Однако на лицо была парочка реальных вещей: 1) Имело место явное нарушение устава: офицер тратит время на его телефон, в разгар рабочего дня; и 2) Клинт пытался подловить Петерса на сексуальных домогательствах и добиться его увольнения в течение нескольких последних месяцев. Четыре разных заключенных лично жаловались доктору на сексуальные домогательства, но только в его кабинете и под печатью конфиденциальности. Никто из них не был готов рассказать это под запись. Они боялись мести. Большинство этих женщин испытали на себе немало мести, как внутри этих стен, так и за их пределами. — Значит, у Макдэвид тоже есть эти вещи, да? Из новостей? Есть причины, по которым мне нужно за себя волноваться? Все, что я видел, говорит, что это преследует только дам, но вы ведь доктор. Как он и предсказал Коутс, десяток попыток дозвониться в ЦКЗ не принесли ничего, кроме сигнала «занято». — У меня нет более подробных сведений, чем у тебя, Дон, но да, пока, насколько мне известно, нет никаких признаков того, что какой-либо мужчина заразился этим вирусом — или что бы это ни было. Мне нужно поговорить с заключенной. — Хорошо, хорошо, — сказал Петерс. Офицер разблокировал верхние и нижние замки, затем нажал кнопку рации. — Офицер Петерс, позволяет доктору зайти в А-10, прием. Он распахнул дверь камеры. Перед тем, как уйти с дороги Клинта, Петерс указал на заключенную, сидящую на поролоновом матрасе у задней стены. — Я буду рядом, так что было бы неразумно делать что-нибудь с Доком, ясно? Это ясно? Я не хочу применять силу, но буду вынужден. Ясно? Эви не смотрела на него. Ее внимание было сосредоточено на волосах; она погрузила в них свои пальцы, разбирая сплетения. — Я поняла. Спасибо, что вы такой джентльмен. Ваша мать, должно быть, очень гордится вами, офицер Петерс. Петерс висел в дверях, пытаясь понять, не подъебывают ли его. Конечно же, мать им гордилась. Ее сын служил на фронтах войны с преступностью. Клинт похлопал его по плечу, прежде чем он смог понять. — Спасибо, Дон. Я, пожалуй, пройду. 4 — Мисс Блэк? Эви? Я доктор Норкросс, психиатр в этом учреждении. Вы чувствуете себя достаточно спокойной для разговора? Важно, чтобы я понял, о чем вы думаете, как вы себя чувствуете, понимаете ли вы, что происходит, есть ли у вас какие-либо вопросы или проблемы. — Конечно. Давайте поболтаем. Душа в душу. — Как вы себя чувствуете? — Я чувствую себя довольно хорошо. Правда, мне не нравится, как пахнет это место. Чувствуется определенный запах химии. Я же люблю свежий воздух. Девушка из деревни, можно сказать. Мне нравится ветер. Мне нравится солнце. Земля под ногами. Звуки парящей скрипки.[134] — Я понимаю. Тюрьма может обострять чувства. Вы понимаете, что вы находитесь в тюрьме? Это исправительное учреждение для женщин в городе Дулинг. Вам пока не предъявлено обвинение ни в одном из преступлений, не говоря уже об осуждении, вы здесь только ради собственной безопасности. Вы понимаете, о чем я? — Да, понимаю. — Она опустила подбородок к груди и опустила голос до шепота. — Но этот парень, офицер Петерс. Вы знаете о нем, не так ли? — Знаете о нем — что? — Он берет вещи, которые ему не принадлежат. — Что заставляет вас так говорить? Что за вещи? — Я просто поддерживаю разговор. Я думала, вы хотите именно этого, доктор Норкросс. Эй, я не хочу говорить вам, как делать свою работу, но разве вы не должны сидеть позади меня, там, где я вас не вижу? — Нет. Это психоанализ. Давайте вернемся к… — Великому вопросу, на который никогда не был дан точный ответ и к которому даже я еще не смог приблизиться, несмотря на мои тридцать лет исследований женской души: «чего хочет женщина?» — Это Фрейд, да. Он открыл психоанализ. Вы о нем читали? — Я думаю, что большинство женщин, если вы спросите их, и если они будут действительно честными, сказали бы, что больше всего на свете они хотят вздремнуть. И, возможно, сережки, которые подходят ко всем платьям. Во всяком