчика, который, наконец-то, получил ее, такое далекое от приятного, внимание. Мистер Фримен не знал, что и сказать, когда миссис Бэрроуз прямиком направилась к нему, стоявшему в тридцати футах по другую сторону от их участка. Большую часть того утра он копался в палисаднике; он не видел и не слышал новостей. Лицо соседки — или скорее его отсутствие — шокировало его до немоты. Почему-то при ее приближении он снял панаму и прижал к груди, как будто вот-вот должен был начаться гимн. Лианн Бэрроуз бросила своего ребенка в траву у ног Альфреда Фримена, а затем развернулась и пошла прямо через газон туда, откуда и пришла, пьяно покачиваясь. Белые волокна, как клочки салфетки, отцеплялись от кончиков пальцев. Она вернулась к своему дому и закрыла за собой дверь. Это явление оказалось одним из самых любопытных и обсуждаемых загадок Авроры — так называемый «материнский инстинкт» или «Рефлекс Фостера». В то время как сообщения о насильственных действиях спящих к взрослым, в конечном счете, шли на миллионы, а действия, о которых не сообщали, и того больше, не было ни одного подтверждённого случая агрессии спящих к их младенцам, маленьким детям и подросткам. Спящие отдавали младенцев и малышей ближайшим к ним людям, которых только могли найти, или просто выставляли их за двери. Затем они возвращались в места сна. — Лианн? — Позвал Фримен. Гэри катался по земле, плача и пиная листья толстыми розовыми ногами. — Мама! Мама! Альфред Фримен посмотрел на мальчика, а затем на хосту, которую он опрыскивал, и спросил себя, должен ли я вернуть его? Он не был любителем детей, у него самого их было двое, и это чувство было взаимным. Он, конечно же, не любил Гэри Бэрроуза, уродливого маленького террориста, чьи светские навыки, казалось, простирались не дальше махания игрушечными винтовками и криков о Звездных войнах. Лицо Лианн было обваляно в каком-то белом дерьме, казалось, что она не совсем человек. Фримен решил, что оставит ребенка, пока не свяжется с помощником шерифа — мужем Лианн, чтобы переложить ответственность на него. Это был спасительный выбор. Те, кто бросал вызов «материнскому инстинкту», жалели об этом. Что бы там ни распорядилось матерям Авроры мирно уступить свое молодое мужское потомство, оно не было восприимчиво к вопросам. Десятки тысяч учились этому в ущерб себе, а потом уже ничему не могли научиться. — Прости, Гэри, — сказал Фримен. — Я думаю, ты останешься на некоторое время со старым дядькой Альфом. — Он подхватил беснующегося ребенка за подмышки и завел его внутрь. — Будет слишком много, если я попрошу тебя вести себя нормально? 2 Клинт оставался с Эви большую часть процесса приема арестованной. Лила же — нет. Он хотел, чтобы она была с ним, хотел, чтобы она продолжала утверждать, что не хочет спать, даже после того, как спросил её об этом, как только она вышла из машины на тюремной стоянке. Он уже спросил её об этом полдюжины раз, и Клинт понимал, что его чрезмерная забота испытывает ее терпение. Он также хотел спросить ее, где она была прошлой ночью, но, это, пожалуй, придется отложить. Учитывая события, происходящие как здесь, так и во всем мире, он даже не был уверен, что это имеет значение. Но он продолжал возвращаться к этому снова и снова, как собака лижет больную лапу. Заместитель начальника Лоуренс «Лор» Хикс прибыл вскоре после того, как Эви сопроводили в приемное отделение. Начальник Коутс покинула Хикса, чтобы изучить личное дело вновь прибывшей, и позвонить по телефону в Бюро по делам исправительных учреждений, чтобы получить соответствующие указания и довести их до подчиненных. Так уж получилось, что во время разговора рядом с ней их осталось только двое. Эви сидела с руками, прикованными к столу наручниками, все еще одетая (в данный момент) в робу, которую дали ей Лила и Линни Марс. Хотя ее лицо было разбито от неоднократных столкновений с сетчатой перегородкой полицейской машины Лилы, ее глаза и настроение были неуместно веселыми. На вопросы о своем фактическом адресе проживания, родственниках и истории болезни она ответила молчанием. Когда спросили ее фамилию, она сказала: — Я думала об этом. Пусть будет Блэк. Типа черная. Ничего не имею против Доу, оленихи,[114] но Блэк подходит лучше к нынешним черным временам. Зовите меня Эви Блэк. — Так это не твое настоящее имя? — Спросил Хикс ватным ртом, все еще не отошедшим от новокаина, вколотого дантистом. — Ты даже не сможешь произнести мое настоящее имя. Имена. — Ну, хоть попробую, — предложил Хикс. Эви молча смотрела на него своими веселыми глазами. — Сколько тебе лет? — продолжил Хикс. Тут жизнерадостное выражение лица женщины перешло в то, что, казалось, Клинту, выглядело как печаль. — У меня нет возраста, — сказала она, — но потом подмигнула заместителю начальника, как будто извиняясь за только что сказанное. Клинт заговорил. Позже нашлось бы время для более детального расспроса, даже несмотря на все происходящее, но он едва ли смог бы дождаться. — Эви, ты понимаешь, почему ты здесь? — Чтобы познать Бога, любить Бога, и служить Богу, — ответила Эви. Затем она подняла руки в наручниках, насколько позволила цепочка, и сделала вид, что крестится, после чего рассмеялась. Она больше ничего не произнесла. Клинт пошел в свой кабинет, где Лила сказала, что будет его ждать. Он нашел её говорящей что-то в наплечную рацию. Она отключилась и кивнула Клинту. — Мне пора. Спасибо, что забрал ее. — Я тебя провожу. — Не хочешь провести досмотр? — Лила уже шла по коридору к входной двери и подняла лицо, к дежурному офицеру поста охраны Милли Олсон, чтобы та увидела, что она гражданское лицо — представительница закона, на самом деле — а не заключенная. Клинт ответил: — Досмотр дам проводят только дамы. Как только она закончит, я вернусь. Но ты и так все это знаешь, — подумал он. Ты слишком устала, чтобы помнить, или ты просто не хочешь со мной говорить? Дверь загудела, и они вошли в небольшой шлюз между основным зданием тюрьмы и служебным выходом, пространства было так мало, что это всегда нагоняло на Клинта легкую клаустрофобию. Еще один гудок, и они вышли на землю свободных мужчин и женщин, Лила шла впереди. Клинт догнал ее, прежде чем она смогла выйти на улицу. — Эта Аврора… — Скажи мне еще раз, что я должна бодрствовать, и я закричу. — Она пыталась выглядеть добродушной, но Клинт знал, что она через силу сохраняет самообладание. Невозможно было пропустить напряженные губы и мешки под глазами. Она выбрала поразительно удачный момент для работы в ночную смену. Если удача имеет к этому какое-то отношение. Он последовал за ней к машине, рядом с которой, скрестив руки на груди, стоял Рид Бэрроуз. — Ты не только моя жена, Лила. Когда дело доходит до правоохранительных органов округа Дулинг, ты большая цебе. — Он протянул руку с клочком сложенной бумаги. — Возьми его и купи это, прежде чем сделаешь что-либо еще. Лила развернула лист бумаги. Это был рецепт. — Что такое Провигил?