С другой стороны, в войне с Англией возникла пауза, и надо было занять целую армию наемников. Наемники столетней войны — нечто трудно описуемое, но я постараюсь. Эти люди были войной. Они на ней выросли, возмужали, они жили смертью и кровью, и они совсем ничего не знали о дембеле. Собственно, распустить наемные банды было реально проблематично — когда война оканчивалась, деклассированный наемник, если он не был рыцарем-помещиком, не находил себе места. С приобретенными на войне навыками крестьянин уже не годился быть крепостным; в городе на демобилизованного смотрели с опаской. И не без причины. Главный рынок наемничества представляла Фландрия (особенно Брабант, откуда брабансоны), так как в этом углу Европы было удобно вербовать и Германии, и Франции, и Англии. Уже в 1171 г. между Фридрихом Барбаросса и французским королем Людовиком VII было заключено взаимное обязательство — не терпеть в своих государствах «бесславных людей, брабансонами или которелями называемых». Ни один их вассал не должен был допускать, чтобы такой человек (т. е. бывший наемник) женился на их земле или поступил на постоянную службу. За предоставление работы и угла демобилизованному епископ отлучал от церкви (!), а соседи силой принуждали выгнать демобилизованного. Через 8 лет Латеранский собор грозил сильнейшими карами против наемников всех категорий и национальностей, а в 1215 г. Великая Хартия Вольности вовсе запрещала наемничество. В этих условиях вызываемые к существованию каждой войной наемники поневоле, как люди, которых демобилизация ставила вне закона, складывались в тесно сплоченные товарищества, в компании. В особенно трудном положении оказывалась Франция в перерывы Столетней войны. Но чтобы дать отпор английским наемным войскам, французы были вынуждены завести и у себя многочисленные наемные части. Когда война затихала, на территории Франции оказывались поставленные вне закона, но крепко сплоченные, английские и французские компании. Это были, на наши деньги, очень похоже на акционерные общества. Предводимая протопопом Арно-де-Серволь банда так и звалась — «Общество для достижения прибыли». В общем рыночек решал — «компании» делили между собой страну и грабили каждая свой участок. В 1362 году, когда против них было мобилизовано феодальное ополчение, компании собрались близ Лиона в числе до 15 тыс. бойцов и в сражении при Бринье наголову разбили графа Танервиля с ополчением Бургундии, Шалона и Лиона. Королевские силы были окружены, потеснены, и бой решил удар во фланг. Цитата из источника: «банды лезли тесно сплоченными рядами, как щетка», то есть мы имеем по видимому косплей шотландцев. Но не тех которые из «Храброго Сердца», с деревянными палками, а реальных, с минимум 4-х метровыми пиками, с длинными стальными наконечниками. Франция, которая тогда как раз таки вступила в начало абсолютизма, имела у себя на территории армию, которая в любой момент могла от безделья начать грабить, насиловать и убивать (причем не обязательно в таком порядке) всех вокруг. Французские Помазанники Божьи проявляли чудеса вертлявости, что бы лихим парням было чем заняться. Из особо примечательных выкрутасов — однажды наемников удалось заманить в крестовый поход против турок. В другой раз — в Испанию, поддерживать претендента на престол. А в этот раз, знаменитая извращенной жестокостью огромная компания, прозванная «Живодерами», вместе с нелюбимым сыном была отправлена в мерзкую глушь — бедную, неприветливую Швейцарию. Место глухое, все вокруг чужое, грабь — не хочу. И овцы, и волки, и пастух при деле. Все, казалось бы, удалось и устроилось как нельзя лучше. Но тут опять влезли швейцарцы и все испортили. Погоняло «Живодеры», кстати, это перевод французского слова экорше, которое можно перевести точнее как «обдиратели». Это то, что они бы сделали с любым, кто попадется к ним в руки. Хохма в том, что в виду дороговизны одежды, тебя обдирали оставляя голым, а потом, если господам французам было скучно, то сдирали кожу, как кору с липового дерева. И происходило это достаточно часто. Но и остальные развлечения тоже были у них своеобразные. Короче, Живодеры лишь слегка углубились на территорию кантонов, и даже еще толком ничего не успели сделать, но то что они успели, уже поразило маловпечатлительных швейцарцев яркими эмоциями прямо в сердечко. Именно поэтому командиры кантонов не выдержали, и отправили пятнадцать сотен против фуражиров «французов», чтобы хоть как-то сдерживать их террор. Предполагалось, что эти пятнадцать сотен будут отпугивать мелкие шайки живодеров, пока собирается большая баталия. Но самим парням, которые составляли эти пятнадцать сотен, видимо об этом сказать забыли. 26 августа Швейцарцы легко отбросили в 2 стычках отряды латников арманьяков и вышли к реке Бир(Byrs). Тут командиры швицев приказали начать отход. А вот рядовые солдаты отказались повиноваться такому приказу. Гримасы демократии. Я так подозреваю, что они уже успели насмотреться на то, что осталось от мирного населения, до которого уже успели добраться предки либерального большинства европейской цивилизации. Швейцарцы немного поспорили (перед наблюдателями врага, ага), но пить и драться не стали. Кончилось тем, что швейцарский военачальник (гауптлейте) отдал приказ перейти реку и двинуться дальше. Там они сразу же столкнулись с главными силами арманьяков (пусть будет около 12 000 человек). Тут опять мои домыслы — французы видимо не были построены в боевой порядок, они, так сказать, играли мышцами. Ну да, они видели мелкий авангард швейцарцев, ну сбил он боевое охранение, молодец. А теперь брысь. Ну что ты сделаешь, ну посмотри на нас. Да нас больше в 10 раз. Кыш, мелкий, а то ща почешемся, и затопчем. Просто они никогда не сталкивались со швейцарцами. 1500 швейцарцев построились в 3 традиционных баталии (назывались форхут, гевальтшауфен и нахут, если вдруг будете кроссворд разгадывать). А потом с криками ярости побежали на французкое войско! Последнее предложение есть в описанни гидов, но это дикий бред. Во первых бегать в баталии так же легко как заниматься синхронным плаванием с грифом от штанги. А во вторых, за крик в баталии полагалась смерть. Швицы вообще люди простые были, за все смерть. Добрые друзья могли сунуть кинжал под ребра если ты вышел из строя за оброненным кошельком, если ты не рубанул алебардой сдающегося герцога, если ты закричал от крика. Но все это имело не только сакральный, но и практический смысл. Относительную тишину следовало сохранять, чтобы слышать команды подаваемые батальными альпенгорнами. Примерно такими: Некоторые были особенно большие, именные. Но даже их было не слышно, вздумай все орать. Так что правильнее было бы написать «Швейцарские баталии приблизились быстрым шагом, в тишине нарушаемой лишь короткими сигналами боевых горнов». Но это все лирика, суть в том, что швицы атаковали, и завязался редкий по ожесточённости бой. Самое смешное, что будь против швейцарцев обычное феодальное войско, к которому они привыкли, они могли бы даже победить. Рыхлое феодальное ополчение, хоть и мастерски владеющее оружием, но не умеющее маневрировать и перестраиваться в больших битвах, огромная толпа почти бесполезной и трусливой пехоты — вот типичная картина для средневековья. Швейцарцы намеривались вогнать алебарду в бок самодовольного и надменного феодального льва, и погнать раненого зверя прочь. Вместо этого они с размаху воткнули острие в задницу чудовища, выползшего из самого ада бесконечной войны, чья покрытая шрамами и броней шкура скрывала стальные мышцы и золотые нервы. Сокрушительного удара не вышло. Швейцарцев стремительно атаковали тяжелые всадники. Не менее тяжелая и полностью отмороженная пехота Живодеров смогла остановить баталии, заставила завязнуть в ней. Несколько раз тяжелая конница арманьяков пыталась прорвать строй швейцарских баталий, и это были не те славные речами феодалы, что попадались на алебарды горцев до этого. Ожесточенные, закованные в броню воины рубили древки, врубались в строй, прыгали в задние ряды горцев со спин только что убитых, но не успевших упасть лошадей. Они кололи, давили, рубили. В эту игру мы тоже умеем играть — подумали швицы, и ответили яростью на опыт, отвагой на холодную жестокость, и презрением на смерть. Швицы каждый раз отражали атаки ветеранов вечной войны. Однако, в перерывах между атаками, швейцарский строй постоянно подвергался обстрелу лучников Уэльса, арбалетчиков из Италии и аркебузиров со всей Европы. И каждый из этих стрелков был профессиональным убийцей. Погода так се, народец вокруг собрался мутный, и вообще скоро ужин — решили швейцарцы, и засобирались домой. Но не тут-то было. За долгие годы, Живодеры превратились в слаженный механизм войны, чувствуя друг друга, командиры рот маневрировали на поле не хуже, чем если бы ими управляли из штаба по рации. Швейцарцы были отрезаны от брода, и окружены. Около 4 часов швейцарцы вели бой в полном окружении. К ним на помощь в это время попыталась прорваться подмога из Базеля, но арманьяки сдержали и отбросили этот небольшой отряд (порядка 800 человек). На 5-ом часу сражения даже швейцарцы начали уставать. Ну это я сарказмирую, по факту, к тому времени они стояли на грани гибели. Израненные, пытаемые голодом и жаждой, скорее всего не больше половины от первоначальных полутора тысяч. Неожиданным рывком они попытались прорваться в близлежащий госпиталь монастыря Св. Якова. Не для того что бы перебинтоваться, разумеется. Госпиталь был окружён стеной. Там, за стеной, укрывшись от изнуряющего обстрела, они видимо планировали дождаться темноты, и таки уйти. Что самое удивительное им это удалось. Прорваться за стену, я имею в виду. Но арманьяки, каравеллу им в бухту, были ребятами тертыми и запасливыми. Немного подумав, они решили, что штурм даже такой относительно слабой крепости, им обойдется слишком дорого. Они крепенько окопались вокруг госпиталя, и подтянули артиллерию и стрелков. После продолжительного обстрела стена была разбита и снесена до основания. Источники акцентируют на этом внимание — на протяженных участках от стены остались обломки, не выше колена. Живодеры попробовали швейцарцев на зуб, и теперь относились к ним с уважением. Швейцарцы понесли тяжёлые потери от обстрела, лишилась прикрытия, и наконец, пехота арманьяков ринулась на штурм, и прорвалась через огромные проломы внутрь укрепления. Навстречу им встали израненные, засыпанные пылью люди, сжимавшие в руках покрытое кровью оружие. — Сдавайся! Сдайся и сохрани жизнь! — кричали наемники. С таким же успехом они могли бы кричать это холодному швейцарскому небу. Ополченцы города Берн и Базель, те из них, кто все еще был жив, в последний раз подняли свои изорванные стяги. Никто из солдат Швейцарского Союза не принял предложение о капитуляции. Последние швейцарцы, после получасового ожесточенного боя, пали в саду госпиталя. Как вы понимаете, это резко изменило рыночную ситуацию — живодеры пересмотрели условия контракта и отступили, с сохранением лица, конечно. Людовик, подтвердил свою репутацию тряпки, заявив что «никогда не будет воевать со швейцарцами» — люди всегда ценили показную отвагу, а не разумные выводы. А швицы осознали, что мир вокруг большой и страшный, а их внутренние дрязги не так уж и неразрешимы. Правильная феодальная битва при Монлери 1465 Расскажу я вам сегодня историю о короле, графе и герцоге. Жили были Филипп Добрый, герцог, со своей герцогиней. И все бы у них было хорошо, но сын у них родился Карлом.Надо сказать честно, в истории редко можно встретить хорошего человека, а уж правителя — так таких вообще по пальцам пересчитать можно. Так вот, Филипп Добрый, герцог Бургундии, был действительно хорошим правителем. При нем люди жили хорошо. Нет, ну он может и гадил по мелочи, Жанну Дарк, например, англичанам продал — но конкретно своих подданных старался беречь. А его сын, Карл, пошел в матушку, принцессу Изабеллу, француженку. В 19 лет Карл проявил выдающуюся смелость (или тупоголовое упрямство, как начали подозревать позже) в местечковой заварушке, от чего тут же получил авторитетное погоняло «Смелый». Вообще Карла одно время сильно идеализировали. Его до сих пор в исторических очерках часто называют последним рыцарем Европы. Какой он был? Ну он очень любил движняк. Пиры, охота, война — он всегда в такое вписывался. Пока его отец, герцог Филлип, был жив, Карл кормился с графства Шароле (которое, строго говоря, было частью Франции. Феодализм, он такой), являясь таким образом, носителем титула графа Шароле. Герцоги графы — пустые слова, которые вызывают у вас лишь смутные ассоциации. Типо граф по нашему — губернатор, герцог это президент национальной республики. Очень близко, но нет. Что бы вы могли хотя бы примерно представить себе жизнь крупного феодала, я приведу его «походный» двор — то есть свиту с которой он ездил по гостям, охотам и повоевать по мелочи. Двор дома Карла Смелого описан как в «Мемуарах» Оливье де Ла Марша, так и в «Хрониках» Жана Молине. Последуем за вторым, менее многословным автором, который пишет: «По обычаю при доме и семье герцога Бургундского всегда имеется 40 рыцарей и 40 кавалеристов под началом четырех знатных рыцарей, не считая прочих рыцарей в большом количестве, согласно обычным старинным условиям, и 20 камер-юнкеров. Имеется также 50 хлебодаров, 50 виночерпиев, 50 стольников, режущих мясо, 50 конюших (Все это тоже далеко не крестьяне, не по чину сволапым вокруг графа виться), и при каждом свой кутилье (оруженосец); над ними начальствуют четыре эскадронных командира. Кроме того, есть 50 лучников личной охраны и 2 рыцаря, начальники над ними. С другой стороны… его гвардия насчитывает 130 кавалеристов и столько же вооруженных кутилье, а равно 130 лучников, и над ними всеми купно начальствует один рыцарь, весьма доблестный и испытанный в боях, и четыре оруженосца как эскадронные командиры». Все эти люди не столько получали жалованье за «работу» на герцога, сколько являлись его частью. Их кров, еда и само физическое существование были напрямую связанны с благополучием их хозяина. Ну и был шанс улучшить качество жизни и для себя лично, пользуясь приближенностью к священной тушке. Кормить эту ораву приходилось вассалам герцога, к которым он приезжал «погостить». Одновременно, по факту это была армия — случалось, не маленькие города куда меньшим количеством людей брали. И одновременно они были ядром феодального войска, хребтом, на котором все держалось. Центром силы. Точкой отсчета. Те, кто решают битвы. Жнецы врагов своего короля. Ниже я буду описывать битву, и упомяну их вскользь всего пару раз. Ну, потому, что на большее они не навоевали. Я хочу акцентировать еще раз — Карл Смелый был чистым эталоном для феодального правителя. Его можно рядом с килограммом и метром в Палату Мер и Весов ставить. Основные занятия его и его двора — участие в лихих джигитовках на конях и поножовщине, охота, гонки на лошадях, веселые проделки (в основном над теми кто ниже по социальному статусу), слушание и пение баллад и все прочее то, чем обычно занимаются безработные на дорогих средствах передвижения. Грабеж, убийства и рэкет включены. И одновременно с этим — преследование особо борзых бандитов и крестьян. Все шло у Карла хорошо, особенно после до того как его папа, Филип Красивый, помер. Но тут на престол Франции взошёл Людовик, и испоганил своим видом всю пастораль… Людовику назначили порядковый номер 11, и судьбу неудачника. А все потому, что среди четких пацанов Людовик имел плохую репутацию. Он слыл слабаком. Как физически, так и морально. Нам, современным людям, кстати сказать, может показаться что это репутация не заслуженна. Типичный пример — Людовик, еще будучи наследником, участвовал в походе на швейцарцев, и лично присутствовал, когда полторы тысячи упертых швицов дрались с «Живодерами» французов до последнего человека. Бродя по полю боя, после победы, Людовик показал себя не бесчувственным, как камни древнего замка, ну то есть настоящим рыцарем, а расклеился как баба… Вокруг были просто горы изрубленных трупов, и швейцарские были отнюдь не в большинстве. И можно понять, почему король был расстроен. Его армия вторжения была серьезно потрёпана еще до встречи с основными силами швейцарцев, наемники начали бузить и требовать еще бабла. А швейцарцы мало того что кидались на минимум пятикратно превосходящие силы, еще и трудно, даже мучительно трудно, умирали. И совсем не сдавались. Тут то Людовик неосторожно высказался в том ключе, что в рот ему ноги, если он еще раз с этими отбитыми наголову психами будет воевать. Еще непонятно кого именно он имел в виду — швейцарцев, или таки своих наемников. Но эту фразу услышали, и стали пересказывать. Ну как же, король (вернее тогда дофин, наследник короля) признался в том, что испугался. А надо понимать, что в рыцарской среде подобные заявления были несколько опрометчивы. В одной битве, (не на много позже описываемых событий), рыцарская конница подверглась болезненному обстрелу артиллерии. И военачальник прислал приказ — отойти на двести шагов. Чтобы выйти из-под обстрела. Что сделали рыцари? Правильно — возмутились хамством и пошли в атаку. Их разумеется опрокинули и разогнали, но перед этим они успели сломать бедняге военачальнику всю задумку битвы. В общем, не по понятиям было проявить даже некоторый намек на то, что ты хоть чуть-чуть не так крут как крутой Уокер. Правда эта демонстрация крутости никак не мешала феодальному ополчению разбегаться с поля боя как зайцы, при первых же осложнениях. Имея военную знать, с такой яростью почитавшую понты, Людовик, который любил порядок и что бы все было по делу, был неприятен всем приличным людям.