случае, сегодня, Док, в день больших распродаж. Горячих предложений. На самом деле, я знаю о трейлере, он немного разрушился — есть небольшая дыра в одной из стен, придется это исправить — но держу пари, туда еще долго никто не захочет въехать. Головная боль риэлтора. — Вы слышите голоса, Эви? — Не совсем. Больше похоже на сигналы. — И как звучат эти сигналы? — Как жужжание. — Кого? — Мотыльков. Вам понадобятся специальные уши, чтобы это услышать. — У меня неправильные уши, чтобы услышать жужжание мотыльков? — Нет, я боюсь, что нет. — Вы помните, как наносили себе повреждения в полицейской машине? Вы бились лицом о решетку безопасности. Зачем вы это делали? — Да, я помню. Я делала это, потому что хотела попасть в тюрьму. Эту тюрьму. — Это интересно. И в чем причина? — Хотела вас увидеть. — Мне это льстит. — Но это ничего вам не дает, вы же знаете. Подхалимаж, я имею в виду. — Шериф сказал, что вы знали ее имя. Это из-за того, что она вас арестовывала раньше? Попробуйте вспомнить. Потому что было бы очень полезно, если бы мы могли узнать о вас немного больше. Если есть запись об аресте, это может привести нас к родственникам, друзьям. Вам же нужен адвокат, Эви? — Шериф — ваша жена. — Откуда вы это знаете? — Вы поцеловали ее на прощание? — Не поясните? Женщина, которая называла себя Евой Блэк, наклонилась вперед, пристально глядя на него. — Поцелуй: действие, требующее участия — трудно поверить, но я знаю точно — ста сорока семи различных мышц. Прощай: слово, означающее прощание. Вам нужны еще какие-нибудь разъяснения? Клинт помолчал. Она была очень, очень обеспокоена, входила и выходила из когерентности,[135] как будто ее мозг находился в неврологическом эквиваленте кресла офтальмолога, видя мир через серию мерцающих линз. — Нет необходимости в разъяснении. Если я отвечу на ваш вопрос, вы расскажете мне о чем-нибудь? — Договорились. — Да. Я поцеловал ее на прощание. — О, как это мило. Вы уже стареете, знаете ли, далеко не мальчик, как я понимаю. Вероятно, сейчас вас гложут некоторые сомнения типа: «Я все еще в состоянии? Я все еще могучий самец?» Но вы не потеряли своего желания к жене. Прекрасно. И еще есть таблетки. Спросите врача, подходит ли вам это. Я вам сочувствую. Очень. И могу вас понять! Если вы думаете, что стареть тяжело только для мужчин, позвольте мне сказать, что это не пикник и для женщин. Как только ваши сиськи опадают, вы становишесь почти невидимой для пятидесяти процентов населения. — Моя очередь. Откуда вы знаете мою жену? Откуда вы знаете меня? — Это плохие вопросы. Но я отвечу на один очень важный для вас. «Где была Лила прошлой ночью?» Вот хороший вопрос. И ответ таков: не на Маунтин-Рест-Роуд. Не в Дулинге. Она кое-что узнала о вас, Клинт. И теперь ей очень хочется спать. Увы. — Узнала что? Мне нечего скрывать. — Я думаю, вы даже верите в это, что показывает, насколько хорошо вы это скрывали. Спросите Лилу. Клинт поднялся. В камере было жарко, и он стал липким от пота. Этот обмен совсем не походил на вступительную беседу с заключенным за всю его карьеру. Она была шизофреничкой — приходилось видеть, и некоторые из них очень хорошо подбирали реплики и выражения — но она явно делала это быстрее любой шизофренички, которую он когда-либо встречал. И как она могла знать о Маунтин-Рест-Роуд? — Вы ведь не были на Маунтин-Рест-Роуд прошлой ночью, не так ли, Эви? — Все может быть. — Она подмигнула ему. — Все может быть. — Спасибо, Эви. Мы скоро еще поговорим, я уверен. — Конечно же, мы так и сделаем, и я с нетерпением этого жду. — Она очень быстро фокусировалась на разговоре — опять же, ничего общего с находящимся под каким-нибудь лекарственным препаратом шизофреником, с которым он когда-либо сталкивался — но теперь снова вернулась к своему занятию и засунула пятерню в свои волосы. Она протянула через них пальцы, распутывая узел, который высвободился с рвущимся звуком. — О, доктор Норкросс… — Да?