Они едят бутерброды с арахисовым маслом на кухне, как вдруг раздается стук в дверь. — Не вздумайте открывать, — предостерегает отец. Ножки его стула скрежещут по линолеуму. Рука тянется к противогазу. Противогазы куплены давно, однако до сих пор не представлялось случая ими воспользоваться. У Сары с Либби они миниатюрные, специально для детей, с разрешения отца девочки вывели свои имена специальной краской, позолоченные буквы ярко выделяются на зеленой резине. — Бегом наверх! — приказывает отец. В дверь стучат еще настойчивее. С лестничной площадки девочки наблюдают, как отец натягивает противогаз, регулирует ремни на затылке и идет к двери. Створка приоткрывается совсем чуть-чуть, больше не позволяет цепочка. Саре неловко за отца, нацепившего противогаз, — борода торчит из-под него, точно разросшийся кустарник. Это дела семейные, посвящать в них посторонних ни к чему. На пороге маячит полицейский, в синем мундире. Сара уже читает приговор: отца посадят в тюрьму. — Все хорошо? — интересуется страж порядка. Из окна спальни девочки видят его фуражку, коричневая рубашка намокла от дождя, патрульный автомобиль припаркован у входа. Слова отца заглушает странный звук из соседнего двора. Как будто пилой по дереву. Сара косится на соседскую лужайку: так и есть, профессор сидит на крыльце и спиливает верхушку тыквы. Отец повышает голос, и тот эхом доносится из-под маски: — Я никому не угрожал. — Тем не менее, — полицейский говорит медленно, взвешивая каждое слово, на поясе позвякивают наручники, — дама из школы всерьез обеспокоена. Пила замолкает. Сосед таращится на полицейского. К нему присоединяется жена с ребенком на руках. Сару так и подмывает крикнуть: «Хватит пялиться!» — Чушь собачья! — негодует отец. Сара хочет спуститься, успокоить его, уговорить сбавить тон. Отец вечно лезет в бутылку вместо того, чтобы попытаться сгладить углы. Однако, подобно детям эмигрантов, она прекрасно понимает, какой смысл таится за грубым косноязычием. — Я лишь пытался ее предупредить, — продолжает отец. — Вы хоть осознаете, что происходит? Полицейский кивает — спокойный как удав. Конечно, он в курсе ситуации в колледже. Либби слушает перебранку, рассеянно ковыряя обои. Они лежат в несколько слоев, как древесные кольца, поверх самого первого, с богатым зеленым узором, клеились все новые, и каждый — дешевле предыдущего. В этих обоях — наглядная история разорения, которая привела к странной развязке — полицейскому на крыльце, спрашивающему: — Ваши дочери дома? Могу я с ними побеседовать? — Не имеете права! — возмущается отец. Но Сара с Либби уже выскакивают на лестницу. — Девочки, вы как? — Отлично! — докладывает Либби. — Лучше не бывает! — вторит Сара. Дождь усиливается, капли барабанят по кастрюлям. — В следующий раз осторожней с высказываниями, — напутствует полицейский, и Сара чувствует, как отлегло от сердца. — Договорились? Какое облегчение видеть, как страж порядка разворачивается и идет прочь, постепенно растворяясь в пелене дождя, урчание двигателя кажется дивной музыкой. Отец возвращается в дом, запирает дверь, кладет противогаз на стол, пока его легкие жадно втягивают безопасный воздух. В сумерках любители колядок слетаются на улицу, словно светлячки. Первыми, в сопровождении взрослых, появляются карапузы, заботливо втиснутые в курточки, затем наступает черед детей постарше — они мечутся от дома к дому, как взломщики, с наволочками за спиной. — Господи, — шепчет отец, припадая к заколоченным окнам, — они же перезаражают весь город. Перед глазами всплывает картина: сотни рук передают инфекцию, погружаясь из одной чаши с конфетами в другую. Однажды Сара видела передачу с места преступления, где полицейские с помощью специальной лампы высвечивали невидимые следы крови. Чистая на первый взгляд комната вспыхивала зеленым. Болезнь тоже представляется зеленым пятном, расползающимся по городу. Естественно, когда раздается звонок, никто даже не думает открывать. — Сами уйдут, — ворчит отец. — И погасите свет. Все равно угощать гостей нечем. Из окна спальни Сара узнает двоих одноклассников. Оба в костюмах скелетов, у одного из груди торчит нож. Мальчишки всегда наряжаются одинаково, точно не знают, что самое страшное неизменно скрыто от посторонних глаз. Если бы им с Либби разрешили сегодня колядовать, они бы, как обычно, переоделись в элегантных дам минувшего столетия, позаимствовав с чердака платья своих усопших родственниц, заколотые булавками наряды смотрятся вполне прилично, только подолы с каждым годом становятся все грязнее. Одноклассники снова жмут на звонок. Сара надеется, они не в курсе, в чей дом нагрянули. Наконец мальчишкам надоедает, и они отправляются в соседний двор, где ярко горят два тыквенных фонаря, беспрестанно хлопает дверь и на пороге то и дело возникает соседка с наряженной в тыкву малышкой на руках. — Я же велел погасить свет на крыльце, — напоминает отец. Остаток вечера Сара проводит на чердаке, декламируя строки из «Нашего городка», особенно свою любимую часть ближе к финалу, где ее героиня, покойница, с небес уговаривает красавицу Эмили, недавно умершую от родов, не возвращаться на землю. «Поживешь здесь подольше, поймешь, что наша единственная цель — все забыть», — обращается Сара к своему отражению в зеркале, голос низкий, размеренный — в точности как учила миссис Кэмпбелл. Снаружи ярко светят окна соседних домов, на верандах мерцают тыквы, вдалеке темнеют очертания студенческого городка и больницы, где заболевшие подростки спят странным сном. Вспомнилось, как миссис Кэмпбелл объясняла смысл последней реплики: люди не ценят жизнь, пока живы. Поэтому Сара произносит ее медленно и вдумчиво, словно сама познала всю мудрость этих слов. «Нет, милая, — мягко говорит она, ощущая смутную ностальгию, — они не понимают». Она не видит, кто сорвал с их участка тыкву и разбил о стену, не видит, кто именно пеной для бритья вывел на дорожке «ШИЗИКИ». Когда звонки в дверь прекращаются и в округе воцаряется тишина, Сара застает отца у компьютера. Сгорбившись перед монитором, он, по обыкновению, ждет, пока загрузится страница. Компьютер слишком медленный для того, чтобы девочки могли пользоваться им свободно, как сверстники. В школе вовсю обсуждают онлайн-трансляции, флирт, склоки — вторичная необъятная реальность загадочно перекликается с единственной известной Саре. — Я тут думала насчет пьесы, — заговаривает она. — Какой еще пьесы? — Со спины отец выглядит старше: костлявые плечи, намечающаяся плешь на затылке. — В школе. Я же рассказывала. Отец печатает, как всегда, медленно, одним пальцем, шаря взглядом по клавиатуре, словно буквы меняются местами всякий раз, стоит ему отвернуться. — Впервые слышу. — Премьера в пятницу, — напоминает Сара. Отец перестает печатать: — Актовый зал, полный народу? Издеваешься? Ты хоть представляешь, какое это раздолье для заразы? Неожиданно на глаза наворачиваются слезы. Хотя, казалось бы, какая-то дурацкая пьеса. И роль не главная. Сара быстро вытирается рукавом. Больно прикусывает губу. Мерный стук по клавиатуре возобновляется. Внезапно появляется Дейзи и трется мордочкой о ногу Сары — кошка словно чувствует тоску, которая изредка посещает хозяйку. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь